Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Книга IV. 1584-1613
Затретив остальные беспорядки, указанные царем, без особенных подробностей, собор обратил внимание еще на некоторые бесчинства и суеверия: на свадьбах играют скоморохи, и, как в церкви венчаться поедут, священник с крестом едет, а перед ним скоморохи с играми бесовскими рыщут. Некоторые тяжутся не прямо и, поклепав, крест целуют или образа святых, на поле бьются и кровь проливают: и в то время волхвы и чародеи помощь им оказывают, кудесы бьют, в Аристотелевы врата и в рафли смотрят, по звездам и планетам глядят, смотрят дней и часов и, на такие чародейства надеясь, поклепца и ябедник не мирятся, крест целуют и на поле бьются и убивают. Запрещено мужчинам и женщинам, монахам и монахиням мыться в бане в одном месте: этот обычай указан во Пскове. По дальним сторонам ходят скоморохи, собравшись большими ватагами до 60, 70 и до 100 человек, по деревням у крестьян силою едят и пьют, из клетей имение грабят, а по дорогам людей разбивают. Дети боярские и люди боярские и всякие бражники зернью играют и пропиваются, ни службы не служат, не промышляют, и от них всякое зло делается: крадут и разбивают и души губят. По погостам и селам ходят лживые пророки, мужики, женщины и девицы и старые бабы, нагие и 6осые, волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются, и говорят, что им является св. Пятница и св. Анастасия и велят им заповедать христианам кануны завечивать; они же заповедовают христианам в среду и пятницу ручного дела не делать, женщинам не прясть, платья не мыть, каменей не разжигать. Собор запрещает заниматься злыми ересями, которые перечисляются: рафли, шестокрыл, воронограй, острономия, задей, алманах, звездочетьи, Аристотель, Аристотелевы врата и иные cocтавы и мудрости еретические и коби бесовские; вооружается против известных уже нам суеверий, которым предавался народ в Троицкую субботу, Иванов день, Великий четверток и проч.
Мы видели, какого рода насилия позволяли себе сильные над слабыми в быту помещичьем и крестьянском; челобитная царю игумена Кирилло-Белозерского монастыря и братии на старца Александра показывает, что мог позволять себе тогда дерзкий человек даже в монастыре: «Живет, государь, тот Александр не по чину монастырскому: в церковь не ходит, а строит пустыню, где и живет больше, чем в монастыре; монастырь опустошает, из казны, погребов, с сушила всякие запасы, из мельниц муку и солод, из сел всякий хлеб берет и отсылает к себе в пустыню; приехавши в монастырь, игумена и старцев соборных бранит б…….. детьми, а других старцев из собору выметал и к морю разослал; прочую братию служебников и клирошан колет остном и бьет плетми, без игуменского и старческого совета, и на цепь и в железа сажает. Строителем он был в Москве без малого семь лет, а отчета в монастырской казне не дал. После ефимона на погребе пьет силою с теми людьми, которых берет с собою в пустыню; братии грозит, хочет на цепь и в железа сажать на смерть, и тебе же, государю, хочет оговаривать ложью старцев и всю братию, и от тех его побой и гроз братия бегут розно. Православный царь государь! Укажи нам, как с Александром прожить; а про пустыню, про его строенье вели сыскать. Общежительство Кирилловское он разоряет, слуг и лошадей держит особенных, саадаки, сабли и ружницы возит с собою, солью торгует на себя, лодки у него ходят отдельно от монастырских». Царь Иоанн с своей стороны упрекал монахов, что они обращают слишком много внимания на знатных постриженников, в угоду им нарушают древние строгие уставы монастырские; в знаменитом послании своем в Кириллов-Белозерский монастырь он пишет: «Подобает вам усердно последовать великому чудотворцу Кириллу, предание его крепко держать, о истине крепко подвизаться, а не быть бегунами, не бросать щита: возьмите вся оружия божия и не предавайте чудотворцева предания ради сластолюбия, как Иуда предал Христа ради серебра. Есть у вас Анна и Каиафа, Шереметев и Хабаров, есть и Пилат, Варлаам Собакин, и есть Христос распинаемчудотворцево предание презренное. Отцы святые! В малом допустите ослабу-большое зло произойдет. Так, от послабления Шереметеву и Хабарову чудотворцево предание у вас нарушено. Если нам благоволит бог у вас постричься, то монастыря уже у вас не будет, а вместо него будет царский двор! Но тогда зачем идти в чернецы, зачем говорить „отрицаюсь от мира и от всего, что в мире!