Красное Село. Страницы истории - Пежемский Вячеслав Гелиевич
Федотов П. А. Автопортрет. 1848 г.
Собственно, главное отличие работ Федотова от других художников-баталистов, в то время активно работавших на поле создания славы российской армии, – интерес к быту, к повседневной жизни солдат, в том числе и в Красносельских лагерях. Из его работ мы можем почерпнуть знания и образы того, что не отражено в официальных картинах, где шпалеры войск движутся, как заколдованные, по линейке, а начальники застыли, отдавая воинское приветствие.
Бытовые сюжеты, частные эпизоды во время учений и маневров оживают благодаря тонкому чувству юмора Павла Андреевича. Мы как бы действительно погружаемся в атмосферу солдатских будней, окунаемся в настоящую жизнь, которой так не хватает в официальных документах и парадных картинах.
3 января 1834 г. началась служба П. А. Федотова в чине прапорщика в лейб-гвардии Финляндском полку. С 1833 г. Финляндский полк располагался в Большом лагере, где его соседями были Московский, Гренадерский, Павловский и другие пехотные полки 2-й гвардейской пехотной дивизии, а также роты гвардейской пешей артиллерии и военно-учебные заведения на правом фланге. Первые его акварели были посвящены жизни в гвардейском лагере. Одной из первых была работа «В лагере на передней линейке. Групповой портрет офицеров Финляндского полка». На переднем плане – беседующие офицеры, расположившиеся на диване, сооруженном из дерна. Портреты однополчан точны, очень верно и тщательно прописаны. Однако сами фигуры размещены еще с ошибками в пропорциях и пространстве.
«Кроме умения передать сходство, без труда прослеживается еще одна свойственная мастеру черта – любовь и внимание к деталям бытового характера, которые становятся „говорящими“. Так, (двое из сослуживцев) одеты в домашние халаты, видимо, они являлись хозяевами палатки, которая изображена слева от сидящих. Известно, что до появления бараков офицеры жили в них по двое. За спинами беседующих тянется линия других офицерских палаток, около которых стоят беседующие… (офицеры)» [25].
Как пишет известный петербургский искусствовед Э. Д. Кузнецов, «8 июля, произошло новое событие, повлиявшее на судьбу нашего героя. „Великий князь Михаил Павлович, облегченный от тяжелой болезни, возвратился тогда из-за границы и обходил лагерь своих любимцев-гвардейцев буквально без церемоний, по-отечески. Нестройными, но живописными группами толпились вокруг него гвардейцы, лезли на пирамиды, на плечи товарищей, чтобы увидеть в лицо своего отца-командира; добродушные ура, шапки в воздухе, давка, беготня – сюжет славный! задел за живое на первом порыве художника, и он его с терпением выполнил в лицах…“ – так описал событие сам Федотов.
Происшедшее в этих словах сильно сокращено, сжато – выражена только его суть. На самом деле все случилось не вдруг. Увлеченный „сюжетом славным“, Федотов сначала исполнил эскиз – размытой тушью, в размере, несколько уступающем размеру будущей композиции. Эскиз был почтительнейше представлен командиру полка, а потом и самому Михаилу Павловичу, и удостоился поощрения. Федотов тотчас получил отпуск, впервые за три года службы и неслыханно продолжительный, с 20 августа по 20 декабря – „по домашним обстоятельствам“, фактически же в поощрение дальнейшей работы над картиной» [26].
То есть Федотов выполнил картину, понравившуюся са́мому высокому начальству. Успех подтолкнул развитие его как художника, и автор получил большую творческую свободу.
«Плод полугодовалого труда, помещенный под стекло и заключенный в приличествующую случаю раму, командир полка Офросимов представил великому князю. Михаил Павлович внимательнейшим образом рассмотрел картину и остался доволен, не сыскав ни малейшей погрешности против устава: видно было, что рисовал офицер, образцовый фронтовик, а не штафирка. Наградой явилось высочайшее изъявление удовлетворенности, а также бриллиантовый перстень, переданный Михаилом Павловичем через командира полка. „Этим-то перстнем окончательно припечаталось в душе его художественное самолюбие“, – шутливо прокомментировал потом сам Федотов.
