Энтони Бивор - Вторая мировая война
Рузвельт, все еще надеясь произвести впечатление, что западные союзники не сговариваются за спиной Сталина, отказался встретиться с Черчиллем до начала официальных переговоров. Но эти предосторожности были напрасными, так как советская делегация полагала, что он и Черчилль уже обсудили свою стратегию на Мальте. Накануне первого заседания Сталин встретился с Рузвельтом, который тотчас же попытался завоевать его доверие и подорвать позиции Черчилля. Он говорил о разногласиях по вопросам стратегии и даже с одобрением отозвался о тосте Сталина в Тегеране, в котором тот предлагал расстрелять 50 тыс. немецких офицеров, что заставило Черчилля с возмущением выйти.
Отмечая, что англичане «разевают рот слишком широко», он пожаловался, что они оккупируют северную Германию, занять которую хотели американцы, но просто опоздали заявить свои претензии. Однако он был готов поддержать Черчилля в том, что у французов также должна быть своя зона оккупации на юго-западе, но даже это было подано в пренебрежительной манере, с выпадами против англичан и де Голля.
4 февраля Сталин пригласил Рузвельта открыть первое заседание конференции в бальном зале Ливадийского дворца. В течение нескольких следующих дней лидеры обсудили военное положение и стратегию, возможное расчленение Германии, зоны оккупации, а также репарации – предмет особого интереса Сталина. Черчилль был в ужасе, когда Рузвельт объявил, что американский народ не позволит ему долго держать войска в Европе. Американское военное командование особенно хотело развязаться с боевыми действиями в Европе и закончить войну с Японией. Но Черчилль справедливо рассматривал это как ужасную ошибку на ялтинских переговорах. Сталин же был чрезвычайно доволен. Позже он говорил Берии: «Слабость демократий состоит в том, что народ не делегирует своим правительствам постоянных прав, которыми обладает Советское правительство».
6 февраля предметом долгих и мучительных обсуждений была заветная мечта Рузвельта – создание ООН. Когда речь зашла о составе Совета Безопасности и требованиях, которым должны отвечать страны, чтобы стать членами Генеральной Ассамблеи, Сталин заподозрил, что американцы и англичане приготовили ему ловушку. Он не забыл голосования в Лиге Наций, осудившего советское вторжение в Финляндию зимой 1939 г.
Сталин был искусен и уверен в себе. Говорил спокойно и властно и играл наверняка так же умно, как и на Тегеранской конференции четырнадцать месяцев назад, где были заложены основы стратегии, позволившей ему господствовать над половиной Европы. У него было и то преимущество, что он знал о переговорной позиции западных союзников от шпионов Берии в Англии. Два других члена Большой тройки не могли надеяться переиграть его. Рузвельт, который выглядел старым и немощным, часто с отвисшим подбородком, казалось, не всегда понимает, что происходит. Черчилль упивался собственным красноречием вместо того чтобы сосредоточиться на фактах. Он явно не улавливал жизненно важных аспектов некоторых ключевых вопросов. Это было особенно ясно в решении вопроса о Польше, которая была так дорога его сердцу. Казалось, он не заметил вкрадчивых, но достаточно ясных намеков Сталина по этому вопросу.
Для Черчилля ключевой проверкой добрых намерений СССР было отношение к Польше. Но Сталин не видел необходимости идти на компромисс в этом вопросе. Красная Армия и НКВД к этому времени полностью контролировали страну. «По Польше Иосиф Виссарионович не уступил ни на йоту», – рассказывал Берия в Ялте своему сыну Серго. (Серго Берия отвечал за установление «жучков» во всех комнатах и даже за установку направленных микрофонов для прослушивания бесед Рузвельта вне помещений).
Черчилль чувствовал, что остался в одиночестве. «Американцы абсолютно не понимают проблему Польши, – говорил он Идену и лорду Морану – своему врачу. – На Мальте я поднимал вопрос о независимости Польши и встретил полное непонимание: “Надо понимать, что сейчас не это поставлено на карту, а нечто гораздо большее”». Фактически Эдвард Стеттиниус, госсекретарь США, соглашался с Иденом, но Рузвельт хотел избежать разногласий со Сталиным из-за Польши, особенно если это будет препятствовать соглашению по ООН.
