Агнес Мак-Кензи - Кельтская Шотландия
«В Шотландии два короля и два королевства; есть Иисус Христос и его королевство Церкви, подданным которого является король Яков VI, и этого королевства он не король, не лорд, а слуга. И те, кого Христос призвал и поставил надзирать над Церковью и управлять Своим духовным царством, получили от Него в достатке сил и власти для этого… над которыми не стоит ни один христианский король или принц».
Мы уже видели, что император Генрих III поддержал клюнийскую реформу. Он был одним из величайших императоров за всю историю Священной Римской империи, подчинил себе Польшу, Чехию и Венгрию и участвовал в реформировании папства, взяв за основу (под влиянием своей жены-француженки) новые — клюнийские — идеалы. Он умер в 1056 г., незадолго до того, как Малькольм III отвоевал королевство своего отца, а папскую тиару продолжал носить двоюродный брат Генриха III — Лев IX. Лев был клюнийцем и привез с собой из Клюни монаха по имени Хильдебранд, сына плотника. В 1073 г. этот Хильдебранд стал Папой Григорием VII, и через три года при поддержке клюнийско-го ордена он бросил вызов императорской власти, принудив императора преклонить колени на снегу у стен Каноссы.
Предметом спора было право инвеституры. Церковные владения, принадлежавшие тому или иному церковному институту, превратились во фьефы, зачастую очень богатые и могущественные. Управляли этими фьефами, как правило, миряне, стремившиеся установить над своим вассалом привычные права — среди прочего право передавать фьеф своему кандидату, который поддерживал бы их в любой распре с соседями. Итогом стало грандиозное распространение симонии: самые высокие церковные чины со всеми их владениями переходили в руки кандидата, не отмеченного высокими личными достоинствами, а предложившего наивысшую цену. Григорий VII, вслед за Львом IX, видел Церковь в свете имперских традиций как единую транснациональную организацию, руководящую духовной жизнью всего христианского мира. В Римской империи дело обстояло именно так, но в процессе объединения социальных групп и земель в рамках феодальной системы начали формироваться отдельные нации, которые к этому моменту развивались уже не как сообщества внутри более крупных государственных образований, а как автономные единицы. В христианском Риме, даже при Карле Великом, Церковь представляла собой духовный аспект Государства. Теперь же существовало определенное количество отдельных государств, часто враждовавших между собой, и Церковь служила для них единственным связующим началом и единственной нейтральной силой и третейской инстанцией. Церковь, взятая в своей целостности, обладала хорошими теоретическими предпосылками для того, чтобы установить свой верховный контроль над всеми осколками Римской империи.
Однако существовали предпосылки и к иному развитию событий. Церковь была крупнейшим землевладельцем христианского мира. Если королевства были составляющими частями Церкви, то церковные фьефы были частью этих королевств, и зачастую могущественной и влиятельной частью. Назначение глав огромных фье-фов силой, стоящей вне государственных рамок, нарушало всю систему феодальных отношений, препятствовало, так сказать, круговороту власти в природе. В 1075 г. Папа Григорий VII запретил всем лицам, имеющим духовный сан, принимать инвеституру из рук светских властей. Генрих IV оказал Папе открытое сопротивление и, как мы знаем, потерпел поражение, однако споры и распри не утихали до Вормсского конкордата, подписанного в 1122 г., когда император отказался от притязаний самолично назначать епископов и наделять их кольцом и посохом, а Папа признал, что они не имеют права вступать во свои владения, пока светские господа не согласятся принять их. Хотя сам спор об инвеституре был уже разрешен, вражда между Папами и императорами продолжалась до смерти Фридриха II в 1250 г., когда умерла давнишняя мечта о транснациональной империи.
Все эти факторы: феодализм, рыцарство, клюнийская реформа, спор об инвеституре, возрастающее национальное самосознание, интеллектуальное и духовное возрождение — отчетливо проявились в своей совокупности и наиболее ясно и определенно сформировались в конце XI в., во времена правления Малькольма III. И все они по мере своего развития тем или иным образом отразились на судьбах Шотландии. Мы проследим их влияние в следующих главах.
