Сергей Петров - На берегах реки Ждановки
Успенский храм освятили 5 апреля 1719 года; он имел два придела и в честь одного из приделов – Николая Чудотворца – вся прилегающая часть Петербургской стороны стала именоваться Никольской, а сама церковь «Никола Мокрый». Часто исследователи полагают, что название «мокрый» появилось из-за затопляемости местности во время наводнений. Это не совсем так. Дело в том, что на Руси святитель Николай Чудотворец с незапамятных пор слывет в народе «морским», «мокрым». Последнее прозвище укрепилось за ним потому, что его молитва спасает плавающих по водам, а сам он считается покровителем морей и рек. Церкви, освященные в его честь, обычно именовались «Николами Мокрыми», хотя и располагались на возвышенности и не были подвержены наводнениям, как, например, Никола Мокрый в Зарядье в Москве.
Князь-Владимирский собор. Фото 2011 года
То же произошло и в Мокрушах, хотя признаемся, «мокрый» этому месту подходило во всех смыслах. Уровень этой части Петербургской стороны был метра на полтора-два ниже нынешнего, а река, судя по старинным рисункам, подступала к храму вплотную, на речке стояли мостки, где стирали белье и брали воду. Небольшое наводнение – и Ждановка (тогда Никольская речка) тут же выходила из берегов, заливая подвалы окрестных домов. Неудивительно, что церковь быстро обветшала.
По указанию Елизаветы Петровны, вместо обветшавшей церкви строится новая: «в 1740 году начата строиться Церковь каменная, которая достроена по самые своды». Проект сделал архитектор Пьетро Трезини. Однако достраиваться храму пришлось еще пятьдесят с лишним лет. Тому способствовали пожары и строительные недочеты. Причем по ходу строительства проект несколько раз видоизменялся.
Во времена Екатерины II достройка пятиглавого собора происходила по проекту Антонио Ринальди, а заканчивал строительство архитектор И.Е. Старов. Освятили храм 1 октября 1789 года в честь равноапостольного князя Владимира. С тех пор храм постоянно действующий, лишь в 1926 году власти закрывали его на короткое время, да с 1922 по 1926 год он принадлежал раскольникам-обновленцам.
Чудотворная икона Казанской Божией Матери
В годы блокады молитва в храме не прекращалась, и кроме богослужений здесь проводился сбор средств в помощь фронту.
Главной святыней собора в советские времена являлась чудотворная икона Казанской Божией Матери. Попутешествовав по ленинградским храмам после закрытия в 1932 году Казанского собора, икона Богородицы в 1940 году попала в Князь-Владимирский собор.
Это старинный список с того самого явленного в Казани чудотворного образа Богородицы. Список известен почти с самого основания Петербурга, и с того же времени о нем идет молва, как о чудотворном. Полагают, что молитва у этой иконы помогла горожанам выстоять и в тяжелые дни блокады. Неудивительно, что даже в самые тихие будние дни, когда в храме мало народу, у Казанской горит множество свечей.
В 2001 году Казанскую икону Божией Матери вновь вернули в Казанский собор, а на ее месте поместили новый список, который также считается чудотворным.
* * *С Князь-Владимирским собором у меня связано одно из самых ярких детских впечатлений – крещение. В конце 1950-х годов большинство храмов закрыли, а этот собор действовал, сюда и повела меня бабушка креститься.
Воскресным весенним утром меня разбудили, быстро одели и куда-то повели. То, что это будет храм, я понял после того, как впереди показалась высоченная колокольня собора. Она и ныне возвышается над окружающими постройками Петроградской стороны, а тогда притягивала взгляд, с какой точки окружающего пространства не смотри. Ведь еще не существовало ни «Юбилейного», ни зданий ГИПХа, ни многоярусной автостоянки, и ничто не отвлекало внимания от явной доминанты – собора. В то время проспект Добролюбова не был оживленной транспортной магистралью, а представлял собой тихую улочку, с иногда дребезжащим на рельсах трамваем. Справа на бывшем Тучковом буяне располагались городской питомник и оранжереи, чуть дальше – Ватный остров, застроенный невысокими краснокирпичными складами; а перед ними (вдоль проспекта Добролюбова) небольшой, засаженный деревьями парк; через дорогу – сквер Князь-Владимирского собора, в отличие от нынешних дней покрытый густой растительностью.
