Григорий Турский - История франков
Покидая Клермон, Теодорих оставил в нем для охраны своего родственника Сигивальда. А в то время там жил некий Литигий, из людей незнатных: он чинил большие козни святому Квинциану. И хотя святой епископ даже припадал к его ногам, однако это его никогда не трогало, и он оставался ему непослушным и даже как-то рассказал жене в шутку о том, как вел себя с ним святой. Но она была умнее его и, опечаленная этим, лишь сказала: «Коль скоро ты сегодня пал так низко, то ты никогда не поднимешься». А на третий день пришли от короля гонцы, связали его и увезли вместе с женой и детьми. После этого он никогда не возвращался в Клермон.
14. И вот Мундерих, выдававший себя за королевского родственника, возгордившись, сказал: «Какое мне дело до короля Теодориха?[51] Ведь и у меня должен быть королевский трон, как и у него. Я пойду и соберу свой народ, и потребую от него клятву в верности, чтобы Теодорих знал, что я такой же король, как и он». Он пошел и начал совращать народ, говоря; «Я вождь. Следуйте за мной, и будет вам хорошо»[52]. И за ним последовала толпа, состоящая из простых людей, и, как это обычно бывает по человеческой слабости, они присягнули ему на верность и оказали ему королевские почести. Когда Теодорих узнал об этом, он направил к нему послов со словами: «Приходи ко мне, и если тебе должна принадлежать какая-либо часть из владений моего королевства, то возьми ее». А говорил Теодорих эти слова из хитрости и, конечно, для того, чтобы, когда он придет к нему, убить его. Но тот не захотел идти, говоря: «Идите и сообщите вашему королю, что я такой же король, как и он». Тогда Теодорих приказал войску выступить, чтобы силой захватить Мундериха и наказать его. Узнав об этом, Мундерих, не имея сил для защиты, укрылся со всем своим имуществом в стенах крепости Витри и постарался там укрепиться со всеми теми, кого он уговорил присоединиться к нему. И вот войско выступило и, окружив крепость, осаждало ее в течение семи дней. Мундерих же, отражая со своими натиск, говорил: «Будем храбро стоять и сражаться вместе до самой смерти и не покоримся недругам». И хотя войско и метало со всех сторон копья в крепость, однако оно не имело никакого успеха, о чем и сообщили королю. Он же послал одного из своих людей по имени Арегизил [к Мундериху] и при этом сказал ему: «Ты видишь, – говорит король, – этот вероломный превосходит нас своим упорством. Иди к нему и дай ему клятву в том, что он может, не опасаясь, выйти оттуда. А когда он выйдет, ты его убей, уничтожив [69] этим память о нем в нашем королевстве». Арегизил ушел и сделал так, как ему было приказано. Однако прежде он условился со своими людьми, говоря им: «Когда я произнесу вот такие-то и такие-то слова, вы тотчас бросайтесь на него и убивайте».
Войдя в крепость, Арегизил сказал Мундериху: «До каких пор ты будешь здесь сидеть, как глупец? Неужели у тебя надолго хватит сил сопротивляться королю? Ведь у тебя уже нет пищи! Когда голод тебя прижмет, ты сам выйдешь и предашь себя в руки недругов, и умрешь, как собака. Послушайся лучше моего совета и покорись королю, чтобы остаться в живых тебе и сыновьям твоим». Тогда Мундерих, поддавшись на такие речи, сказал: «Если я выйду, король меня схватит и убьет меняй моих сыновей, и всех моих сообщников, которые присоединились ко мне». Арегизил ответил ему: «Не бойся, а если захочешь выйти, то доверься клятве, что будешь в безопасности за содеянное тобой, и безбоязненно предстань перед королем. Не бойся, ты будешь для него тем же, что и прежде». На эти слова Мундерих ответил: «О если бы я был уверен в том, что меня не убьют!». Тогда Арегизил, положив руки на священный алтарь, поклялся в том, что он по выходе останется невредимым.
И вот после этой клятвы Мундерих вышел за ворота крепости, держа за руку Арегизила, а люди Арегизила издали смотрели, разглядывали его. Тогда Арегизил произнес слова, служившие условным знаком: «Эй, люди, что вы так внимательно смотрите? Неужели вы никогда раньше не видели Мундериха?». И тотчас же люди Арегизила бросились на Мундериха. А тот, догадываясь в чем дело, сказал: «Мне очень ясно, что этими словами ты подал знак своим людям убить меня; но я тебе скажу, что за то, что ты обманул меня, нарушив клятву, никто тебя не увидит больше в живых». И, метнув копье в плечо Арегизила, он пронзил его; тот упал и умер. Затем, вынув меч из ножен, Мундерих со своими людьми учинил большую резню среди людей Арегизила; и он не переставал убивать тех, кого он мог настичь, до тех пор, пока он сам не испустил дух. Когда Мундерих был убит, его имущество передали казне.
