Лев Гумилев - Струна истории
Вы знаете, кто-то и радовался такой жизни, а кому-то ведь и надоедало. Сколько можно? И вот те, кому надоедало, – те искали какого-то занятия, с тем чтобы жизнь приобрела цель и интерес.
А было очень трудно в эпоху Римской империи (во II, особенно в III в.) политикой заниматься! Ни-ни-ни, мало не будет! Это дело было рискованное. А чем же еще? Наукой? Вы знаете, не все способны. Кто был способен, тот занимался. Но надо сказать, что во II–III вв. с наукой было, примерно, как у нас сейчас. Пока делаешь посредственные работы, то тебя все хвалят, даже дают всякое пособие, говорят: «Вот, постарайся, мальчик. Вот, хорошо. Вот, перепиши. Вот, переведи. Всё хорошо».
Но как только человек делал какое-нибудь открытие, то у него были все неприятности, которые можно было устроить в древнем мире. И поэтому, стало быть, тоже было не так легко. И, кроме того, человек, занимавшийся наукой, был, в общем, одинок. Потому что пока он учился, его учитель обожал. А когда он начинал говорить что-нибудь от себя, то учитель его уже ненавидел и следующие ученики тоже. То есть он опять оказывался одинок. Что ему было делать? Только выпить да сходить в эту самую стриптизную мафию, чтобы утешиться. То есть вернуться к тому, от чего он ушел.
И вдруг, понимаете, оказывается, что существуют такие общины, где люди, прежде всего, не пьянствуют, – это было запрещено; где вообще никакой свободной любви не дозволялось, – можно было или вступить в брак, или вообще сохранить целибат;[101] где люди сходились и беседовали. О чем? О том, что он не знал, – о загробной жизни.
Боже мой! Да каждому же интересно, что это после смерти будет? А вы, оказывается, знаете? А ну, давай расскажи!
А те рассказать умели и заразить своими мнениями тоже умели. В наше время очень трудно кого-нибудь заразить, тогда тоже было трудно. Но это были настолько опытные, настолько талантливые пропагандисты, – христиане первых веков нашей эры, – что они увлекали людей. Вы знаете, я не люблю Анатоля Франса,[102] но в «Таис» он очень неплохо описал картину того времени.
Конечно, если бы существующей системе римского мировоззрения, с большим количеством богов, к которым прибавлялись все царствующие императоры, была противопоставлена одна единая система, то она никогда бы не выдержала никакого соперничества. Все-таки установившаяся культура древнего греко-римского политеизма с огромной традицией, с обаятельным искусством, которое нас увлекает до сих пор, с мифами, с литературой, с философией, – она всегда бы победила любую одну систему.
Но эти древние христиане не считали, что в единении сила. Сила у них была в разъединении. Потому что хотя они все осуждали язычников и иудеев, но они между собой собачились еще больше. Они терпеть не могли друг друга, они все время спорили, они обличали друг друга в нечестии и в неправедности. И выдвигали каждый свою концепцию, из которых большинство были неудачны, эфемерны, мотыльковы, – они исчезали. А некоторые из них, наоборот, имели очень большое распространение.
Наряду с той концепцией Нагорного царствия и Воскресения, которая сохранилась в христианской Церкви, существовали гностические системы, довольно разнообразные. Словом «гностицизм» мы определяем те течения той же самой христианской мысли, которые не были приняты церковью, восторжествовавшей несколько веков спустя, в IV–V вв. А системы, надо сказать, были совершенно потрясающие.
Например, в это время греко-римский мир получил впервые возможность ознакомиться с текстами Библии. Птолемей, царь Египта, видя, что его философы никак не могут спорить с еврейскими раввинами, сказал, что он им поможет. Потому что философы пришли и говорят: «Мы никак не можем с ними спорить, потому что мы не знаем, что они доказывают. Мы опровергаем один их тезис, а они говорят: «Да это вы не то опровергаете», и выдвигают совсем другой. А мы должны знать точно, – что у них там написано. Тогда будем спорить».
Птолемей говорит: «Ладно, я вам это сделаю».
