Алексей Шмаков - Свобода и евреи. Часть 1.
Да и в самой Англии евреи не пользуются никакими симпатиями в среднем и высшем классах общества, а народ их прямо ненавидит. Чего бы не предпринимали большие евреи, как д’Израэли, Гошен или Вормс для подделки своей популярности, общественное мнение не может не убедиться, что все они, так или иначе, норовят пристроиться к деньгам или к торговым предприятиям, даже на поприще государственной службы. Так д’Израэли прежде чем стать премьером, бывал министром трижды, но неизменно — как канцлер казначейства. Гошен пристраивался к тому же казначейству дважды. Вормс добыл себе местечко помощника статс-секретаря... колоний. В свою очередь, «маленькие» евреи собираются целыми стаями для устранения и сокрушения конкуренции англичан на всевозможных поприщах.
Примеры истории, относящиеся к изложенному, представляют такое изобилие, что не знаешь, чему отдать предпочтение.
Принадлежность к княжеской дружине в древней Руси не обусловливалась никакой национальностью. Дружина была сборная, разноязычная, разноверная и вполне свободная.[18] Эта главная черта удержалась и при Андрее Боголюбским, хотя при нём дружина уже стала приобретать характер подчинённый, а вследствие укрепления на Руси христианства не имела уже и прежней религиозной свободы. Андрей охотно принимал пришельцев-латинян и православных. Он любил показывать им свой великолепный храм Богоматери во Владимире, чтобы иноверцы видели истинное христианство и крестились. За христианские подвиги и «за обращение многих болгар и евреев» летописец всего больше и хвалит Боголюбского.
В числе этих новообращённых находились два еврея: Аньбал и Ефрем Моизич (Моисеевич). Оба они приняли участие в заговоре против князя. В пятницу, 28 июня 1174 года заговорщики собрались в доме Кучкова зятя Петра; здесь же был и Ефрем Моизич. Совершив затем в Боголюбове самым варварским образом убийство князя Андрея, заговорщики предались грабежу, а тело выбросили в огород. Здесь его стерёг верный слуга княжеский, Кузьма Киевлянин. Увидя проходившего мимо княжеского ключника Аньбала (Ганнибала), Кузьма не мог удержаться от слёз.
Текст летописи: «И нача плакати над ним Кузьмище: «Господине мой, како еси не очютилъ скверныхъ вороговъ своихъ?!.. Или како еси не домыслилъ победити ихъ, иногда побежаа пелки поганыхъ болгаръ?..» И тако плакася. — И прииде Аньбал, ключник, Ясин родом, тот бо ключ држаще у всего дому и надо всем ему волю дал бяше. И рече, взреви нанъ, Кузьмище: «Анъбале, вороже! Сверзи ковер или что-либо подослати или чем прикрыти Господина нашего». И рече Анъбал: «иди прочь, — мы хотим вывересчи псом!..» И рече Кузьмище: «О, еретиче! Помнишь ли, жидовине, в которых портех пришел бяше? Ты ныне в аксамите (бархате,) стоиши, а князь лежит наг; но молю ти, сверзи ми что-либо!» — И сверже квер и корзно, и обвил его и несе в церковь. И рече Кузьмище: «Уже тобе, Господине, паробци твои не знают. Иногда бо еси и гость приходил из Царя-града и от иных стран, от Русская земли, если латинин и до всего христианства, и до всея погани, и рече: введете и в церковь, и на полаты, да видят истинное христианство и крестятся, — яко же и бысть. И крести и болгаре, и жидове и вся погани. И ти больше плачют по тебе, а сии ни в церковь не велят вложити!»
Посетив наше отечество гораздо позже, в царствование Василия III, Павел Иовий удостоверяет, что в его время русские ненавидели евреев, содрогались при одном их имени и не пускали их к себе, как людей презренных и опасных.
Здесь необходимо заметить, что совершенно также относились к сынам Иуды в Малороссии, где население, угнетаемое поляками, бедствовало невыразимо, так как евреи учили панов выколачиванию из «быдла» последней копейки, равно как и потому, что, снимая в аренду у тех же панов деревни и сёла, израильтяне монополизировали в Светлый Праздник печение куличей и пасох и даже «нормировали», сколько обязан купить их каждый крестьянин, а с другой стороны, эксплуатировали на правах арендатора сами церкви, куда без дани еврею и пойти было невозможно.
«И так производя жидовство над христианами, на их же собственной земле, — удостоверяет Костомаров, — такую тяжкую наругу (поругание), сами, между тем, свои пейсахи отправляли свободно и проклинали христиан и веру их в синагогах своих, на русской же земле построенных, невозбранно».