“ Постригаемый дает обет: повиноваться игумену, слушаться всей братии и любить ее: по Шереметеву как назвать монахов братиею? У него и десятый холоп, что в келье живет, ест лучше братий, которые в трапезе едят. Великие светильники-Сергий и Кирилл, Варлаам, Димитрий, Пафнутий и многие преподобные в Русской земле установили уставы иноческому житию крепкие, как надобно спасаться; а бояре, пришедши к вам, свои любострастные уставы ввели: значит, не они у вас постриглись, а вы у них постриглись, не вы им учители и законоположители, а они вам. Да, Шереметева устав добр-держите его, а Кириллов устав плох-оставьте его! Сегодня один боярин такую страсть введет, завтра другой иную слабость, и так мало-помалу весь обиход монастырский испразднится и будут обычаи мирские. И по всем монастырям сперва основатели установили крепкое житие, а после них разорили его любострастные. Кирилл чудотворец на Симонове был, а после него Сергий, и закон каков был — прочтите в житии чудотворцеве; но потом один малую слабость ввел, другие ввели новые слабости и теперь что видим в Симонове? Кроме сокровенных рабов божиих остальные только по одежде монахи, а все по-мирскому делается. Вы над Воротынским церковь поставили: хорошо! Над Воротынским церковь, а над чудотворцем нет; Воротынский в церкви, а чудотворец за церковию. И на страшном спасовом судилище Воротынский, да Шереметев выше станут потому: Воротынский церковию, а Шереметев законом, потому что его закон крепче Кириллова. Вот в наших глазах у Дионисия преподобного на Глушицах и у великого чудотворца Александра на Свири бояре не постригаются, и монастыри эти процветают постническими подвигами. Вот у вас сперва Иоасафу Умному дали оловянники в келью, дали Серапиону Сицкому, дали Ионе Ручкину, а Шереметеву уже дали и поставец, и поварню. Ведь дать волю царю — дать ее и псарю, оказать послабление вельможе, оказать его и простому человеку. Вассиан Шереметев у Троицы в Сергиеве монастыре постническое житие ниспровергнул: так теперь и сын его Иона старается погубить последнее светило, равно солнцу сияющее, хочет и в Кириллове монастыре, в самой пустыне, постническое житие искоренить. Да и в миру тот же Шереметев с Висковатым первые не стали за крестами ходить, и смотря на них, и другие все перестали ходить, а прежде все православные христиане с женами и младенцами за крестами ходили и не торговали, кроме съестного, ничем, а кто станет торговать, на том брали заповеди. Прежде как мы в молодости были в Кириллове монастыре и поопоздали ужинать, то заведующий столом нашим начал спрашивать у подкеларника стерлядей и другой рыбы; подкеларник отвечал: „Об этом мне приказу не было, а о чем был приказ, то я и приготовил, теперь ночь, взять негде; государя боюся, а бога надобно больше бояться“. Такая у вас была тогда крепость, по пророческому слову: „Правдою и пред цари не стыдяхся“. А теперь у вас Шереметев, сидит в келье что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да едят и пьют что в миру; а Шереметев невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям постилы, коврижки и иные пряные составные овощи, а за монастырем у него двор, на дворе запасы годовые всякие, а вы молча смотрите на такое бесчиние! А некоторые говорят, что и вино горячее потихоньку в келью к Шереметеву приносили: но по монастырям и фряжские вина держать зазорно, не только что горячее! Так это ли путь спасения, это ли иноческое пребывание? Или вам не было чем Шереметева кормить, что у него особые годовые запасы! Милые мои! Прежде Кириллов монастырь многие страны пропитывал в голодные времена, а теперь и самих вас, в хлебное время, если б не Шереметев прокормил, то все с голоду бы померли? Пригоже ли так в Кириллове быть, как Иоасаф митрополит у Троицы с клирошанами пировал или как Мисаил Сукин в Никитском монастыре и по иным местам как вельможа какой-нибудь жил, или как Иона Мотякин и другие многие живут? То ли путь спасения, что в чернецах боярин боярства не острижет, а холоп холопства не избудет. У Троицы, при отце нашем, келарь был Нифонт, Ряполовского холоп, да с Бельским с