Ефим Черняк - Химеры старого мира. Из истории психологической войны
Обстановка, в которой приходилось действовать опытному по части оболванивания масс хозяину «Дейли мейл» (кстати, в 1907 году купившему и «Таймс»), определялась прежде всего быстрым ростом недовольства империалистической войной. После победы Октября во всей Западной Европе явственно ощущалось приближавшееся дыхание пролетарской революции. Нортклифф отлично понимал, какую смертельную опасность представляло нарастание революционных настроений для военного противника Антанты — германского и австро — венгерского империализма. Однако газетный король, ставший шефом психологической войны, менее всего был склонен даже во имя победы Антанты поощрять пропаганду, которая могла бы привести к «большевизации Германии». Нортклифф уже в начале 1918 года рассчитывал своей пропагандой оказывать такое идейное воздействие на население вражеских стран, которое способствовало бы его отказу от участия в войне, вместе с тем делало бы его менее восприимчивым к «большевистским идеям».
Этой цели должно было служить обычное для противников центральных держав противопоставление германского милитаризма и якобы миролюбивой, демократической Антанты. Вместе с тем Нортклифф решил более настойчиво и систематически вводить новые мотивы в эту уже порядком надоевшую всем песню.
Поскольку дело шло об Австро — Венгрии, он предложил (и получил на это полное одобрение британского военного кабинета) сосредоточить все силы на том, чтобы изобразить Антанту горячей поборницей национальных интересов угнетенных славянских и других народов Габсбургской монархии. Здесь, однако, возникли неожиданные трудности, поскольку по тайному Лондонскому договору, заключенному в апреле 1915 года, значительная часть южнославянских земель Австро — Венгрии была уступлена Антантой Италии. Английской дипломатии пришлось даже побудить Италию договориться с сербским правительством о будущих границах. После этого в Риме с 7 по 9 апреля 1918 года был проведен съезд народов, порабощенных Габсбургами. Съезд стал пропагандистским предприятием[89].
На нем выступали руководители итальянского правительства и связанные с Антантой представители буржуазно — националистических кругов. Нортклифф в своем меморандуме министру иностранных дел Балфуру открыто писал, что пропагандистское поощрение национальных стремлений народов Австро — Венгрии приходится пускать в дело, поскольку лопнули надежды на сепаратный мир с Веной, и что, если понадобится, можно будет вполне сочетать данные обещания с курсом на сохранение в реформированном виде лоскутной монархии Габсбургов[90].
Для главного противника — Германии, где игра на национальных противоречиях не могла дать нужного результата, у «дома Крю» — здания, в котором размещалось ведомство Нортклиффа, — был припасен другой, столь же, впрочем, гнилой товар.
Основной задачей стало убедить германских солдат, что Антанта, особенно после вступления в войну «демократической» Америки, чуть ли не воюет за интересы самого немецкого народа. Ведь германский милитаризм является угрозой для немецкого народа ничуть не меньше, чем для других народов и стран. (Интересно, что эту пропаганду Нортклифф сопровождал ежедневным изобличением в своих английских газетах всех немцев как уголовных преступников и закоренелых убийц.)
Всячески пытаясь поддержать «гражданский мир» в своих странах, антантовские руководители «психологического наступления» пытались расшатать его в Германии. А поскольку немецкие правые социал — демократы являлись ревностными защитниками этого «гражданского мира», люди Нортклиффа стали осторожно прибегать к использованию материалов, исходивших от германских левых социалистов, например, даже писем и статей Карла Либкнехта, хотя распространение подобных же революционных материалов среди антантовских солдат считалось тяжким преступлением. Расчет Нортклиффа сводился к тому, что такая тщательно отобранная литература, подаваемая в обрамлении бесчисленных фарисейских разглагольствований Ллойда Джорджа, Вильсона и других руководителей Антанты о «справедливом, демократическом» мире, приведет не к революционному просвещению германских рабочих в солдатских мундирах, а к подрыву боевого духа кайзеровской армии и в самом крайнем случае к перевороту в Германии, не выходящему за буржуазные рамки. Наряду с этим постоянно обыгрывался тезис о бесперспективности войны для немцев. Писалось, что ее продолжение приведет лишь к новым жертвам, что победа Антанты, имеющей огромное превосходство в силах, предрешена.
