Герберт Хьюит - Рожденный с мечом в руке. Военные походы Эдуарда Плантагенета. 1355-1357
Однако самыми тяжелыми были нематериальные последствия. Вместо уничтоженных зданий можно построить новые, но воспоминания остаются. Хотя, вероятно, в Лангедоке в 1355 году не происходило ужасов, сравнимых с тем, что было в Нормандии в 1346-м, южный рейд оставил по себе более тяжелую и долгую память, чем большой поход короля Эдуарда III. Эти две кампании отличались по времени года (лето в 1346 году, осень в 1355-м), по численности и организации вторгшейся армии, по этническому составу и предыдущей истории пострадавшего населения. Армия принца была англо-гасконской, армия короля состояла почти из одних англичан. Принц, как командующий армией, в какой-то степени находился под контролем своего совета или по меньшей мере нуждался в согласии совета с его решениями; власть же короля не была ограничена ничем. Более того, в армии принца были люди, имевшие личные обиды на Арманьяка. Вполне возможно, смешанная по составу армия 1355 года, быстро выполняя свою разрушительную работу, хуже подчинялась дисциплине, чем войска короля Эдуарда III. Например, когда в 1346 году было разрушено, вопреки приказам, аббатство Сен-Люсьен (Месьен) возле Бове, король сразу же повесил около двадцати виновников этого. А принц, как свидетельствует Бейкер, был не в состоянии помешать тем, кто сжег Сейсан. Бейкер упоминает и об уничтожении церковного имущества в нескольких городах, в том числе в Каркасоне, где были явным образом отданы приказы сохранить его целым. Даже рассказы об ударах пожарами по врагу в 1355 году выглядят ярче, чем о таких же поджогах в 1346-м: описывая более ранний рейд, Бейкер упоминает о поджогах девять раз и применяет при этом одно и то же слово (comburo), а в описании более позднего рейда он говорит о них семнадцать раз, но применяет около десятка различных выражений (сожгли, начался пожар, был предан огню, сожжен дотла и т. д.).
Мы не можем сравнить поведение солдат в этих двух рейдах, но Фруассар оставил нам яркие описания того, как они грабили лангедокские города. Был грабеж хвастливый («они взяли то, что им понравилось, и сожгли остальное»), разборчивый («не брали одежду и искали только серебряную посуду и деньги») и неразборчивый («не оставалось ничего ценного. Они уносили все, в особенности гасконцы, которые очень алчны»).
Такие картины должны были жечь память тысяч людей, а если к ним добавлялись насилие и даже резня, то даже Фруассар, обычно так терпимо относящийся к солдатскому буйству и такой безразличный к судьбе гражданского населения, проявляет сочувствие. Упомянув о жестоком обращении с мужчинами, женщинами и детьми в Монжискаре, он добавляет: «это вызывало жалость». Жители и жительницы Тулузы (не пострадавшие от нападения англичан), по его словам, «упали духом, и они имели для этого все основания, потому что еще не знали, что такое война», а люди, которые жили к востоку от этого города (которые ощутили на себе всю тяжесть рейда), были «добрым, простым народом, который не знал, что такое война, потому что против них никто никогда не воевал» (во всяком случае, очень давно, на памяти нескольких поколений. — Ред.). Бейкер говорит о людях, живших по другую сторону Гаронны, примерно то же — а именно, что они были невоинственными по своей природе. Консулам Каркасона король Иоанн II прислал полное сочувствия письмо, в котором писал, что имеет полные сведения об их огромном бедствии и бесчисленных потерях. А Венгфельд, подводя итоги рейда, описывает положение так: «наши враги были ошеломлены». Эти люди, ни умственно, ни морально не готовые стойко переносить ужасы, нищету и горе, которые неразлучны с войной, увидели, как быстро движущаяся разрушительная сила ломает их большие мосты, сравнивает с землей их пригороды, грабит их запасы, сжигает их города, расхищает их ценные вещи и во многих случаях убивает таких же людей, как они сами. Эта сила двигалась вперед и опустошала все на своем пути, почти не встречая сопротивления, ее нельзя было остановить. Когда наступила зима, основными чувствами людей здесь были скорбь, растерянность и боязнь завтрашнего дня. Безжалостные враги, которые вторгались к ним, остались на французской земле и продолжали воевать даже в середине зимы; ненавистные союзники этих врагов были рядом, на расстоянии всего нескольких лиг, в Беарне и Гаскони. Недавние ужасы могли повториться вновь, если у местного населения не появится сильный защитник.
