Николай Губернаторов - Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик
Это был такой же важный и нужный, как и всякий иной, труд, значение которого можно было оценить в полной мере, лишь определив его место в общем трудовом процессе общества, которому я служил. И главный его смысл был довольно прост и сводился к тому, чтобы обеспечить всем остальным участникам этого трудового процесса возможность спокойно созидать и пользоваться плодами своей работы.
Для меня же конкретно, как я уже говорил, эта задача сейчас формулировалась так: выяснить, кто из студентов Школы африканистики и востоковедения — сотрудник специальной службы, по возможности установить какой именно службы, получить их анкетные данные, изучить личные качества.
На быстрый успех я не рассчитывал, так как знал, что англичане редко идут на сближение с людьми чужого круга, особенно с иностранцами. Оставалось только набраться терпения и уповать на «его величество случай», который, как известно, чаще всего приходит к тем, кто его заранее подготовил и умеет ждать.
Я вставал в семь утра (поздно по английским понятиям), несколько минут — на «статическую зарядку» (вполне достаточно, чтобы держать себя в форме), холодная ванна и, проглотив стоя, поскольку в моей кухне нельзя было поместить даже табуретку, пару бутербродов или тарелку овсянки, садился за карточки, на которых были выписаны китайские иероглифы. Час-полтора я занимался грамматикой, просматривал конспекты и в десять (без чего-то) шёл в университет. Лекции занимали время до обеда. Обедал я в университетской столовой. По старой традиции, идущей от тех времен, когда университеты были только при монастырях, она называлась «младшей трапезной». Цены в ней, как и качество питания, были на редкость низкими. Я попытался было перейти на вегетарианский стол — его готовили специально для студентов-индусов, но быстро понял, что такая пища не для меня: через час снова был голоден. В конце концов я решил проводить время обеденного перерыва в так называемой «младшей общей комнате», где был небольшой буфет с чаем и печеньем. Там можно было читать газеты или играть в китайские шахматы. Многие поступали так же.
Лекции после обеда бывали не часто. Обычно в три часа я уже выходил из университета и мог заниматься своими прямыми обязанностями. На первых порах, как я уже говорил, это было изучение города и обстановки в нём.
Что касается моего непосредственного задания, то тут я шёл к цели шагами, которые нельзя было назвать семимильными. Лишь на пятый день занятий получил впервые возможность познакомиться со своими однокурсниками. Познакомиться — и не больше того!
В перерыве между лекциями, когда все вышли в коридор — длинную, освещённую люминесцентными лампами щель между двумя выкрашенными светлой краской стенами, я оказался рядом с высоким парнем, одетым в твидовый пиджак и светло-серые брюки. Его одежда и более свободная, чем у остальных, манера держаться говорили о том, что он мог быть либо американцем, либо канадцем.
— Похоже, вы — американец? — как бы невзначай бросил я, придвигаясь к парню поближе.
— Славу богу, пока нет, — ответил тот, довольно агрессивно окидывая меня взглядом. По тому, как парень проглотил букву «р», слегка при этом «акая», было легко определить, что это либо канадец, либо житель Новой Англии — северо-восточного уголка США, граничащего с Канадой.
— Вот и отлично. Я тоже канадец, — сказал я, примирительно улыбнувшись. — Из Ванкувера. Вы, видимо, с востока?
— Совершенно верно. Из Оттавы. Том Поуп, — парень протянул руку.
Знакомство, как говорят в Англии, «сломало лёд», и вскоре я мог пожать руку ещё нескольким стоявшим рядом с нами парням. Ну, а дальше речь пошла о том, для чего они занялись «этим чертовым китайским».
Первым ответил Том.
— В министерстве иностранных дел Канады, где я имею честь служить, — несколько церемонно сказал он, — нет ни одного молодого сотрудника, владеющего китайским. Мне предложили поехать учиться в Лондон, и я немедленно согласился. Я холостяк, да и вообще лёгок на подъем.
— Ну, я не могу похвастать этим качеством, — заметил высокий прилизанный англичанин, — в данном случае инициатива исходила не от нас. Так, Тэд?
Тэд кивнул:
— Нас направил сюда Форин Оффис.
