Лев Полушкин - Орлы императрицы
Г. Орлов, по словам Екатерины, «умолял меня позволить ему ехать туда», получил наконец согласие и прибыл в Москву 26 сентября в сопровождении четырех полков, когда мятеж уже утих, но чума была еще в разгаре. По его распоряжению тело Амвросия было торжественно погребено, непосредственные убийцы — Дмитриев и Андреев — повешены на месте его убийства.
Обстановка требовала быстрых и точных решений, направленных на устранение пренебрежительного отношения народа к больницам и карантинам и на пресечение действий некоторых недобросовестных должностных лиц и врачей. Насколько обдуманно и решительно новый градоначальник Москвы приступил к взятым на себя обязанностям, сказано в изданном в 1775 г. «по Высочайшему повелению» труде одного из лучших работавших в Москве под руководством Г. Орлова врачей, А. Ф. Шафонского. Труд этот «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве… с Приложением всех для прекращения оной тогда установленных учреждений…» содержит 655 страниц текста. Выдержки из этого источника приведены в работе Н. Б. Коростелева «„Царица грозная“ в Москве» («Московский журнал. История Государства Российского» № 12, 2000 г.).
Перед медиками Г. Орлов поставил следующие вопросы: «1. Умножающаяся в Москве смертоносная болезнь та ли, что называется моровою язвою? 2. Чрез воздух ли ею люди заражаются или от прикосновения к зараженному? 3. Какия суть средства надежнейшия к предохранению от оной? 4. Есть ли, и какия способы ко уврачеванию зараженных?»
Взвесив полученные ответы, Григорий понял, что без больших затрат не обойтись. Составленный им продуманный план мер по подавлению эпидемии был, пожалуй, не только самым главным делом его жизни, но и образцом оперативных действий руководителя в смертельно опасной для государства обстановке.
Город был разбит на участки, в каждом из которых производился строгий учет и изоляция больных и вывоз умерших. Для привлечения зараженных в больницы население было оповещено о материальном стимулировании всех прошедших курс лечения: выписываемые больные получали приличное вознаграждение и новую одежду взамен сожженной старой. Деньгами поощрялись также и сообщавшие об укрывающихся больных и те, кто приводил в полицию торговцев краденой одеждой.
Крутое стимулирование привело к быстрому оправданию затрат: в течение нескольких дней торговцы краденым исчезли, а больницы стали переполняться больными. Во всем городе был организован строгий контроль за сжиганием одежды и постелей умерших, повышена дневная плата вывозчикам трупов, работавшим в просмоленных одеждах с закрытыми до глаз лицами. Григорий распорядился казнить на месте преступления мародеров, грабивших опустевшие дома, осиротевших детей устраивал в приюты, ходил по больницам, утешая и подбадривая больных. Понимая, что москвичи лишились работы и что надо, по его словам, «истребить праздность, всяких зол виновницу», Г. Орлов организовал работы по увеличению высоты Камер-Коллежского вала за счет углубления рва; тем, кто приходил со своим инструментом, плата повышалась. Мест для больных не хватало, и командующий решил отдать свой родовой дом под больницу. Несмотря на популярность проводимых Г. Орловым мер Головинский дворец, в котором он остановился, подожгли злоумышленники (впоследствии на этом месте построили новый дворец для Екатерины), очевидно, из тех, кто был наказан.
До нашествия чумы для захоронений москвичей хватало земель при многочисленных приходских церквях и монастырях, на которых, несмотря на высочайшие запреты, знатных людей продолжали хоронить вплоть до конца XIX столетия. Но чума косила тысячами, не спрашивая ни звания, ни возраста, ни национальности, ни веры своих избранников, в черте города места явно не хватало, и по распоряжениям Г. Орлова трупы стали вывозить за пределы Камер-Коллежского вала. Так возникли новые кладбища: Калитниковское, Даниловское, новое Татарское, Немецкое (Введенское), единоверческие Преображенское (Николаевское) и Рогожское при карантинных домах, которые находились в ведении будущего знаменитого полководца А. В. Суворова.
8 ноября 1771 г. протоиерей Успенского собора Московского Кремля Александр Левшинов заявил на заседании членам Синодальной конторы, что «он, будучи в присутствии в Комиссии для врачевания от моровой заразительной язвы, принял на себя труд сочинить на нынешний случай проповедь, которая, по сочинении была поднесена Графу Григорию Григорьевичу Орлову и от него возвращена с тем, чтоб она сказана была во многолюдственном собрании и потом напечатана». По последовавшему приказу Синодальной конторы проповедь при стечении народа была оглашена в Успенском и Благовещенском соборах 21 ноября.