Экспертами в тирании являлись иудеи у нас и в период татарского ига. Например, под 1321 г. летопись, по Никонову списку говорит: «Прииде из Орды в Кашин Таянчар татарин, с жидовином, с должником (откупщиком), и многу тягость учиниша Кашину».
Что же касается аренды христианских церквей, то история показывает, что в смысле глумления над чужой религией евреи оставались верными себе всегда, даже в древнем Риме.
У Ювенала (сатира III, стихи 13 и 14) мы читаем:
«Nunc sacri fontis nemus et delubra locantur.
Judaeis, quorum cophinus foenumque supellex!..»[19]
А что происходит в современной Франции, где изгоняется Распятие из судебных и даже из учебных заведений по остроумной догадке одного из депутатов парламента, вероятно, с целью освободить место для изваяния нового «мученика» — Дрейфуса. Церкви же, под предлогом описи имущества (чего не бывало ни в одной синагоге), профанируются евреями самым бесчестным образом, — этого, положим, мы ещё не видим в России. Но не будем обольщать себя. Время так быстро идёт вперёд, что возмутительные проделки еврейства со священными для нас изображениями хотя бы вслед за 17 октября 1905 г. , едва ли, заставят долго ожидать себя, быть может, ещё с большим дерзновением и по всему лицу нашего отечества.
Не даром с таким неистовством аплодировали сыны Иуды своему единоплеменнику Леону Гамбетте, заложившему фундамент официального господства евреев во Франции, когда боевым лозунгом кагала он провозгласил: «Le clericalisme — voila l’ennemi!»
Гениальным провидением руководствовался Петр Великий, когда, вызывая иноземцев отовсюду, он решительно исключал евреев, так как видел в них лишь «бездельных людей, которые, кроме торга, ничего не привыкли предпринимать».
«Я хочу, — говорил Петр, — лучше видеть у себя народы магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю. Не будет для них в России ни торговли, ни жилища, сколько они о том ни стараются и, как ближних ко мне ни подкупают».
«От врагов Христовых не желаю интересной прибыли!» — такова была и резолюция Елизаветы Петровны 16 декабря 1743 г. , когда во имя блага народного она отвергла ходатайство Правительствующего Сената о разрешении богатым иностранным евреям приезжать хотя бы на ярмарки в Малороссию.
Когда при Екатерине II еврейству удалось оклеветать, но не подкупить Державина, оно в эпоху наполеоновских войн купило, наконец, Сперанского и с этого времени пошло вперёд к порабощению нас. Увы, это произошло уже в такой мере, что всего через одно столетие курляндский еврей Бауман в самой Москве на Немецкой улице всенародно и среди бела дня ехал с красным флагом, где была надпись: «Долой самодержавие!» и предерзостно восклицал: «Долой Царя! Ко мне присоединяйтесь, — я ваш царь и Бог!..»
Отвратительные же похороны Баума явились как бы прообразом такого нынешнего торжества кагала, когда им же подтасованная, изменническая партия «народной свободы (?!)», воспользовавшись душевной простотой глубоко несчастного народа и нагло издеваясь над его беспримерной скорбью, готовит растерзание государства, созданного его кровью и слезами, равно как все ужасы террора «сознательных пролетариев» и по жидовскому обыкновению заранее трубит о своей победе на выборах в Государственную Думу вообще, а в частности, обещает нам, русским, высокую честь иметь депутатом даже от Москвы еврея же, но гораздо более опасного, чем Бауман.
X. Увы, не слушая наставлений всемирной истории, мы сами во всём виноваты.
Конечно, при современном состоянии науки нам нельзя, к сожалению, восстановить картину жизни Ура халдейского и выяснить действительные мотивы переселения евреев в Палестину уже в ту, например, эпоху.
Положение вещей таково, что чем более изыскания наши проникают в ночь прошедшего, тем сильнее сгущается мрак, сама почва исчезает, наконец, под ногами разверзаясь в бездонную пропасть. Рано или поздно, а наступает заколдованный момент, когда наши взоры не различают уже ничего, кроме призраков и неясных теней. Истина насмехается над самыми крайними усилиями историка и отступает всё дальше и глубже, пока не станет вовсе недосягаемой под охраной целых легионов басен, мифов и легенд, которых наша слабая научная артиллерия уже разрушить не в силах.
Тем не менее, как заметил ещё Бунез, «по той доле кривой, какая нам известна, мы можем с некоторой вероятностью определить и всю орбиту истории».
