Арнольд Тойнби - Статьи из книги Цивилизация перед судом истории
Следует откровенно признать: препятствие, которое являет собой Советский Союз ныне после второй мировой войны, стало преодолеть еще труднее, нежели до войны. В своих предвоенных границах Советский Союз в отличие от прежней Российской империи лежал в основном вне пределов Европы, ибо на той стадии не включал в себя цепь стран с западной культурной традицией, которые, собственно, и вводили Российскую империю в сообщество европейских государств. В результате войны 1914-1918 годов, успешного вторжения германских войск в Российскую империю и двух последовательных русских революций 1917 года
81
эти западные пограничные области расстались с Россией и вошли в европейское сообщество на правах независимых национальных государств Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы и Польши. В результате войны 1939-1945 годов, однако, произошел обратный процесс и все вернулось почти к ситуации 1914 года. Три Балтийских государства были аннексированы Россией и объявлены республиками Советского Союза, и не только Финляндия, но и вся Польша (включая бывшие прусские и австрийские доли ее), Чехословакия, Румыния, Болгария и Венгрия были включены в сферу влияния Советского Союза, если и не де-юре, то де-факто, как страны-сателлиты. Учитывая германские территории восточнее Северной Нейсе и Одера, которые Советский Союз отдал Польше в качестве компенсации за западноукраинские и белорусские провинции довоенной Польши, вновь отошедшие к Советскому Союзу, и прибавив сюда советские оккупационные зоны в Германии и Австрии23, мы увидим, что западные пределы советского мира выдвинулись теперь в середину Европы с севера на юг, от Балтики до Адриатики.
Позволит ли когда-нибудь советское правительство своей половине послевоенной Европы объединиться с другой половиной ее в нечто вроде панъевропейской ассоциации? Можно догадаться, что Москва позволит это лишь при одном условии, а именно если Европа сформирует свой союз вокруг российского ядра и под гегемонией России. Это условие совершенно неприемлемо для западноевропейских стран, что означает, что если Плану Маршалла не удастся привести Европу к объединению, то, скорее всего, союз будет образован странами, лежащими к западу от пределов советской сферы влияния.
Если российское препятствие европейскому союзу стало более труднопреодолимым. то британское препятствие, по-видимому, преодолеть теперь легче. Любой проект объединения Европы угрожает вырасти в дилемму для Великобритании. Если бы ее континентальные соседи сформировали панъевропейский союз или хотя бы союз более узкий, западноевропейский, Великобритания вряд ли смогла бы позволить себе остаться вне его. Однако ей также трудно было войти в европейский союз ценой разрыва своих связей с заокеанскими англоязычными странами: Соединенными Штатами и заокеанскими членами Содружества наций. Эта дилемма, правда, не возникает, если союз, в который предложено вступить Великобритании, будет поддержан Соединенными Штатами и рассчитан на то, чтобы служить основой для более тесных отношений между объединенной Европой и Америкой. Собственно. Великобритании облегчают дело именно те намерения и предложения Плана Маршалла, которые совершенно неприемлемы для Советского Союза. Условия Плана Маршалла позволяют Великобритании взять от обоих миров лучшее: она сможет войти в ассоциацию со своими соседями на Европейском континенте без риска усложнить отношения с партнерами за океаном; а европейский союз при этих условиях может быть уверен в искренней поддержке Великобритании.
Однако можно ли считать слово "объединение" верным обозначением для целого созвездия сил, которые мы рассматриваем? Не точнее ли употребить слово "разъединение"? Ибо если Восточная Европа будет ассоциирована с Советским Союзом под его гегемонией, а Западная Европа - с Соединенными Штатами под руководством Америки, то разделение Европы между этими двумя титаническими неевропейскими державами явится, на взгляд европейцев, самой значительной характеристикой новой карты
82
мира. Не приходим ли мы к выводу, что Европе уже "те по силам вернуть себе прежнюю позицию в мире, преодолев разъединение, которое всегда было ее погибелью? Мертвый груз европейской традиции стал сейчас легче перышка, ибо Европе уже не придется решать собственную судьбу. Ее будущее находится в руках двух гигантов, которые ныне затмевают ее.