Когда Малькольм III вступил на шотландский престол, он был еще молодым и очень деятельным человеком — вероятно, ему не было и тридцати. Мы очень мало знаем о его личных достоинствах за исключением того, что он был прекрасным воином и преданным любовником, заботился о благополучии своего королевства и был прирожденным лидером. Это его качество проявилось в истории, которую его младший сын рассказал Айлреду. Малкольм узнал, что один из шотландских вельмож замыслил его убить, и, сохранив это в тайне, пригласил убийцу на охоту. Там, отведя его в сторону, так что никто не мог их видеть, он обратился к вельможе: «Так ты, значит, желаешь моей смерти? Рыцарь едва ли воспользуется ножом или ядом. Теперь мы одни. Давай сразимся». Убийца пал к его ногам, поклялся в верности и в дальнейшем сдержал свое слово. Малькольм никому об этом не рассказывал, пока в старости не открыл эту историю своему сыну.
Нам ничего не известно о первых годах правления Малькольма III. Мы можем предположить, что молодой король направлял все усилия на укрепление своих позиций, как прибегая к насилию, так и используя личное обаяние. Первые события, о которых мы имеем точные сведения, явились отголосками процессов, происходивших в Англии, в бурные дела которой Малькольму суждено было вмешиваться всю свою жизнь. Сложная ситуация, сложившаяся в Англии, была настолько переплетена с внешней политикой и даже семейными проблемами следующего поколения правителей обеих стран, что нам кажется разумным чуть подробнее остановиться на ее описании. В то время начинали происходить события, в результате которых за три столетия Англия стала французским королевством или, заимствуя современное индийское выражение, королевством под французским владычеством, местное население которого было гораздо менее сплоченным и принимало участие в государственном управлении в гораздо меньшей степени, чем местное население Индии в наше время. Корни этого процесса лежали в возникновении Нормандии. Ко времени вступления Малькольма III на шотландский престол это герцогство обрело фактическую независимость. Оно обладало небольшой территорией, но огромным военным потенциалом, и располагалось между Францией, разделенной на враждующие фьефы и управляемой королем, практически неспособным их контролировать, и Англией, мучительно оправляющейся от последствий датского завоевания. К тому же Нормандия была уже франкоязычной областью и интеллектуальным центром Севера, ибо смешанное франко-норманнское население продемонстрировало необычайную способность к усвоению не только материальной культуры, но и к впитыванию политических и культурных представлений своего окружения. Не менее замечательным было их умение приспосабливать вещи и идеи для своих целей и самим приспосабливаться к данной обстановке и данному месту. Подобно своим предкам, которые вышли из Скандинавии, они, в свою очередь, покинули Нормандию в поисках богатства. К началу XI в. норманнские искатели приключений основывали города даже в Италии. В 1030-е гг. один из двенадцати сыновей бедного рыцаря из Кутанса отправился в поход с отрядом в тринадцать человек и основал государство, которое стало герцогством Капуи и Апулии, а к 1127 г. превратилось в Королевство Обеих Сицилии. Норманнские авантюристы имели такую же сомнительную славу по всей Европе, как и шотландцы в эпоху позднего Средневековья или в период религиозных войн. Если столь активными были подданные нормандского герцога, то было бы очень странно, если бы менее амбициозным оказался сам герцог, отец которого вынудил подчиниться Бретань и расширил территорию герцогства до Парижа. И безусловно, он вынашивал грандиозные замыслы, тем более что уже был самым могущественным человеком Франции.
Герцог Вильгельм поддерживал очень тесные отношения с Англией. Его двоюродная бабка Эмма была женой двух английских королей: сакса Этельреда и его победителя — датчанина Кнута. Сестра Кнута Астрид была женой его отца, что, вполне возможно, способствовало привлечению сына ее соперницы на сторону саксов. Эдуард, сын Эммы от Этельреда, в 1042 г. стал королем Англии — путем выборов, а не по праву наследования, ибо был еще жив сын его старшего брата, находившийся при венгерском дворе, женившийся и уже имевший трех детей, в том числе мальчика. А Эдуард не просто воспитывался в Нормандии — он был наполовину норманном по крови и пристрастиям. Он был ученым и покровителем искусств и намного лучше чувствовал себя в великих аббатствах Нормандии, пробудившихся к новой жизни с клюнийской реформой, чем в Англии, культура которой пребывала в состоянии разрухи. При этом он был человеком хрупкого телосложения и ревностной набожности и, хотя номинально и вступил в брак, возложил на себя обет целомудрия.