15. А Теодорих и Хильдеберт заключили между собой союз и поклялись в том, что ни один из них не выступит в поход против другого. А для того чтобы договор был прочнее, они обменялись заложниками. Среди заложников в то время много было сыновей сенаторов. Когда же между королями вновь вспыхнула ссора, то заложники были предназначены для услужения государю, и каждый, кому их отдали под надзор, использовали их как слуг. Однако многие из них бежали и вернулись на родину, но некоторые остались в неволе. Среди них был Аттал, племянник блаженного Григория[53], епископа лангрского; он также попал в неволю, и его назначили сторожить лошадей. А служил он у одного варвара[54] в Трирской области. Наконец блаженный Григорий послал на розыски Аттала своих слуг. Как только они нашли Аттала, они предложили его хозяину подарки за него, но тот отказался от них, говоря: «Человек из такого рода стоит десяти фунтов золота?»,
Когда слуги Григория возвратились домой, то некий Леон, служивший поваром у епископа, обратился к нему со словами: «Если бы ты мне разрешил [70], я бы, верно, мог его вызволить из плена». Хозяин его обрадовался этому предложению, и Леон тотчас отправился на место, дабы тайно похитить юношу. Но это ему не удалось. Тогда, взяв с собой одного человека, он сказал ему: «Пойдем со мной, и продай меня в дом того варвара. Пусть плата за меня будет тебе наградой, только бы я смог свободно выполнить то, что задумал». Поклявшись, этот человек пошел вместе с Леоном и, продав его за двенадцать золотых, удалился. Когда покупатель стал расспрашивать нового слугу, что же он умеет делать, тот ответил: «Я умею очень хорошо готовить все, что нужно для господского стола; и едва ли можно найти равного мне в этом деле. Истинно я тебе говорю, даже если короля ты пожелаешь угостить обедом, то и королевскую еду я тебе смогу приготовить, и никто не сделает это лучше меня». Хозяин ему ответил: «Вот уже приближается день солнца, – так варвары называют день воскресный, – в этот день будут приглашены в мой дом соседи и мои родственники. Состряпай же мне, прошу тебя» такой обед, чтобы они поразились и сказали бы: „Даже во дворце у короля лучшего мы не видывали!“». А слуга говорит: «Пусть только мой господин прикажет доставить мне побольше цыплят, и я сделаю так, как ты велишь». Когда было приготовлено все, что просил слуга, настало воскресенье, и он состряпал великолепный обед из изысканных блюд. После того как все поели и похвалили обед, родственники хозяина ушли. Господин же проявил милость к этому слуге и вверил ему власть над всем добром, каким владел. Хозяин его любил и поручил ему самому распределять хлеб и мясо между другими его товарищами-слугами.
По миновании года, когда хозяин уже вполне полагался на него, Леон пошел на луг, находившийся неподалеку от дома, и взял с собой сторожа при лошадях, юношу Аттала. Он лег вместе с ним на землю, но на расстоянии от него, причем оба они лежали спиной друг к другу, чтобы никто не видел, как они разговаривают, и сказал ему: «Настало время нам подумать о родине. Вот почему я тебя предупреждаю: этой ночью, когда ты пригонишь лошадей в конюшню, не поддавайся сну, но как только я тебя позову, выйди, и мы отправимся в путь». Как раз в тот день варвар-хозяин созвал многих родственников на пир, и среди них был его зять-варвар, женатый на его дочери. В полночь, когда все встали из-за стола и легли спать, Леон последовал за зятем хозяина в его комнату, прихватив вино и предлагая ему выпить. Тот обратился к нему со словами: «Скажи мне, доверенный моего тестя, если ты имеешь здесь такую силу, то когда же у тебя появится желание взять хозяйских лошадей и пуститься в путь на родину?». Говорил он это, забавляясь, ради шутки, и Леон ответил ему тоже шутя, однако ответил правду: «Да, пожалуй, этой самой ночью, коли будет на то водя господня». А тот ему: «Ну, пусть только мои слуги меня стерегут, чтобы ты не унес ничего из моего добра». Так, смеясь, они расстались.
Когда все заснули, Леон позвал Аттала и, после того как они оседлали лошадей, спросил, есть ли у него меч. «Нет, – ответил тот, – у меня есть только это маленькое копье». И Леон вошел в комнату своего хозяина, взял его щит и копье. Когда хозяин спросил, кто здесь и что ему [71] надо, Леон ответил: «Это я, Леон, твой слуга, я бужу Аттала, чтобы он скорее поднимался и выводил коней на пастбище, а он спит, как пьяный». Хозяин в ответ: «Делай, как знаешь», – и с этими словами он снова заснул. А Леон вышел из дома, дал мальчику оружие и увидел, что ворота усадьбы, которые он с наступлением ночи для охраны лошадей запер, вбив в них молотком клинья, теперь по воле божией открыты. Воздав благодарность господу, они, захватив с собой оставшихся лошадей и, кроме того, один узел с одеждой, отправились в путь. Когда они добрались до реки Мозель и собрались ее переплыть, их задержали какие-то люди. Оставив им лошадей и одежду, они, лежа на щитах, переплыли реку. Достигнув противоположного берега, беглецы, пользуясь ночной темнотой, укрылись в лесу.