Ответственным за защиту этого края был граф Жан д'Арманьяк, которому в то время было около сорока лет[44]. В молодости он приобрел боевой опыт при защите Святого престола и участвовал в начальных этапах Столетней войны во Фландрии и Нормандии. Эту ответственность в какой-то мере разделяли с ним коннетабль Франции Жак де Бурбон и маршал Франции Жан де Клермон, военачальник войск в областях между Луарой и Дордонью. Французы быстро обратили внимание на тактику этих военачальников осенью 1355 года (и осудили ее). Месье Жанжан цитирует трех французских писателей XVII века и одного — XVIII, которые удивлялись, что этот человек, командуя армией, численно превосходившей армию принца, не атаковал противника. Ученые нашего времени тоже не могут найти этому объяснение.
Были предложены для рассмотрения как минимум четыре причины бездействия Жана д'Арманьяка[45], а именно:
1) он тайно был в сговоре с англичанами;
2) он струсил;
3) он и Жак де Бурбон спорили из-за того, как действовать;
4) с учетом общей ситуации было необходимо соблюдать большую осторожность.
Самое невероятное из объяснений — что граф втайне сговорился с англичанами. Хотя его верность делу Франции не была абсолютной, он действовал в интересах страны, когда был наместником, ему (по словам Фруассара) по праву доверяли жители Тулузы, и вряд ли у него могло остаться какое-то сочувствие англичанам после того, как он услышал рассказы беженцев, которые укрылись в Тулузе, спасаясь от опустошающей все и вся армии принца.
Что касается его мужества, у нас нет доказательств, чтобы сделать вывод, было оно у графа или нет. Однако нужно отличать рыцарскую отвагу per se (лат. «личная» — Пер.) и ответственность военачальника.
Третью и четвертую причины можно рассмотреть вместе. Несогласие между французскими военачальниками вполне вероятно. Пленный, которого англичане захватили в последние дни кампании, рассказал им, что между Арманьяком и коннетаблем были большие разногласия, и сообщил об упреках, которые коннетабль делал графу: что тот ничего не делает для Франции и что его воины много раз постыдно отступали. Если это правда, то ответственность за тактику французов целиком ложится на Жана д'Арманьяка.
Даже доброжелательным критикам трудно защищать политику Жана. Однако следует подробней рассмотреть его положение. Несмотря на утверждения ранних писателей, что у него под командованием была армия больше, чем у принца, нам неизвестно точное число солдат ни одной, ни другой стороны. Кроме того, Жана должно было тревожить двусмысленное поведение графа де Фуа (который, по сути дела, радушно встретил принца 17 ноября менее чем в тридцати милях от Тулузы). Решение уничтожать дома, стоявшие вне городских стен, должно было сделать Арманьяка непопулярным. Фруассар утверждает, что граждане Тулузы желали сражаться, но Арманьяк удержал их, считая, что они совершенно не в состоянии противостоять опытным воинам принца. Вероятно, он не считал возможным, что принц может или хотя бы способен переправиться через Гаронну. А если он был не уверен, что у него хватит сил разбить армию принца, то вполне мог решить, что будет разумнее сберечь свои ресурсы, а не безрассудно бросаться в сражение, которое может закончиться большой бедой. Правила рыцарства восхваляли личную отвагу, но уделяли меньше внимания другим необходимым для военачальника качествам. Как мы уже показали, Жан был не единственным, кто избегал решительных сражений. Его поведение осенью 1355 года было бесславным, но принесло Франции меньше бедствий, чем действия тех военачальников, которые уже опозорили ее при Креси (1346), а вскоре опозорили еще больше при Пуатье (1356).
Глава 4
Между рейдами
Известие об этом большом рейде, как мы уже видели, быстро распространилось по всей Южной Франции, а также на север страны к французскому королю. Много ли новостей о походе принца дошло до Англии, и какие именно это были новости? Когда они были получены? В сентябре, сразу после прибытия в Бордо, принц отправил послание в Англию — вероятно, на корабле James из Эксмута[46]. Больше Черный принц не присылал ни одного официального сообщения до Рождества. Но, вероятно, в Англии знали что-то об осенних событиях, поскольку папа римский был очень хорошо информирован, а его посланники действовали постоянно и активно; в начале осени из Бордо ушло в Англию много кораблей с грузом вина, и два суб-адмирала, Хогшоу и Дейнкурт, вернулись назад вместе с несколькими кораблями из тех, которые доставили английскую армию в Гасконь. Однако Дейнкурт вернулся в Саутгемптон до 22 ноября, а Хогшоу (на корабле Thomas из Дартмута) прибыл в Англию 27 октября. Разговоры в портах и устные доклады достойных доверия офицеров не могли дать надежную информацию о ходе кампании в ноябре и о возвращении армии на базу.