одного блюда едал: а теперь бояре по всем монастырям испразднили это братство своим любострастием. Скажу еще страшнее: как рыболов Петр и поселянин Иоанн Богослов и все двенадцать убогих станут судить всем сильным царям, обладавшим вселенною: то Кирилла вам своего как с Шереметевым поставить? Которого выше? Шереметев постригся из боярства, а Кирилл и в приказе у государя не был! Видите ли, куда вас слабость завела? Сергий, Кирилл, Варлаам, Дмитрий и другие святые многие не гонялись за боярами, да бояре за ними гонялись и обители их распространились: потому что благочестием монастыри стоят и неоскудны бывают. У Троицы в Сергиеве монастыре благочестие иссякло, и монастырь оскудел: не пострижется никто и не даст ничего. А на Сторожах до чего дошли? Уже и затворять монастыря некому, по трапезе трава растет, а прежде и мы видели, братий до осьмидесяти бывало, клирошан по одиннадцати на клиросе стаивало. Если же кто скажет, что Шереметев без хитрости болен и ему нужно дать послабление: то пусть он есть в келье один с келейником. А сходиться к нему на что, да пировать, да овощи в келье на что? До сих пор в Кириллове иголки и нитки лишней не держали, не только что каких-нибудь других вещей. А двор за монастырем и запасы на что? Все это беззаконие, а не нужда, а если нужда, то он ешь в келье как нищий, кроме хлеба звено рыбы да чаша квасу; а что сверх того, если вы послабляете, то вы и давайте, сколько хотите, только бы ел один, а сходов и пиров не было бы, чтоб было все как прежде у вас водилось. А кому к нему прийти для беседы духовной, и он приди не в трапезное время, еды и питья чтоб в это время не было, так это будет и беседа духовная. Пришлют поминки братья, и он бы это отсылал в монастырские службы, а у себя бы в келье никаких вещей не держал; а что к нему пришлют, то бы разделял на всю братию, а не двум или трем, по дружбе и пристрастию, и вы его в келье монастырским всем покойте, только чтоб было бесстрастно. А люди бы его за монастырем не жили: приедут от братьев с грамотами, с запасом, с поминками-и они, пожив дня два, три и взявши ответную грамоту, поезжай прочь: так и ему будет покойно, и монастырю безмятежно. Теперь вы прислали грамоты, от вас нам отдыху нет о Шереметеве; я писал вам, чтоб Шереметев и Хабаров ели в трапезе с братиею: я это приказывал для монастырского чина, а Шереметев поставил себе как бы в опалу. Может быть вам потому очень жаль Шереметева, потому так сильно за него стоите, что братья его и до сих пор не перестают посылать в Крым и наводить бусурманство на христианство? А Хабаров велит мне перевести себя в другой монастырь: я не ходатай ему и его скверному житию; он мне сильно наскучил. Иноческое житие не игрушка: три дня в чернецах, а седьмой монастырь меняет! Когда был в миру, то только и знал, что образа складывать, книги в бархат переплетать с застежками и жуками серебряными, налой убирать, жить в затворничестве, келью ставил, четки в руках; а теперь с братиею вместе есть не хочет. Надобны четки не на скрижалях каменных, а на скрижалях сердец плотяных; я сам видел как по четкам скверными словами бранятся; что в тех четках? О Хабарове мне нечего писать: как себе хочет, так и дурачится. А что Шереметев говорит, что его болезнь мне ведома: то для всех леженок не разорять стать законы святые! Написал я к вам малое от многого по любви к вам и для иноческого жития. Больше писать нечего; а впредь бы вы о Шереметеве и других таких же безлепицах нам не докучали: нам ответу не давать. Сами знаете: если благочестие не потребно, а нечестие любо, то вы Шереметеву хотя золотые сосуды скуйте и чин царский устройте-то вы ведаете; установите с Шереметевым свои предания, а чудотворцево отложите, и хорошо будет; как лучше, так и делайте, сами ведайтесь как себе с ним хотите, а мне до того ни до чего дела нет; вперед о том не докучайте; говорю вам, что ничего отвечать не буду: бог же мир и пречистые богородицы милость и чудотворца Кирилла молитва да будут со всеми вами и нами! Аминь. А мы вам, господа мои и отцы, челом бьем до лица земного». В новгородских монастырях и в описываемое нами время продолжало вводиться общее житие, по настоянию владык; устроить общее житие означалось на тогдашнем языке выражением: заседать общину.