Самой верующей у нас в семье была бабушка. Папа состоял в партии, мама работала учительницей в школе, и хотя они не препятствовали моему крещению, сами в церковь не пошли. Впрочем, несмотря на строгое время, детей тогда практически всех крестили, ибо живы были родившиеся до революции и очень набожные бабушки и дедушки. Они-то и вели малюток в храмы, часто тайком от родителей. Они ушли, и в 1970-х годах детей крестить почти перестали – вот почему в конце ХХ века в церкви пришло креститься так много взрослых людей.
…Таинственная и праздничная атмосфера богослужения поражала и пугала. Громовые раскаты голоса дьякона, при чтении которым молитвы дети начинали плакать, удивительным образом сочетались с нежными голосами церковного хора, вселяющего в душу умиротворение. Все это вместе с морем горящих свечей врезалось в память, и сколько бы я не посещал службу во взрослые мои годы – детское впечатление осталось ничем незаслоненным.
Помимо батюшки, очень серьезного, запомнил вкус церковного вина – кагора. Вкус теплый и терпкий. До сих пор, возможно, из-за впечатлений детства, это мое любимое вино. Когда я об этом рассказываю, мне не верят; хотя, может быть, действительно странно, что яркое впечатление детства – вкус кагора в церкви.
Если говорить о процедуре крещения, то помню ее слабо, совсем не помню, кто был моими крестными – возможно, это были незнакомые прихожане церкви, а может, и соседи по коммунальной квартире. В конце батюшка, обращаясь к взрослым, сказал, словно отрезал:
– Будут причащаться ваши дети – не станут болеть! Но силой их в церковь не гоните, будет потребность – сами придут…
Когда вышли из собора на улицу, был яркий солнечный день, особенно приятный ленинградцам после затяжной и серой зимы. По скверу, что расположился рядом с собором, уже вовсю бежали ручьи, и вода скапливалась в большущую лужу: ее всегдашнее наличие оправдывало название места – Мокруша. С Финского залива дул свежий морской воздух, еще холодный, но уже пахнущий весной, которым невозможно надышаться. Мамы и бабушки с детьми и внуками в сквере перед собором дополняли картину беззаботного весеннего дня. Нам этот сквер казался существовавшим вечно, ну или хотя бы столько же, сколько существует сам Князь-Владимирский собор. Однако разбили его лишь в 1875 году, когда собору исполнилось почти сто лет. Как показывают архивы, инициаторами обустройства этого места выступили петербургские купцы, в частности владелец Пушкарских бань Ефим Овчинников. Он же взялся за земельные работы по обустройству сквера; автором проекта выступил директор Императорского ботанического сада Э.Л. Регель.
На территорию сквера подвели водопровод, проложили водосточные трубы, чем немного осушили это весьма болотистое место. Чуть позже, в 1882 году, в память убиенного императора Александра II на границе сквера со стороны Большого проспекта возвели сначала деревянную часовню во имя Св. благоверного князя Александра Невского, а в 1886 году заменили ее каменной. Автор проекта – архитектор Н.Н. Ковригин.
В советское время часовня сиротливо стояла без крестов и декора, служа вместилищем то для какой-то конторы, то для магазина «Табак».
* * *После крещения, став чуть взрослее, я услышал от соседей по квартире о чудесном случае, произошедшем в Князь-Владимирском соборе. Однажды в храм в будний день вошло несколько взволнованных морских офицеров и быстрым шагом направились к иконе святителя Николая Чудотворца. Кто бывал в Князь-Владимирском соборе, помнят эту большую икону в северной стороне храма. Офицеры громко разговаривали между собой, привлекая внимание окружающих. Молодой священник подошел узнать, в чем дело.
– Вот этого бога я видел! – сказал коренастый капитан, указывая на икону Св. Николая Чудотворца. – Когда мы тонули в Баренцевом море, он шел по волнам.
– И что было дальше? – спросил священник.
– Судно тонуло… На надувном плоте, в который мы едва поместились, было холодно. Вода захлестывала и тут же замерзала на одежде. Я начал терять сознание. Как водится, вспомнил маму, а потом, открыв глаза, вдруг увидел этого бога…
– Это не бог, это святитель Николай Чудотворец, – перебил священник.
– Ну, значит, святого… Он подошел совсем близко, перекрестил нас, и страх за свою жизнь у меня внезапно пропал. Кто-то дал глотнуть спирта, я пришел в сознание, а вскоре подошла помощь. Они удивлялись, как мы в такой шторм удержались на плоту.
Офицеры постояли еще некоторое время у иконы и ушли, а тот, кому Николай Чудотворец явился в море, приходил потом в храм еще не раз. Как рассказывали, обычно перед дальним походом.
