Александр Ржешевский - Вторжение. Судьба генерала Павлова
«Ладно, прошло! Сейчас о главном!» — сказал он себе. Верные друзья дали сигнал, что в его Особом округе грядет проверка по январскому приказу наркома «О боевой и политической подготовке на 1941-й учебный год». Многие пункты Павлов помнил почти наизусть. Основные задачи… Политическое воспитание и пропаганда… В текущем учебном году отработать следующие общевойсковые темы: наступательный бой с преодолением полосы заграждений. Атака и оборона укрепрайонов… Действия конницы и танковых войск. Организовать периодические доклады, рефераты по вопросам оперативного искусства, тактики и техники иностранных армий. Про кавалерию в иностранных армиях там не говорится… Подготовка штабов. Выход в поле один раз в месяц. На обучение командиров штабов технике штабной работы отвести не менее двух часов в неделю. («А мы три сделаем», — подумал Павлов и улыбнулся победительно.)
Память работала безупречно, вновь и вновь разворачивая перед взором Павлова готовые разделы и пункты приказа. А он про себя тут же оценивал, что сделано, и обдумывал свои действия на ближайшую перспективу. Все взвинчены ожиданием войны. Значит, проверка будет жестокой. Придираться станут по мелочам. Итак: подготовка тыла. Практическая отработка укладывания военного имущества и организация подвоза. Пехота! Приказ предписывает решительно поднять значение и авторитет пехоты. Подготовить одиночного бойца к самостоятельным действиям.
Павлов вспомнил, как на декабрьском совещании высших военных чинов он в своем выступлении делал упор на активизацию танковых войск и ни разу не упомянул о лошадях. Но в приказе Тимошенко особенно подчеркивалось, что в современной войне конница будет играть видную роль среди основных родов войск. На наших обширных театрах она найдет широкое применение.
Огневую подготовку будут проверять на уровне батальонов. Выборочно. В приказе особо подчеркивается, что огонь ручного оружия и пулеметов является могучим средством уничтожения живой силы противника на расстоянии до того момента, когда пехота еще не ввела в дело штык, а конница шашку. Сталин, говоря о Финской кампании, особо подчеркивал роль пулеметов и минометов. В текущем году предписано ликвидировать отставание стрелковых войск и конницы в огневой подготовке. Ну что ж! Для этого есть еще время — лето и осень. Огневую подготовку надо поставить под контроль заместителя. Да! Болдина! Чтобы меньше завидовал. А осенью спросить.
Болдин так и не смирился с тем, что он, старший по возрасту и по опыту, как он полагает, вынужден подчиняться «испанскому выскочке». Хотя сам ранее командовал округом. Дмитрий Григорьевич несколько раз хотел сказать ему, что военная судьба переменчива. Но прежде, чем это желание свершилось, Болдин ему надоел.
Огневая подготовка!
Записать за ним это дело надо на ближайшем совещании. Пусть повертится.
«А если завтра война?» Вот бы Сталин дал по шапке за такие мысли.
При воспоминании о вожде Павлов ощутил знакомый благоговейный трепет. Стратег! Гений! Как точно сказал он о войне с Финляндией! Как мудро все проанализировал! Только человек такого масштаба мог сказать, что за время существования советской власти мы настоящей современной войны не вели. Схватки с японцами в Маньчжурии, у озера Хасан, или в Монголии — это чепуха, отдельные эпизоды на пятачке. Жукову это, конечно, было неприятно. Он, наверное, вообразил себя Александром Македонским.
Когда японцы стали напирать и бить наших, Сталин спросил у военных. Тихо так спросил. Спокойно: «Неужели нет крепкого командира?» Ему нашли Жукова. Почему выбор пал на него, а не на Павлова? Может, вождь недоволен итогами в Испании? Когда Мадрид был захвачен франкистами и все республиканские власти оказались в Москве, Сталин высказал явное неудовольствие: «Все прибежали? — спросил он, окинув изгнанных вождей своим знаменитым прищуром. — Мог бы кто-нибудь и погибнуть за революцию».
И Павлов, затаясь, чувствовал глубинную правоту этих жестоких слов.
В Испании русские командиры потягались с немцами и проиграли. Хотя Павлов навсегда избавился от страха перед ними. Бивал, побеждал. И видел, как они отступают. А сражения выигрывают не военные, а политики. Республиканское войско в Гвадалахаре было обречено. В числе немногих Павлов мог оценить значение пакта с Германией, заключенного Сталиным. Как он велик и мудр!
