Всеволод Вихнович - Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного (Рим, Иудея, эллины)
Как видим, приведенный фрагмент представляет собой просто панегирик римскому оружию. Заметно также, что автор прекрасно знаком с историей завоевания римлянами эллинистических государств. Более того, заметно, что сподвижник Маккавеев старается представить справедливым характер войны римлян, которые, вопреки известным нам фактам, якобы только защищались от напавших на них эллинов. Впрочем, это вполне объяснимо, поскольку иудеи боролись против того же врага, а его дискредитация вполне укладывалась в то, что сегодня называется «психологической войной». Удивляет другое. Книгу Маккавейскую писал истинно религиозный иудей на еврейском языке (сохранился только греческий перевод), полагавший своей главной целью религиозное истолкование борьбы Маккавеев. При таком подходе все победы иудеев являются благоволением Божьим, а поражения — наказанием за грехи. Однако он никак не комментирует богословскими понятиями успехи язычников — римлян в их общей с правоверными иудеями борьбе против врага — эллинов.
Ещё больше в этом смысле удивляет восхваление добродетелей самих римлян и их государственного устройства. Вот что сказано далее в вышеприведенной цитате: «А с друзьями своими и с доверившимися им они сохраняют дружбу и овладели царствами ближними и дальними, и все слышавшие имя их боялись их. Если захотят кому помочь и кого воцарить, те царствуют, и кого хотят, сменяют, и они весьма возвысились; но при всём том никто из них не возлагал на себя венца и не облекался в порфиру, чтобы величаться ею. Они составили у себя совет, и постоянно каждый день триста двадцать человек совещаются обо всём, что относится до народа и благоустроения его. И каждый год одному человеку вверяют они начальство над собою и господство над всею землёю их, и все слушают одного, и не бывает ни зависти и ревности между ними»{52}.
Повторяем, странно видеть правоверного иудея, искренне полагающего лучшим правлением иудейскую теократию, то есть Царство Божие, благожелательно описывающего идеализированную, конечно, но всё же достаточно точно понятную римскую демократию. Поистине это редкий случай благожелательной встречи разных цивилизаций. Невольно возникает мысль, что автором этого пассажа был кто-то лично наблюдавший римскую действительность. Как и Чериковеру, мне хочется думать, что больше всего на эту роль подходил Язон (Ясон), сын Элеэзера, один из двух направленных в 161 году послов Иуды Маккавея в Рим для заключения союза с Римской республикой{53}. Косвенно на это может указывать имя автора Второй книги Маккавейской — Язон из Кирены и то, что он был современником и сподвижником Иуды Маккавея. Об эллинистической образованности свидетельствует само его имя Язон, а также несомненное знание греческого языка, без чего невозможно представить себе дипломата того времени и, конечно, сам стиль изложения римской истории, весьма близкий к манере изложения греческих историков. Если это так, то тут мы встречаем уникальный случай сочетания во II веке до н.э. в одном человеке понимания ценности античной демократии и эллинистического образования с горячей верой иудея и патриота.
Надо отметить, что дипломаты Иуды добились блестящего успеха. Как сказано об этом в той же Первой книге Маккавейской, они сообщили, что вошли в Риме в собрание совета (видимо, имеется в виду сенат), «и, приступив, сказали: Иуда Маккавей и братья его и весь народ Иудейский послали нас к вам союз и мир, чтобы вы вписали нас в число соратников и друзей ваших». На это заявление последовало «послание, которое они (римляне) написали на медных досках и послали в Иерусалим, чтобы оно служило для них там памятником мира и союза: «Благо да будет римлянам и народу Иудейскому на море и на суше на веки, и меч, и враг да будет далеко от них! Если же настанет война прежде у римлян или всех союзников их во всём владении их, то народ Иудейский должен оказать им всем сердцем помощь в войне, как потребует того время. И воюющим они не будут ни давать, ни доставлять ни хлеба, ни оружия, ни денег, ибо так угодно римлянам; они должны исполнять обязанность свою, ничего не получая. Точно также, если прежде случится война у народа Иудейского, римляне от души будут помогать им в войне, как требует того время. И помогающим в войне не будут давать ни хлеба, ни оружия, ни денег, ни кораблей: так угодно Риму; они должны исполнять свои обязанности, и без обмана». Поражает юридическая точность документа, столь характерная для римлян, подаривших миру римское право. Но дело не кончилось только формальным заключением союза. Рим сделал конкретное заявление: «А о том зле, какое делает иудеям царь Димитрий мы (римляне) описали ему так: “Для чего ты наложил твоё тяжкое иго на друзей наших и союзников, иудеев? Если они обратятся к нам с жалобой на тебя, то мы окажем им справедливость и будем воевать против тебя на море и на суше”»{54}. Отметим, что царь Дмитрий — это наследник умершего Антиоха Эпифана IV, продолживший войну последнего против Маккавеев.