Федотов П. А. Встреча в лагере лейб-гвардии Финляндского полка великого князя Михаила Павловича 8 июля 1837 года. 1838 г.
Совершилось в самом деле нечто важное: картина, еще подсказанная инерцией любительского художества и во многом носившая отпечаток домашности, сама собою стала произведением, если не профессиональным, то хотя бы полупрофессиональным и сразу придала милым рисовальным забавам молодого офицера реальный практический смысл. И если уж попытаться расставить вехи на пути Федотова, то „Встреча Михаила Павловича…“, безусловно, окажется одной из важных» [27].
П. С. Лебедев, соученик Федотова по Кадетскому корпусу, вспоминал, что командир полка генерал-майор М. А. Офросимов (1833–1839 гг.) «на время лагеря 1839–го – да отделил барак, где он поселился с своими слепками и рисунками».
Федотов П. А. Брань под Красным. 1840 г.
Федотов П. А. Как хорошо иметь в роте портных. 1835 г.
Действительно, это была существенная льгота. И даже новый командир полка Вяткин, относившийся к художнику без должного пиетета, и в целом человек более грубый, тем не менее не отменил невиданной льготы. Федотов казался близким к высокому начальству. А сам Вяткин попадал на листы акварелей и карандашных рисунков не в самом лучшем виде. Как пишет Э. Д. Кузнецов, «Федотов не раз изображал командира полка Вяткина, и всякий раз в не красящем его состоянии начальственного восторга. Вяткину же посвящены и две парные карикатуры – „Брань под Смоленским (кладбищем)“ и „Брань под Красным (Селом)“», построенные не без изящества на двойной игре слов. С одной стороны, „брань“ – это и сражение, и просто брань, ругань. С другой стороны, Красное и Смоленск – места важнейших сражений 1812 года, они тогда были на слуху у всех, тем более в армии. В карикатуре же они выступают как Красное Село – место летних лагерей, и Смоленское кладбище, соседствующее с плацем Финляндского полка. Смешно придумано и не без горечи, потому что параллель между 1812 и 1839 годами, увы, не в пользу последнего».
Федотов П. А. Групповой портрет Андрея, Григория и Александра Дружининых. 1840-е гг.
Интерес к военному быту был в новинку. Обычно (и долгое время после Федотова) баталисты отдавали должное совсем другому виду парадных картин – с войной, парадами, на пике событий. Писатель Дружинин, друг, сослуживец и биограф художника, так охарактеризовал его стиль: «Павел Андреевич понимал военную живопись по-своему и так называемых баталических картин, с большими массами пехоты и конницы, с дымом и правильными движениями колонн, рисовать никогда не готовился. Область его была не там, не посреди величественных и разрушительных картин боя массами: его в тысячу раз более привлекало изображение эпизодов малой войны, бивуаков, перевязочных пунктов, казарменных уголков, – одним словом, сцен немногосложных и отличающихся от живописи домашних сцен только тем, что фигуры одеты по-военному и имеют при себе оружие». Он вспоминал: «С утренних служебных занятий Федотов почти всегда возвращался, подметив какую-нибудь оригинальную подробность или характеристическую сцену. Маневры с дневками, живописными биваками, переправами вброд, дружескими беседами после утомительных переходов были для Павла Андреевича золотым периодом, давая ему десятками планы серьезных или шутливых очерков. Еще молодым офицером, когда ему приходилось стоять на дальних караулах, он всегда возвращался с запасом самых разнообразных наблюдений. Если ему приходилось бывать с ротой на пожаре, он посреди дыма и суматохи подсматривал за один раз столько сцен, сколько иному не подметить во всю жизнь».
