Александр Снисаренко - Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей.
Суппарум. Помпейская фреска.
Греческое название второго снизу паруса неизвестно. Римляне называли его supparum, и исходя из разноречивых контекстов можно только гадать, чему он соответствовал - марселю, брамселю или топселю, тем паче что он нередко выступает и в роли главного паруса. Формой он более всего напоминает вымпел, свисающий с рея косицами вниз. Суппарум управлялся только одним шкотом, прикрепленным к правой косице, тогда как левая была привязана к борту. Таким он изображен на одной из помпейских фресок. Как он выглядел во времена Гомера? Кто знает...
На фок-мачте ставился самый маленький, вспомогательный парус, обычно квадратный,- долон. Долоном называлась также наклонная носовая мачта, где он чаще всего крепился, и, по-видимому, фок-мачта. Если три мачты корабля несли только по одному парусу, то долоном назывался передний, самый маленький.
Гистион (эпидром) и долон. Барельеф с виллы Боргезе.
Вообще детальное знакомство с гомеровским эпосом убеждает, что и техника судостроения, и приемы морского боя были тогда не так просты, как иногда считают. Вот еще пример. Агамемнон в молитве Зевсу упоминает, что он намерен сжечь ворота Илиона «губительным огнем». Казалось бы, ничем не примечательная угроза. Еще один эпитет, их много у Гомера. Однако напомним мнение Эратосфена о том, что Гомер «никогда напрасно не бросает эпитетов». В XVI песни «Илиады» подобным огнем пользуются и противники Агамемнона:
...Троянцы немедленно бросили шумный
Огнь на корабль: с быстротой разлилося свирепое пламя.
Так запылала корма корабля.
(Ведь корабли были вытащены на берег кормой вперед.) Тремя строчками ниже Ахилл в панике призывает на помощь Патрокла, крича, что «на судах истребительный пламень бушует», но огонь почему-то никто не гасит, хотя ничего не могло быть для греков чувствительнее, чем лишение флота. Почему?
Здесь есть небольшая вольность перевода. Дословно Гомер говорит о том, что по кораблю «внезапно разлилось негасимое пламя» - такое же, каким Агамемнон намеревался поджечь городские ворота. Кстати, как он собирался это сделать: подойти на глазах защитников города и разжечь костер? И каким образом «бросили» огонь сами дарданцы?
Все убеждает в том, что мы имеем здесь дело с самым ранним упоминанием страшнейшего оружия, получившего впоследствии название «греческий огонь». Это был «истребительный пламень» в самом прямом смысле этого слова. Предлагалось много рецептов для реконструкции его состава. Автор IV века до н. э. уроженец города Стимфала Эней Тактик в своем «Руководстве по осаде городов» упоминает состав смеси, использовавшейся в его время для зажигания неприятельских кораблей: ладан, пакля, опилки хвойных деревьев, сера и смола. Все эти компоненты всегда были под рукой на суше и на море (сера и ладан использовались для культовых целей, остальные - для судовых работ и всегда брались с собой в море). Вероятно, существовали и другие составы. К гомеровской эпохе относятся «огненные ливни» ирландского эпоса - секретное оружие друидов (жрецов). О каких-то «зажигательных снарядах» глухо сообщает римский историк Тацит применительно к 69 году. О чем-то похожем упоминают и легенды о короле Артуре: «дикий огонь» использовали бритты против арабских пиратов. В 1185 году с таким оружием шли на Русь половцы, «огонь в людей мечучи в пламенном роге». В византийскую эпоху применяли по крайней мере три вида «греческого огня»: «жидкий», «морской» и «самопроизвольный». Но техника его применения была одинаковой: смесью начиняли хрупкий глиняный шарик и метали его из стационарного или ручного устройства на неприятеля. При падении шарик раскалывался, и смесь самовоспламенялась, растекаясь во все стороны. Все это происходило одномоментно, создавая невообразимый шум («шумный огнь») и сумятицу. Просмолённые корабли были вообще прекрасным горючим материалом, а такое пламя можно гасить только пеной, но греки, конечно, этого не знали и называли его «негасимым», «неудержимым», «неумираемым», «вечным». Как видно, это оружие было известно на обеих сторонах Эгейского моря как минимум с VIII века до н. э., когда Гомер слагал свои гекзаметры.
Аналогичная проблема времени возникает, если затронуть еще один вопрос - вопрос, который стараются обойти по мере сил все исследователи героической эпохи: о флоте троянцев, Гомером не упоминаемом.