Чума застала и Василия Баженова за работой в Московском Кремле, но его она обошла стороной.
Благодаря принятым мерам эпидемия к середине ноября была подавлена. Григорий выехал в Петербург, куда его пропустили без карантина и приняли с необыкновенными почестями. В Царском Селе построены были триумфальные ворота из мрамора с надписью: «Орловым от беды избавлена Москва». В его честь были выбиты также медали из серебра, бронзы и чугуна с его изображением в княжеской короне и с надписями: «Россия таковых сынов в себе имеет» и «За избавление Москвы от язвы в 1771 г.». Екатерина II вручила Г. Орлову эти медали для раздачи тем, кому он посчитает нужным.
Императрица обдумывала вопрос о назначении на пост московского генерал-губернатора нового лица, Г. Орлов предложил ей кандидатуру своего доброго знакомого Михаила Никитича Волконского (1713–1788), с чем Екатерина и согласилась.
Увеселения двора Екатерины
Обычные балы начинались в седьмом и заканчивались в девятом часу вечера. На первый менуэт императрица выходила иногда с сыном Павлом, но чаще балы открывал сам наследник в паре с обер-гофмейстериной Анной Карловной Воронцовой или со статс-дамой Марией Андреевной Румянцевой (урожденной Матвеевой), в танцах партнершами его часто были фрейлины, среди которых он выделял Веру Николаевну Чоглокову. Во время балов нередко императрица играла в карты, чаще всего в ломбер или в пикет, для чего изготовлялись специальные складные ломберные столики. Неизменно в первое десятилетие ее царствования волей-неволей компанию как в танцах, так и в игре в карты составлял ей Г. Орлов. «Благородными театрами» назывались театральные представления с участием в них знатных придворных. Даже Павел иногда танцевал в балетах. Вперемежку с «театрами» устраивались концерты под руководством придворного капельмейстера Галуппи, игравшего на клавикордах.
В обязанности гофмейстерины двора Марии Андреевны Румянцевой (1699–1788) входило соблюдение этикета, предшествовавшего карточным играм в компании с императрицей. Она была дочерью одного из главных сподвижников Петра I, А. Матвеева, и матерью фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского. В 1744 г. Александр Румянцев получил графское достоинство, а Мария Андреевна, возведенная в статс-дамы, назначена была на негласную должность командующей двором прибывшей в Россию принцессы Софии, ставшей впоследствии Екатериной II. При дворе юной Софии появления новоявленной статс-дамы, склонной к сплетням, боялись «как чумы». Екатерина сохранила к ней прохладные чувства, но обижать не хотела из-за уважения к выдающимся заслугам ее сына.
И вот гофмейстерина Мария Андреевна весело суетится в уютном зале у карточного столика. Вокруг толпятся жаждущие сыграть партию в обществе государыни Кирилл Разумовский, Лев Нарышкин, Александр Сергеевич Строганов, граф П. А. Головин и другие, за их спинами застыли в ожидании поручений фрейлины и камер-юнкеры.
За игрой в карты с императрицей не принято было говорить о делах, здесь все были равны, и потому игра обычно проходила в обстановке непринужденного веселья. Места за столиком распределялись по желанию Екатерины, называвшей гофмейстерине имена «сегодняшних» партнеров, Мария Андреевна передавала «приказание» гофмаршалу двора, который и приглашал счастливцев занять заветные места. Государыня старалась никого не обидеть, соблюдая примерную очередность.
С. Порошин многократно отмечал в своем дневнике игру Екатерины в бильярд, среди ее партнеров он называет Григория и Алексея Орловых.
Один из необычно крупных балов описал Казанова, побывавший в России в 1764–1765 гг. Бал происходил, как обычно, в петербургском императорском Зимнем дворце и длился 60 часов! Входили по пригласительным билетам. На этом бале-маскараде оркестры играли в разных залах, круговорот множества разодетых, сверкающих бриллиантами и золотом танцующих был ярко освещен обилием свеч, в перерывах между танцами приглашенные ели и пили в размещенных тут и там буфетах. Всюду веселье, непринужденность, смех. В этой яркой и нарядной толпе танцевала и сама Екатерина Алексеевна в маске, стараясь быть неузнанной. Тем не менее большинство узнавало ее, не подавая, однако, вида, чтобы не огорчить матушку, по сопровождавшей ее высокой фигуре Г. Орлова. Казанова услышал шепот: «Смотри, у него маска аж копеек на 10, не то что у императрицы».