Павлов даже взглянул на водителя испытующе, словно тот мог слышать эти слова. Успокоившись, подумал, что кое-какие слухи доказывали: не все получилось там просто. Оказывается, пакт нужен был Гитлеру. Риббентроп по его приказу примчался в Москву и поставил условия. Да-а… Загадки вселенские. Сталин… Гитлер… Танки… Самолеты… Огневая подготовка. Мчащиеся к границам поезда. Кто кого перехитрит?…И среди всего этого какая-то пьяная баба. «Не какая-то, — поправил он себя. — А она! Люся!» Которая занимала все его мысли в бескрайней юности. И ей теперь известен телефон. «Ну, кажется, на этом можно закончить. Адъютанту велю не соединять. Никогда!» — Приняв такое решение, Дмитрий Григорьевич успокоился, и мысли опять потянулись к вселенским загадкам. Как известно, загадки не требуют немедленного решения. Этим они и притягательны для большинства.
Командующий задремал.
19
Когда Дмитрий Григорьевич вернулся домой, жена Шурочка сказала будничным тоном:
— Тебе звонил Семен Константинович.
Дмитрий Григорьевич посмотрел на жену добрым всепрощающим взглядом. Пусть не красавица, пусть годы берут свое. Но ни с кем ему не было так просто и хорошо, как с ней. Роскошь общения — вот что она ему дала в отличие от всех красавиц. И дар этот повыше многих будет. Как она просто сказала: «Семен Константинович»… Как будто это не нарком обороны могучего государства. Мысль о том, что это свидетельствует, в том числе, и о его выдающемся положении, он не допускал. Но она мелькнула в отдалении.
— Что велел?
— Просил позвонить.
Закрывшись в кабинете, Павлов набрал номер. Густой бас Тимошенко пророкотал в ответ:
— Небось, на рыбалке прохлаждаешься?
— Что вы, Семен Константинович, — скромно сказал Павлов. — Дела.
— Ну, иногда разрядка необходима.
— Так точно.
Настрой предстоящего разговора как будто определился. Хорошо, что позвонил не Жуков, а Тимошенко. Нарком уже в силу своего положения мог судить широко и ненавязчиво.
— Ну и как они — дела? — пророкотал в трубке бас.
— По-прежнему. Летают, — осторожно ответил Павлов, сделав, однако, нажим на последнем слове.
— Знаю, — грубо ответила трубка. — И ты знаешь ответ.
— Надеюсь, осенью мы уже не позволим.
— Это не твоего ума дело.
— А чьего же ума, Семен Константинович? — изумился Павлов. — А если они до Москвы начнут летать? Вы же с меня спросите! Как, мол, защищаешь границу?
— Обязательно спросим.
— Так как же мне вертеться между двух огней? С одной стороны, дозволять, с другой — не пущать?
— А тебя и поставили для того, чтобы ты вертелся.
— Так точно.
Командующий округом отлично понимал, что разговор с наркомом нельзя заключать на тревожной ноте, которое рождает никому не объяснимое чувство вины. Поэтому он сказал бодрым голосом:
— Завтра лечу в Белосток, в четвертую. У Короткова все схвачено, но хочу еще раз проверить.
— Вот это правильно.
Оказывается, и густой бас Тимошенко был способен на модуляции. На том конце трубки явно чувствовалось облегчение. Павлов научился безошибочно различать смену настроения, изначальную задачу командования не только в прямом общении, но и в телефонных переговорах. Сам же подумал, что искусство царедворца рождается не в поколениях. Человек постигает его уже в начале жизни. Когда является нужда. Он, бывший деревенский лапотник из костромской глубинки, быстро одолел эту науку. И в грозном боевом генерале никто бы не узнал бедного вонюховского подпаска. Никакой прорицатель в то далекое время не смог бы сказать, до каких высот вознесет его судьба. Сейчас бы он не уступил, наверное, петровским и екатерининским хитродуям.
Павлову хотелось на подъеме закончить разговор, однако нарком не торопился. Поэтому Дмитрий Григорьевич опять приналег на бодрость:
— Еще раз проверим связь.
— Вот это правильно, — прогудел Тимошенко.
— Там, конечно, есть проблемы. Не хватает радиосредств. Но… нерешаемых вопросов не решаем.
— Ладно, — был ответ.
Дмитрий Григорьевич совсем раскрепостился. Насчет радиосвязи он бил тревогу давно. И безрезультатно. Не только промышленность страны, больше — равнодушие самых верхов оставили армию на проводной связи. Тогда как у германцев для управления частями вовсю использовалось радио. Генштаб в этом деле — ни с места. Пусть, по крайней мере, помнят, что он говорил. А может, и в самом деле не так страшен черт, как его малюют? Еще немного времени, и все технические неувязки будут решены. Весь вопрос в том, есть ли время.