Но могла ли не иметь флота крупнейшая держава того времени, держава, имеющая выход в Эгейское, Мраморное и Черное моря, владеющая островами, контролирующая Проливы настолько жестко, что чуть ли не весь остальной мир Эгеиды вынужден был в течение десяти лет отвоевывать для себя право плавать в Понте? Из того, что Гомер не говорит ни словечка о троянских кораблях, трудно делать выводы: ведь и Геродот ни разу не упомянул Рим, а Гомер - Тир, но никому на этом основании не приходит в голову утверждать, что этих городов в то время не было. По этой логике не менее правомерно и обратное заключение: Гомер умалчивает о кораблях троянцев именно потому, что они превосходили ахейские, и неизвестно, чем могла бы закончиться морская баталия. Чем закончилась сухопутная - известно.
Но если внимательнее вчитаться в Гомера, можно убедиться, что флот у троянцев был. Достойный флот. Настолько достойный, что введение его в действие могло бы пагубно отразиться на возвышенной героике гомеровских образов ахейских вождей. Гомеровские моряки во время бури «на помощь зовут сыновей многомощного Зевса, режут им белых ягнят, на носу корабельном собравшись». О состоянии же морского дела в Ил ионе можно судить, например, по тому, что у Менелая служил кормчим троянец Фронтис,
...наиболе из всех земнородных
Тайну проникший владеть кораблем в наступившую бурю.
Вполне естественно, что этот Фронтис был сыном Онетора - жреца Зевса Идейского. Онетор и сам почитался народом как бог. Медея, чувствовавшая себя в Понте как в собственном дворце, тоже была жрицей Гекаты и слыла в Колхиде волшебницей. Волшебный народ Гомеровой «Одиссеи» получил свое имя от Феа- ка, но этот Феак сам был лишь помощником кормчего - саламинца Навситоя. И хотя, как уверяет Плутарх, еще Тесей учредил праздник кормчих - кибернесии,- неясно, для кого он предназначался. У греков не было еще жрецов, обремененных самой разнообразной информацией и секретами: функции жрецов совмещали цари - басилевсы. Лишь когда возвысится Дельфийский храм, когда он станет общегреческим святилищем,- только тогда у других «земнородных» появятся флотоводцы и кормчие, не уступающие Феаку и Фронтису, кормчие, способные, по словам Пиндара, за три дня предвидеть бурю. Из приведенных слов Гомера следует, что троянский флот был несравненным в Эгейском море.
Поэтому наиболее вероятно, что сама война началась именно с внезапного нападения на корабли Приама и полного их уничтожения. Только этим можно объяснить и такой загадочный факт, как превращение Сигея и Тенедоса - исконно дарданских корабельных стоянок - в корабельные стоянки ахейцев. Этому поражался еще много лет спустя Страбон: «...Корабельная Стоянка... находится так близко от современного города (Илиона.- А . С . ) , что естественно удивляться безрассудству греков и малодушию троянцев; безрассудству греков, потому что они держали Корабельную Стоянку столь долго неукрепленной... Корабельная Стоянка находится у Сигея, а поблизости от нее - устье Скамандра, в 20 стадиях от Илиона. Но если кто-нибудь возразит, что так называемая теперь Гавань Ахейцев и есть Корабельная Стоянка, то он будет говорить о месте, еще более близком к Илиону, приблизительно только в 20 стадиях от города...». Греки не заботились о безопасности своих кораблей, потому что знали о гибели троянского флота!
Некоторый свет на этот вопрос проливает Вергилий, начавший свою «Энеиду» там, где Гомер закончил «Илиаду». Вот тут-то и возникает проблема времени: пользовался ли Вергилий какими-либо неизвестными нам ранними источниками или он перенес в героическую эпоху технические данные кораблей своего века?
Многое, очень многое говорит за то, что Вергилий описывал корабли, чьи кормила держали в руках троянцы. Но очень уж подозрительно их сходство с описанными Гомером - ахейскими. Причем Вергилий охотно отмечает черты, общие для всех кораблей героической эпохи, и по возможности избегает детализации, неизбежно носящей национальные черты. Эти корабли, построенные Энеем из клена и сосны, возросших в лесах возле Антандра, многопарусные и килевые, способны выдерживать длительные переходы вне видимости берега; они точно так же швартовались кормой к берегу, и троянцы перебирались на сушу по сходням, поданным в кормовой части, или по трапам, спущенным с высокой кормы. В случае спешной высадки они спрыгивали прямо с бортов в воду, если она была не очень глубока (значит, корабли имели низкие борта), или скользили по веслам как заправские пираты. Упоминает Вергилий и некоторые другие детали, знакомые из Гомера: витые канаты, «шесты и багры с наконечником острым», расписную обшивку.