В одну ночь в Александрии были арестованы 72 раввина. И царь вышел к ним, когда их привели, и сказал короткую речь: «Сейчас вам каждому будет дан экземпляр Библии, достаточное количество пергамента и письменных принадлежностей. И посадят вас по камерам, в одиночки. Извольте перевести на греческий язык. Филологи мои проверят, если будут не совпадения, я не буду разбираться, кто прав, кто виноват, а всех вас повешу. Наберу новых и получу перевод».
Ну, в общем, никого не пришлось сажать, перевод он получил. Всех этих самых раввинов отпустили по домам. И так получилась Библия Септуагинта (в переводе с греческого – «Книга семидесяти толковников»).
И когда греки прочли, то они за голову схватились. Как же по книге Бытия мир-то создан? Бог создал, значит, сначала весь мир, тварей и животных, потом человека – Адама, потом из его ребра Еву и запретил яблоки с Древа Познания Добра и Зла. А разрешил есть с Древа Жизни. А змей соблазнил Еву, Ева – Адама. Они с запрещенного дерева яблоко скушали, узнали, где Добро, где Зло, и тем самым вызвали гнев Бога, который их лишил Рая (Быт. 1; 2:7–9, 15–16, 21–24; 3:3–6, 27–28. – Ред.). Греки отнеслись так: «Ничего себе Бог! Ведь самое главное для нас – познание! А он нам его запретил. Вот змей – хороший человек! Вот этот нам помог». И начали почитать змея и осуждать этого самого Сотворившего мир, которого они стали называть «ремесленник» – демиург. Это, говорят, плохой, злой демон, а змей – хороший. Это течение называлось «офиты» от греческого слова «офис» – змей.[103]
Затем были и другие течения, которые не почитали змея, но выдвигали тезис: «бог – это дух, который выделяет из себя эманацию. Эманация попадает в материю, которая, в общем, не существует. Но когда Дух в нее попадает, она начинает существовать и препятствовать Духу вернуться опять к своему источнику. Материя – это «ме-он» (μηον – не-сущее. – Ред.), – «несуществующее». А дух – это «э-он», «существующее проявление». Значит, надо бороться с материей, надо заниматься строгим аскетизмом и вернуться к первоисточнику Света». Это египетская школа гностиков: это Валентин, Василид.
Антиохийская школа гностиков, где был Сатурнил, тоже очень почтенный человек. Он говорил: «Материя и дух первозданны. Они всегда были. Просто материя захватила часть духа и держит его. Конечно, вырываться надо, – материя, это плохо, а дух – хорошо. Но материя, вообще говоря, тоже существует, наряду с духом».
Что из этой сатурниловской школы вышло замечательного? – Учение персидского пророка Мани. Очень был почтенный человек – художник замечательный, каллиграф, философ и писатель. И он проповедовал такую идею:
– Раньше Свет и Тьма были разделены между собой. И Тьма была сплошная. Сплошная-то, сплошная, но не одинаковая. Там были облака сгущенного мрака и разреженного мрака. И они двигались в беспорядке, в таком броуновском движении. И однажды, случайно, они подошли к границе Света и попытались туда вторгнуться. Против них вышел сверхчеловек, виноват, первый человек, под которым надо понимать Ормузда, который стал бороться и не пускать их в обитель Света. Они его схватили, облекли собой и разорвали его светлое тело на части, и частицы Света его тело мучают. Это и есть мир – смесь Мрака со Светом.
И надо добиться, чтобы эти частицы были освобождены, ради чего сначала пришел Христос, а потом он – Мани,[104] «утешитель». И вот, он учит, как это надо делать.
Да, действительно, надо вести себя очень аскетически, не есть и не убивать животных с теплой кровью (лягушек можно, и змей тоже можно, и насекомых тоже можно). Есть растительную пищу, вести, главным образом, аскетический образ жизни, воздерживаться от всякого рода плотских развлечений. Потому что, если это женщина, это естественным образом оздоровляет твой организм и он крепче держит душу.
Но – разрешались оргии с полным развратом, только чтобы неизвестно – кто с кем. Потому что это расшатывает организм и тоже помогает душе освободиться. Логическая система до предела. Самоубийство же не помогает, потому что существует переселение душ. Это он из Индии взял. И если ты самоубьешься, так ты опять возвратишься и все начинать сначала надо. Надо потерять вкус к жизни.
Была еще одна система – христианских гностиков.
Маркион был такой, ну, он учил, как большинство гностиков, что Христос был призрак без тела, а не человек.