План Маршалла устраняет еще одно из тех препятствий объединению Европы, о которых мы упоминали. Тенденция индустриальной системы к расширению масштаба своих операций до общемирового уровня определенно дает аргументы против простой региональной европейской группировки. Если План Маршалла принесет ожидаемые плоды, то это в конце концов поможет спасти страны Западной Европы, встроив их в экономическую систему, которая группируется вокруг Соединенных Штатов и как результат будет охватывать весь мир, за исключением советской сферы, ибо западноевропейские страны приведут за собой свои африканские и азиатские владения и протектораты, а Соединенные Штаты - латиноамериканские страны и Китай24, и можно рассчитывать, что при этих условиях к союзу присоединятся и члены британского Содружества наций. При таком размахе экономических операций европейский союз, даже если бы он охватывал всю Европу целиком, был бы не более эффективен как экономическая единица, чем национальное государство "город-государство" типа средневековой Венеции. С экономической точки зрения дело выглядит таким образом, как будто Пан-Европа стала уже анахронизмом, еще не будучи созданной; и пожалуй, европейцам нс стоит сожалеть о том, что Пан-Европа оказалась мертворожденной, если им предлагается альтернатива войти в почти всемирную ассоциацию. Если некогда бесспорному господству Европы в мире суждено стать лишь преходящей исторической достопримечательностью, обреченной на гибель, то План Маршалла по край ней мере дает Западной Европе утешительную возможность по-христиански похоронить свое почившее в Возе превосходство. Эвтаназия25, однако, это не выздоровление и нс воскрешение. Сужение Европы после второй мировой войны можно безошибочно считать свершившимся фактом.
БУДУЩЕЕ СООБЩЕСТВА
Когда я сравниваю последствия двух войн. я вижу не только явно сходные черты, но и заметные различия. По окончании первой мировой войны мы полагали, что война эта была ужасным, но не значительным препятствием на пути разумного, цивилизованного исторического развития. Мы смотрели на нее как на несчастный случай, вроде железнодорожной катастрофы или землетрясения; и мы воображали, что, как только похороним мертвых и расчистим завалы, мы вернемся к удобной, насыщенной жизни, которая в то время казалась чем-то само собой разумеющимся, как бы врожденным правом человека - во всяком случае, тому незначительному и исключительно привилегированному меньшинству человечества, которое было представлено средним классом демократических индустриальных стран Запада. На этот раз мы, напротив, четко осозна?м, что конец боевых действий не останавливает хода истории.
Что же вызывает такое беспокойство сегодня, причем повсюду - среди американцев и канадцев, у нас в стране, у наших европейских соседей и у русских (после краткого знакомства с русскими в Париже прошлым летом' я могу сказать, что мы можем оценивать ощущения русских вполне адекватно по аналогии с нашими собственными)?
Я изложу вам собственную точку зрения, достаточно спорную, как вы увидите. Я полагаю, что это угрожающее положение - вопрос политический, а не экономический и что вопрос не в том, будет ли мир объединен политически в скором времени. Я уверен - и это, пожалуй, самое спорное из моих утверждений, но я искренне говорю то, что думаю, - что скорое политическое объединение мира - вопрос предрешенный. (Если вы возьмете всего два фактора - степень нашей нынешней взаимозависимости и смертоносный характер сегодняшних вооружений - и свяжете их друг с другом, я не вижу. к какому иному выводу можно прийти.) Я думаю, что самый главный и трудный политический вопрос сегодняшнего дня не в том, БУДЕТ ли мир объединен политически, а в том, в каком из двух альтернативных направлений может пойти объединение.
Существует старомодный и неприятно знакомый путь постоянных военных столкновений, который приведет к горькому концу, когда одна уцелевшая великая держава "нокаутирует" последнего из оставшихся соперников и установит мир на земле при помощи силы. Именно таким путем греко-римский мир был объединен Римом в I веке до н.э., а Дальний Восток - в III веке до н.э. княжеством Цинь по тому же римскому рецепту. Кроме того, существует новый опыт кооперативного правления миром - нет, пожалуй, не совсем новый, ибо и раньше предпринимались тщетные попытки найти совместный выход из всех бед, закончившиеся тем, что силовыми методами были приняты Рах Котапа и Рах Зппса2; правда, в наши дни наши собственные попытки добиться второго, более приемлемого ва
