Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая
Духовенство, соединяя служение алтарю со служением престолу, употребляло все свое влияние в пользу реакции, и религиозная пропаганда сделалась одной из форм ультрароялистской пропаганды. Созданное аббатом Ронзо при Империи учреждение, сперва разрешенное Наполеоном, а затем в 1809 году запрещенное, а именно институт «Французских миссий», было при участии аббата Форбен-Жансона, реорганизовано в 1814 году, и по всей стране началась деятельная кампания проповедей, вызваыпая впоследствии в целом ряде пунктов, например в Бресте и в Клермоне, довольно серьезные беспорядки. Во время министерства Виллеля дело «Французских миссий» было дополнено деятельностью «Миссионеров веры». Менее шумной, но, быть может, более действительной была непрестанная, повседневная деятельность приходских священников, проповедовавших войну против современных идей и даже отказывавших в отпущении грехов покупщикам национальных имуществ.
Что же касается армии избирателей крайних роялистов, то она рекрутировалась главным образом среди сельских дворян, крупных помещиков и их арендаторов.
Роялисты-доктринеры. Против крайних стояли умеренные роялисты, желавшие лояльного применения хартии, в котором они, по выражению Деказа, думали найти средство «национализировать королевство и роялизировать Францию». Они намеревались примирить старую и новую Францию, надеясь привести представителей бывших привилегированных сословий к искреннему признанию нового общественного и политического порядка, созданного революцией, а буржуазию — приучить смотреть на реставрацию, как на явление вполне законное. В рядах этой партии можно было встретить и давнишних роялистов и даже бывших эмигрантов, как герцог Ришелье и де Серр, и членов прежних революционных или императорских законодательных собраний, как, например, Ройе-Коллар, вначале теоретик, а затем вскоре и глава партии, а также Камилла Жорданна, Ленэ, Мэн де Бирана и бывших чиновников Империи, как Паскье, Беньо, де Варанта, Кювье, Мунье, Гизо и, наконец, Деказа, который сделался фаворитом Людовика XVIII и должен был составить министерство в духе своей партии.
Этих людей называли либералами, но они были до чрезвычайности умеренные либералы, которых справедливее было бы назвать авторитарными либералами, либералами, поддерживающими принцип твердой власти. Для них право короля стояло бесспорно выше прав нации, и они ни на минуту не допускали и мысли, чтобы воля нации, представленная ее депутатами, могла противиться воле короля. «В тот день, когда правительство очутится во власти парламентского большинства, — говорил Ройе-Коллар при обсуждении избирательного закона 1816 года, — в тот день, когда будет фактически установлено, что палата может отвергать министров короля и навязывать ему других, которые будут ее собственными, а не королевскими министрами, — в этот день наступит конец не только нашей Хартии, но и нашей монархии». Наиболее подходящим к ним названием — доктринеры — эти деятели обязаны были известной напускной строгости своих рассуждений и догматическому тону своих виднейших ораторов и писателей. Их газетами были: Независимый (L'lnde-pendant), превратившийся в 1817 году в Конституционалиста (Constitutionnel), Французский вестник (Le Courrier Frangais), Цензор (Le Censeur), нечто вроде газеты-журнала, и Жур-наль де Деба (Le Journal des Debate) после 1824 года. Конституционалист, важнейшая из газет того времени, имела несколько более 20 000 тиража. Партия состояла преимущественно из богатых буржуа, из фабрикантов или крупных коммерсантов, к которым, вместе с множеством бывших сановников Империи, примыкали представители либеральных профессий, в частности адвокаты и судейские. До 1830 года доктринеры вместе с крайними роялистами и составляли большинство избирательного корпуса, состав которого цензовой системой был сокращен с 110 000 до 88 000 избирателей.
Независимые. Рядом с роялистами-конституционалистами стояли независимые. Хотя они были представлены в палате 1815 года очень слабо, но имели за собой большинство в стране, и число их непрерывно нарастало до 1820 года. Они не придерживались того взгляда, что все те вольности, на которые имела право Франция, вписаны в Хартию. Независимые открыто заявляли, что не преследуют никакой другой цели, кроме развития конституционных учреждений; но в глубине души многие из них были врагами легитимной монархии. Если одни из них, представители старой родовитой знати, как герцог де Бройль (Broglie) и маркиз де Шовлэн, или же буржуа, как Казимир Перье, стояли на границе доктринерской партии, то другие, как Лаффит, Манюэль, генерал Фуа, Лафайет, считая Бурбонов «неисправимыми», желали перемены династии и уже подумывали о герцоге Орлеанском. Независимые были непримиримыми противниками всех исключительных законов, неутомимыми защитниками свободы печати и на деятельность обществ религиозной пропаганды ответили образованием Общества друзей прессы, в котором председательствовал герцог де Бройль и которое было распущено в 1819 году.
