Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 1
Младенец Рюриков, Игорь, с его дружиной, есть единственный плод норманнского призвания в Новгород, единственный ингредиент в составлении государства, тонкая нить, которой оно соединяется с последующими происшествиями. Все прочее прошло, не оставив следа. Если бы не было Игоря, то об этом северном новгородском эпизоде почти не пришлось бы, может быть, говорить в Русской Истории, или только мимоходом.
Таким неприметным атомом, относительно к формации, началось государство, зародышем, который именно едва можно поймать микроскопом исторических соображений. Это, употребим сравнение, бессмысленный корень слова, первый элемент звука.
Олег, удалой норманн, соскучился в Новгороде, или принужден был оставить его; пошел, с младенцем Игорем, куда глаза глядят. Случай, прихоть, нужда! Он пошел точно, куда глаза глядят, ибо поселиться в Киеве он сначала не мог думать: там жили его земляки, Аскольд и Дир, и жили уже 20 лет, обострожились и утвердились; ему нельзя было предполагать, чтобы эти бранные, как он, витязи согласились уступить ему добровольно богатое место. И в самом деле, он побоялся сомнительной борьбы и, подойдя к Киеву, пошел на них не с открытой силой, а с хитростью, которая могла удасться или нет.
Или Олег мог отправиться со своей дружиной мимо Киева, на службу в Грецию, и пропасть там вместе с Игорем, не оставив следа, подобно сотням своих единоплеменников, и тогда другой вид Истории, другие лица и другие имена!
А как сомнительна судьба Игоря, младенца, только что рожденного, младенца, на котором, однако же, лежит судьба отечества, который остался связать всю последующую Историю с новгородским призванием норманнов, который еще должен утвердить за отцом своим место в главе Русской Истории.
Кроме тех опасностей, которые он разделял с Олегом, были и другие: Олег мог иметь детей, которые отняли бы власть у него, то есть предводительство, начальство над дружиной, легко способное достаться более решительному, храброму, искусному. Вот каким случайностям подвергался Олег, и при нем Игорь, и зародыш русского Рюрикова государства!
Но не слишком ли много видеть здесь зародыш государства? Точно, это менее чем зародыш, это математическая точка, почти идея.
Оставляя Новгород, Олег становился странствующим рыцарем со своей дружиной, лишался места. В эту минуту как будто пропало, скрылось из виду зачавшееся государство. Минута неизвестности! Семя предано произволу ветров!
Не должны ли мы трепетать за него? Что с ним будет? Куда понесется оно? Где найдет себе родимую почву?
Успокоимся! Благопромыслительной Десницею несется оно именно в Киев, где ему приготовлено лоно, где государству поставлена цель. Мнимой прихотью Олега выражается воля Провидения! Династия, оставшись в Новгороде, повела бы дела по необходимости иначе. Из Новгорода должна бы утвердиться у нас связь не только государственная, но и духовная, с Западом, латинством, папой, а надо было, видно, по высшему предначертанию, чтобы Европа пока состояла из двух половин, чтобы распадавшейся в то время религии приуготовилась особая церковь на Востоке, чтобы там когда-то, через тысячу лет, среди славянских племен, народилось государство-наследник римскому Востоку, Греческой Империи, Константинополю, как римский Запад достался в наследство, с землей, жителями, религией и образованием, немецкому народу.
Олег пошел, точка двинулась, это правда, точка, не более, но выйдет линия, и какая линия? Пол-экватора, треть меридиана.
Олегу посчастливилось овладеть Киевом. Он умертвил владельцев киевских, а мирные жители приняли его без сопротивления. Он остановился здесь и потом решился, кажется, остаться, по крайней мере, со своей стороны, в этом городе, обильном естественными произведениями, на большой реке, откуда так легко можно было совершать набеги во все стороны, особенно на заманчивый Царьград, — где так хорошо было, в продолжение двадцати лет, его единоплеменникам, Аскольду и Диру. Впрочем, где-нибудь надо жить, лишь бы жить, и всякая минута могла переменить намерение. Поселение Олега в Киеве было так же мирно, как и Рюриково в Новгороде, чем и определялся характер их взаимных отношений к жителям.
Владея Киевом и его областью, Олег в благоприятных обстоятельствах удержал право Рюриковых даней и распространил их, обложив новые племена. За данью, однако же, надо было всегда ходить специально — оброк непостоянный, первая легкая форма подданства. Племена не входили еще в состав государства, почти точно как платя дань прежде за море в 859 г., а только подготовлялись. Кое-где были оставлены мужи, которые, верно, часто отлучались, ходя на войну. Смерть застала Олега в Киеве.