Воспоминания о таких отношениях между союзниками в борьбе против общего врага вряд ли могли совсем уж забыться в Иудее за прошедшие 100 лет. Ведь угроза нашествий сирийцев и других эллинистических государств с севера сохранялась, а Рим продолжал противостоять им, и его окончательная победа в этой борьбе обозначилась только ко времени братоубийственной гражданской войны между последними потомками царей дома Хасмонеев — Гирканом и Аристобулом. Во всяком случае, как показывает де Ланж в своём исследовании об отношении евреев к римлянам, память об этом союзе сохранялась очень долго. Исследователь, в частности, указывает, что в талмудическом тексте IV века н.э. провозглашается, что только после союза с евреями римляне смогли победить греков{55}. Первые антиримские сочинения появляются только после превращения Иудеи в римскую провинцию в 63 году до н.э. Но до этого отношение иудеев к Риму и римлянам было вполне благожелательным.
Теперь обратимся к истории последних лет существования Хасмонейского царства, которую иначе как агония назвать нельзя. Надо сказать, что весь Ближний Восток того времени оказался втянут в события многолетних римских гражданских войн, по существу покончивших с римской республикой и установивших режим принципата. Но отличительной чертой этой эпохи было то, что различные стороны конфликта возглавляли, может быть, испорченные пороками разложения древнеримских добродетелей, но всё же по-своему талантливые полководцы и администраторы. Неудивительно поэтому, что большинство из них заинтересовали Шекспира, запечатлевшего их образы и характеры в своих драмах, тем самых подарив им бессмертие. И поразительно то, что все они так или иначе были связаны с Востоком. К их числу можно отнести Помпея, Цезаря, Красса, Брута и Кассия, Антония, Августа и его сподвижника Агриппу. При этом каждый из них был связан с Иудеей и иудеями, но первоначально судьбоносную роль в судьбе Хасмонейского царства сыграл Помпей.
Дошедшие до нас скульптурные портреты Гнея Помпея по прозвищу Магн (Великий) предоставляют счастливый случай соответствия показателей физиогномистики с действительными чертами его характера, известными из написанной Плутархом биографии. На портрете изображено широкое лицо уверенного в себе и привыкшего повелевать человека. Тяжёлая нижняя челюсть, тонкие сжатые губы, широкий крупный нос и невысокий лоб явно не предполагают склонности к высокой духовности, но, одновременно, и к низким порокам. Широкие плечи, крепкая шея и явно зоркие глаза свидетельствуют о здоровом и сильном теле воина. Трудно себе представить такого человека подчинённым, это классический тип хорошего полководца, практичного и делового администратора высокого ранга, скучного, но добродетельного человека. Именно таким предстаёт он на страницах биографии. Плутарх начинает жизнеописание Помпея такими словами: «Никто из римлян, кроме Помпея, не пользовался такой любовью народа, — любовью, которая возникла так рано, столь стремительно возрастала в счастье и оказалась бы столь надёжною в несчастиях». Далее биограф приводит основания для такого отношения: «Умеренный образ жизни, любовь к военным упражнениям, убедительность в речах, честный характер, приветливое обхождение, так что никто не был менее его назойливым в своих домогательствах, никто не умел более приятно оказывать услуги нуждающемуся в них. К тому же, когда он что-нибудь давал, то делал это непринуждённо, а принимал дары с достоинством»{56}.
Помпей появился на Востоке, точнее в Сирии, в разгар иудейской гражданской войны, в 65 году до н.э., в цветущем возрасте — 41 год, в зените своей воинской славы. Позади были уже два триумфа в Риме — один в 26 лет за победы в Африке в правление Суллы, даровавшего ему звание Магн — Великий. Второго он удостоился за вторичное покорение Испании через 9 лет. После этих подвигов Помпея призвали спасать отечество от голодной блокады. Дело в том, что нарушение экономического и политического порядка в Восточном Средиземноморье, вызванное и римскими гражданскими войнами, привело к расцвету морского пиратства. Пираты, имея береговые базы в Киликии (юг Малой Азии), стали господами на всём Средиземноморье. Они перехватывали и грабили суда, прибрежные города и местности. Особым мучениям и издевательствам они подвергали римских граждан, особенно тех, кто не мог заплатить огромный выкуп. Пиратство привело к фактическому прекращению торговли и подвозу хлеба в Италию. Получив неограниченные полномочия, Помпей решительными действиями войск и флота покончил с пиратством. Но и тут он проводил неожиданную не только для древнего мира трезвую и расчётливую гуманную политику. Захватив в плен десятки тысяч пиратов, а правильнее сказать, разбойников, он, имея законное право расправиться с ними или продать в рабство, приказал только расселить их в местностях, расположенных вдали от моря, и дать им возможность жить мирными земледельцами. Плутарх при этом отмечает: «Помпей исходил из убеждения, что по природе своей человек никогда не был и не является диким, необузданным существом, но что он портится, предаваясь пороку вопреки своему естеству. Мирные же и обычаи и перемена образа жизни и местожительства облагораживают его. Даже лютые звери, когда с ними обращаются более мягко, утрачивают свои лютость и свирепость»{57}.