Органами независимых были: Минерва, которую редактировал Манюэль, журнал Историческая библиотека, позже Глобус (Le Globe), а в последний год существования легитимистской монархии — Насьональ (Le National) и Время (Le Temps). Их поэтом был республиканец Беранже, их памфлетистом — Поль-Луи Курье. Вмешательство духовенства в политику сделало независимых врагами «поповской партии», и во всех городах, где появлялись миссионеры, они требовали, чтобы театры сейчас же ставили Тартюфа. Республиканцы, или, как тогда говорили, — якобинцы, бонапартисты, офицеры на половинном жалованье, бывшие солдаты, патриоты, возмущенные иностранным нашествием, рабочие крупных городов, крестьяне, с беспокойством взиравшие на возвращение дворян и на их вызывающее поведение, студенты, множество буржуазной молодежи, увлеченной императорской эпопеей, — все эти элементы сталкивались в этой партии, которую вполне справедливо можно было бы назвать партией трехцветного знамени.
Подобно крайним роялистам, имевшим свою Конгрегацию, независимые имели свое тайное общество Карбонариев (La Charbonnerie — братство угольщиков), скопированное с итальянских карбонариев. Общество карбонариев было организовано около 1821 года Базаром и Бюше; целью их было низвержение Бурбонов. «Принимая во внимание, — гласил устав, — что сила не есть право и что Бурбоны были возвращены во Францию иностранцами, карбонарии объединяются, для того чтобы вернуть французской нации свободное пользование правом, заключающимся в самостоятельном выборе подходящего для нее правительства». Общество разделялось на секции, насчитывавшие по 20 членов и называвшиеся вентами (ложи); оно управлялось центральным комитетом, носившим название верховной венты (haute vente). Каждый, участник общества вносил ежемесячно по одному франку и должен был иметь кинжал, ружье и пятьдесят патронов; он давал обещание слепо исполнять приказания неизвестных ему вояса-ков. Общество карбонариев насчитывало множество приверженцев в учебных заведениях и в армии; оно, по всей вероятности, состояло в сношениях с Лафайетом и Манюэлем и, наверное, было вдохновителем многочисленных, но совсем бесплодных военных заговоров в 1821 и 1822 годах.
Таковы были партии, на которые делилась Франция с 1816 по 1830 год и которые боролись за овладение государственной властью. Так как пресса представляла собой могучее орудие воздействия на общественное мнение, а палата являлась легальным средством для направления правительственной политики, и так как хартия не урегулировала положения прессы и не установила избирательной системы, то самые серьезные и ожесточенные бои должны были произойти и действительно произошли именно по этим двум вопросам.
II. Умеренные министерства
Министерство Ришелье. 24 сентября Людовик XVIII, приняв отставку Талейрана, поручил герцогу Ришелье составить новое министерство. Товарищами Ришелье по кабинету были: Воблан в министерстве внутренних дел, Деказ в полиции, Барбе-Марбуа в юстиции, Корветто в министерстве финансов, герцог де Фельтр в военном и Дюбушаж в морском министерствах.
Этот выбор был продиктован королю стремлением добиться от союзников не слишком тягостных условий мира и спасти Францию от потери провинций. Ришелье, бывший генерал-губернатор в Одессе, пользовавшийся большим уважением царя, скорее всякого другого мог добиться от Александра I согласия быть посредником между союзниками и Францией в пользу последней. И только ввиду этого патриотического соображения и уступая настроениям самого царя, Ришелье решился взять на себя функции, от которых он отказывался два месяца тому назад. Он считал «низостью оставить несчастного короля на произвол судьбы в том ужасном положении, в котором он тогда находился», и он принес себя в жертву. Это самопожертвование было не бесполезным, и если в первое время после подписания второго Парижского трактата (§1б) он считал себя «достойным эшафота», то впоследствии, когда его патриотическая скорбь несколько утихла, он мог себе сказать, что на его месте никто не достиг бы лучших результатов и никто не добился бы более благоприятных условий.