«Дом Крю» сбрасывал с помощью авиации на немецкие окопы миллионы листовок с картами, сообщавшими о продвижении войск Антанты на различных фронтах, со сведениями о военных приготовлениях США, о голоде и продовольственных волнениях в германском тылу. Особое внимание уделялось тому, чтобы соблюсти видимость строгого следования истине, полного беспристрастия. Один из помощников Нортклиффа писал: «Поскольку пропаганда направлена против неприятеля, постольку действия лица, осуществляющего пропаганду, не должны казаться пропагандистскими. За редкими исключениями, вызываемыми особыми обстоятельствами, происхождение пропаганды должно быть тщательно завуалировано» [91]. Надо добавить, что пропагандист в таком случае стремится, как правило, выдать себя за благожелателя, порой за друга неприятеля, являющегося объектом психологической войны. Нортклифф издавал даже специальную «Окопную газету», в заголовке которой помещался портрет кайзера Вильгельма II. Эту газету германский солдат мог легко принять за немецкое «патриотическое» издание. В газете сообщались сведения, которые британская пропаганда считала полезным довести до сведения германских войск[92].
Германское командование вскоре почувствовало эффективность этой пропагандистской тактики Нортклиффа. Так, 15 августа 1918 года принц Руппрехт Баварский писал принцу Максу Бадекскому: «Масса пропагандистских листовок была обрушена врагом на наши войска, сильно подорвав моральный дух наших усталых солдат…»[93] Немецкий главнокомандующий Гинденбург писал о пропаганде: «Это новое средство борьбы, о котором не знали раньше, по крайней мере в таком масштабе и в таком безудержном применении…
На фронте — опасность, трудности сражения и усталость, а с родины — жалобы на действительную, а иногда и воображаемую нужду. В то же время неприятель говорит и пишет в своих листках, разбрасываемых с аэропланов, что он вовсе не хочет нам зла, если мы будем благоразумны и отдадим то или другое из завоеванного. Тогда все быстро пойдет на лад. И мы можем жить в мире, в вечном мире с народами. О мире внутри, на родине, позаботятся новые люди, новые правительства. Это будет благословенный мир после теперешней борьбы. Война, следовательно, бесцельна» [94].
Аналогичные признания можно найти и в мемуарах другого руководителя немецкого командования, генерала Людендорфа: «Постепенно мы были так искусно опутаны неприятельской пропагандой, устной и письменной, шедшей к нам из нейтральных государств… и, наконец, воздушным путем, что в скором времени многие перестали различать, что являлось неприятельской пропагандой, а что было их собственным ощущением»[95].
Германская пропаганда среди войск Антанты оказалась менее эффективной (за исключением итальянского фронта). В большинстве нейтральных стран Антанта также имела серьезный перевес.
«Наши политические цели и решения, — жалуется в своих «Воспоминаниях» Людендорф, — казались часто грубыми и нелогичными, так как они преподносились миру с поражающей неожиданностью» [96].
По мере того как ухудшалось военное положение армий Германии и ее союзников, увеличивался перевес антантовской пропаганды, что приобретало все большее военное и политическое значение.
КОГДА ДУШИТ ЗЛОБА
На протяжении десятилетий буржуазная пропаганда твердила о невозможности для рабочего класса завоевать власть в промышленно развитых странах. Пролетариат остального мира вообще еще не рассматривался как реальная угроза для капиталистического строя. «Исключение» было временно сделано для России — во время московского вооруженного восстания в декабре 1905 года. Тогда вся европейская буржуазная печать выступила в защиту «порядка», против российского революционного пролетариата и его борьбы за гегемонию в революции.
Через 12 лет Россия стала страной, в которой впервые в истории победила социалистическая революция.
Сложными оказались пути социальной революции в XX веке. Пролетариат впервые взял власть в экономически отсталой, разоренной войной России, стране с преобладающим численно крестьянством. Сколько лет буржуазная и реформистская печать пыталась извлечь всевозможные пропагандистские выгоды из этого факта! Сам Октябрь объявляли исторической случайностью или следствием «русской исключительности». Оппортунисты всех мастей отрицали социалистический характер Октябрьской революции, ее изображали «солдатским» или «крестьянским» бунтом. На пролетарскую власть демагогически сваливали ответственность за то, что экономическая отсталость России и послевоенная разруха замедляли рост уровня жизни. Ставились в строку новой власти неизбежные жертвы, которые пришлось принести ради строительства нового общества. Годами, десятилетиями паразитировала буржуазная пропаганда на этой теме, скрывая истину о гигантских успехах, которых тем временем достиг советский народ в создании материально — технической базы социалистического общества и позднее — в строительстве коммунизма.