Киев, с выражением Олега: «Се буди мати градом Русским», и временная дань с некоторых племен, — вот состояние зародыша, форма государства, оставленного преемником Рюрика.
Ленивый Игорь потерял было дань, перестав ходить за ней, и племена, пользуясь благоприятным случаем, отлагались. По крайней мере, всю свою жизнь он прожил в Киеве, и привычка, которую называют второй натурой, привычка дружины и города к князю и его роду, а князя к дружине и народу, привычка к оседлости и какому-то порядку вещей, укоренялась. Таково было при Игоре приобретение, почти невещественное, к родительскому наследству. Семя не развилось, но несколько укрепилось, приготовилось для развития. Под конец своей жизни Игорь захотел было притеснить соседних древлян и погиб за то от руки их. Новая опасность, по крайней мере, опасность Рюрикову роду: ближнее племя восстало и решилось на такое отважное действие — убить князя: что же сделают дальше! Что будет с самой дружиной? Как легко кажется какому-нибудь смельчаку захватить начальство и увести ее на промысел или самому сесть на престол!
К счастью, вдова Игоря, Ольга, имела характер мужской: она устроила все дела, и, мстя за смерть Игоря, опустошила землю Древлянскую, привела ее в большую зависимость; она же установила некоторые дани на севере.
У Игоря был также один сын, как у Рюрика, Святослав, к счастью молодой руси, которой необходимо было распространиться прежде, нежели разделиться, которой необходимо было раскинуться, хоть слегка, из одного центра, а не многих: одно семя должно было пока развиваться, одно государство расти, а не многие равносильные возникнуть вдруг. Рано было начинаться удельным княжествам: если бы у первых князей было по многу детей, то они, поссорясь тотчас между собою (неизбежный случай), воспрепятствовали бы развитию, не укрепившись, ослабли бы, и не успели бы захватить столько посторонних земель, кои могли отойти в состав других государств. Тяжело детям остаться сиротами, пока отец не устроит хозяйства.
Святослав, храбрый, твердый, воинственный, возмужав, взял и, следовательно, стал брать дань с новых племен и смирил прежние, которые беспрестанно пытались откладываться. Но полностью он владел собственно одним Киевом. Так и думал, если о чем-нибудь думал. Еще более, самый Киев он считал постоем и решился оставить его так, как Олег оставил Новгород. Ему мало стало скудной дани по какой-нибудь веверице с дыма, когда Греция предлагала ему золото пудами, и он решился перенести не столицу (это неверное выражение), а жилье в другое место, переселиться к другому славянскому племени, в страну, им покоренную, в Болгарию, и перенести семя в другую почву! Оно так слабо привязано было к нашей земле, хотя уже и пустило росток, такой слабый корень имело, что не стоило ни малейшего труда оторвать его. Зародыш выкинуть. Болгарии выпадал жребий сделаться Русью, Нормандией. Наша почва оставалась для другого семени, и всего прежнего почти как будто не бывало. Ясное ли доказательство, что понятие об оседлости, наследственности, поземельной собственности, было еще ничтожно, и одной черты в норманнском характере Святослава достаточно было, чтоб уничтожить, изгладить слабые плоды ста лет. Святослав пошел, и семя опять предано произволу ветров. Перед отбытием Святослав отдал старшему сыну Ярополку свой Киев, а второго послал княжить на Волынь. Святослав не разделил, как говорят у нас обыкновенно, свои владения, но другого сына послал в дикое поле. Древлян, племя, самое близкое к Киеву, разоренное Ольгой, обложенное двойной данью и потому теснее связанное с Киевом, легче было держать в повиновении. Вот главная причина, почему Святослав послал туда сына.
Третьего сына, Владимира, вытребовали себе сами новгородцы, почти против воли Святослава, который говорил им даже: кто к вам пойдет?
Следовательно, Святослав все-таки владел одним Киевом, где жил, где жил и отец его; здесь нечего говорить о делении, ибо делят целое, делят свое владение, а Святослав не владел древлянами, которые только платили ему дань. Тем более должно сказать это о прочих дальних племенах, и, всего вернее и точнее, о новгородцах. Но если бы даже и владел — все только Киевом и ближней Волынью. Вот что отдал он двум сыновьям своим.