6 февраля, во время обсуждения вопроса по Польше, Рузвельт пытался играть роль честного посредника между англичанами и Советами. Восточная граница по «линии Керзона» была более или менее согласована Большой тройкой, но Рузвельт, к огромному удивлению Черчилля, обратился к Сталину с предложением позволить Польше – в качестве щедрого жеста – сохранить за собой Львов. Сталин же не намеревался делать ничего подобного. С его точки зрения, этот город принадлежал Украине и, хотя поляки и составляли там подавляющее большинство населения, чистки поляков в городе уже начались. Он намеревался переселить их всех в восточные области Германии, которые, по его предложению, должны были отойти Польше в качестве компенсации. Львовские поляки со временем были массово переселены в Бреслау (Вроцлав).
Сталин был куда более озабочен предложением западных союзников по созданию польского коалиционного правительства, в состав которого должны были войти главы всех основных партий для наблюдения за свободными выборами. Что касалось Сталина, то, по его мнению, в Польше уже существовало временное правительство – Польский комитет национального освобождения, который к тому моменту уже переехал в Варшаву. «Мы допустим одного-двух эмигрантов, для декоративных целей, – говорил он Берии, – и не более». Он уже признал свое марионеточное правительство в начале января, невзирая на протесты англичан и американцев. Французы признали это правительство Польши, несмотря на прежнюю позицию де Голля. Чехи, под давлением СССР, также признали его.
Сталин заволновался во время этой дискуссии. После перерыва он неожиданно поднялся и заговорил. Он признал, что «за русскими числится немало грехов против поляков в прошлом», но главное в том, что Польша жизненно важна для безопасности Страны Советов. На СССР дважды в течение столетия нападали с территории Польши, и уже только по одной этой причине необходимо, чтобы Польша была «могучей, свободной и независимой». Ни Черчилль, ни Рузвельт не могли в полной мере осознать весь кошмар немецкого вторжения в 1941 г., который пережил Советский Союз, и твердую решимость Сталина создать кордон из стран-сателлитов, чтобы русские никогда больше не подвергались столь неожиданным и жестоким агрессиям. Этими трагическими событиями, постигшими советский народ, можно в значительной степени и объяснить возникновение предпосылок для начала «холодной войны».
Сталинское понимание «свободных» и «независимых» стран, конечно, очень сильно отличалось от английского или американского понимания, поэтому он настаивал на определении «дружественные» страны. Он отверг все попытки включить в состав правительства Польши представителей эмигрантского правительства, обвиняя их в организации беспорядков в советском тылу. Он утверждал, что бойцы Армии Крайовой убили 212 солдат и офицеров Красной Армии, но, конечно же, не сказал о репрессиях НКВД против поляков-некоммунистов. АК, согласно его аргументам, помогала немцам.
На следующий день стало ясно, что любые компромиссы по Польше и ООН будут взаимосвязаны. Сталин отложил вопрос о польском правительстве и очень обрадовал американцев, согласившись с их системой голосования в ООН. Он не хотел, чтобы Советскому Союзу могло противостоять большое количество голосов на Генеральной Ассамблее. Поэтому он приказал Молотову снова поднять вопрос о предоставлении мандата ООН республикам СССР, хотя бы Украинской ССР и Белорусской ССР, поскольку у англичан было несколько голосов: доминионы Великобритании тоже обладали правом голоса, но, вероятнее всего, голосовать они будут так же, как и метрополия.
Рузвельт не согласился с доводами Сталина. Никто не рассматривал советские республики как независимые от Москвы, и это разрушало принцип: одна страна – один голос. К его раздражению и удивлению, Черчилль встал в этом вопросе на сторону Сталина. Но на следующее утро Рузвельт уступил, надеясь, что это станет еще одним аргументом для того, чтобы уговорить Сталина объявить войну Японии. Но уже само согласие Сталина на создание ООН было попыткой убедить Рузвельта смягчить свою позицию по Польше. Трехсторонняя игра становилась все более сложной. Она еще более осложнялась противоречиями внутри американской делегации.
Когда конференция вернулась к вопросу о Польше, Сталин притворился, что предложение Рузвельта привезти в Ялту соперничающие польские правительства невозможно исполнить. Он не знал их адресов, и для этого было недостаточно времени. С другой стороны, казалось, он готов предложить многообещающую уступку, говоря о возможном включении польских некоммунистов в состав временного правительства и проведении впоследствии всеобщих выборов. Он отверг американское предложение об учреждении президентского совета для наблюдения за выборами. И Молотов, и Сталин были тверды в том, что Временное правительство в Варшаве нельзя заменить, но можно расширить.