Стоявший рядом со мной джентльмен лет тридцати пяти хриплым голосом изрёк, что он — сотрудник министерства колоний и его тоже послали изучать китайский язык. («В связи с предстоящим переводом в одну из колоний».) Двое якобы служили в полиции в Малайе, и им необходимо было знать китайский для более успешного продвижения по службе. Один был служащим администрации Гонконга (я едва удержался, чтобы не сказать, что в Малайе и Гонконге живут выходцы из Южного Китая, говорящие на совершенно ином наречии, чем так называемый «государственный язык», который они должны были изучать в школе). Ещё один «однокашник» — похожий на араба, смуглый парень — представился дипломатом из Израиля. Нашёлся тут и американец, который, по его словам, приехал в Англию изучать китайский потому, что плата за обучение здесь в несколько раз меньше, чем в США. Что в общем-то соответствовало истине: год обучения стоил около 40 фунтов стерлингов, то есть немногим более ста долларов, тогда как в США это обошлось бы более чем в тысячу долларов.
Что касается меня, то я говорил, что изучаю язык в надежде получить выгодную работу в одной из канадских фирм, торгующих с Китаем.
— Видимо, это будет хороший бизнес, раз вы решили на три года погрузиться в «китайскую тушь»? — с доброжелательной улыбкой спросил Том Поуп.
— О да, — поспешил я согласиться. — В данном случае цель вполне оправдывает средства…
О том, каким будет бизнес, на какие деньги я собираюсь жить в Англии, никто меня не спрашивал. Подобные вопросы считаются недопустимо неприличными. Во всяком случае, за все годы моей «английской жизни» никто этим так и не поинтересовался.
Вечером, листая сделанные на первых лекциях записи, я мысленно прошёлся по аудитории, перебрав стол за столом всех пятнадцать своих однокурсников. Для начала я разбил их на три группы: иностранцы — канадский дипломат Томас Поуп, американец Клейтон Бредт и дипломат из Израиля Цвий Кедар. Во вторую группу вошли «чёрные пиджаки» — лица в чиновничьей униформе. Скорее всего, это были сотрудники военной разведки и контрразведки. Было известно, что именно такое партикулярное платье носят английские офицеры. Третья группа — те, кто выдавал себя за сотрудников Форин Оффис, что также было довольно известной традицией Сикрет Интеллидженс сервис, как официально именуется английская политическая разведка.
Очевидно, Поуп и американец не имеют никакого отношения к секретной службе. Иное дело — израильтянин. Интуиция подсказывала, что он не тот, за кого выдаёт себя. «Надо будет сойтись с ним поближе, — подумал я. — Явно интересный парень. Попробую с ним позаниматься языком».
Кедар оказался весьма общительным человеком и охотно согласился на приглашение заниматься вместе.
Жил он недалеко от меня и в тот же вечер нанёс мне визит. Мы выпили по рюмке вермута, слегка разбавленного джином, — приятный, чуть терпкий аперитив, известный как «мартини», — и, прежде чем нырнуть в таинство древних китайских иероглифов, как и полагалось по английским традициям, несколько минут беседовали о всякой всячине.
— У вас чудесный вид из окна.
— Да, это, пожалуй, лучшее в этой комнате…
— Любите городской пейзаж?
— Конечно. Но не настолько, чтобы не отходить от окна, — я протянул гостю вторую рюмку «мартини».
С высоты девятого этажа город и впрямь был прекрасен в этот вечерний час. Он блистал и переливался огнями бесчисленных домов и домиков окраины, контуры которых уже нельзя было разглядеть в темноте, манил сонным теплом окон близких зданий и особняков, волновал автомобильными реками, которые вечно текли по узким ущельям его улиц.
Вечерний электрический Лондон стоил того, чтобы им любоваться.
— Когда живёшь в таком городе, чувствуешь себя крохотной молекулой, — сказал Кедар, опуская на стол рюмку.
— Вы родились в Израиле или эмигрировали туда?
— Израильтянин чистых кровей. Вырос в Палестине.
— Почему-то думал, что вы араб.
— Не один вы, — усмехнулся Кедар. — Арабы тоже иногда принимают меня за своего. — Он слегка нажал на слово «иногда», как бы намекая, что с ним связаны какие-то интересные события из его жизни. — Их язык я знаю с детства.
— Видимо, это третий по счету, которым вы владеете?
— Нет, четвертый. Кроме древнееврейского, английского и арабского я изучал немецкий… Но, по-моему, все вместе они не сравнятся по трудности с этим чертовым китайским. Поэтому я благодарен вам за помощь. Знаете, когда в сорок лет садишься за эти «цзянь» и «тянь» — это не вдохновляет.
— Зачем же насиловать себя?
