Арсен Мартиросян - ТРАГЕДИЯ 22 июня: БЛИЦКРИГ ИЛИ ИЗМЕНА?
— Ну, что? — спросил я.
— Велел завтра газеты читать, — раздраженно сказал С. К. Тимошенко и, поднявшись из-за стала, добавил: — Пойдем обедать!»[108]
Обед, надо полагать, был настолько хорош, что навсегда отшиб у обоих память о том, что более памятливый А. М Василевский описал тихо и скромно «12 — 15 июня этим округам (то есть пригроночным — А. М.) было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе» (что обосновывалось сооброжениями повышения боевой готовности. — А. М.)[109].
Короче говоря, 13 июня «изба-читальня» в кабинете Сталина не работала! Да и лезть-то 13 июня к Сталину с просьбой о приведении войск в боевую готовность было не с руки — ведь еще 12 июня была дана команда о выдвижении к границе, причем с мотивировкой о дальнейшем повышении боеготовности войск.
Однако это еще далеко не все, ибо Лев Безыменский настолько точно и мощно «взорвал»все эти по-маршальски «тонкие» намеки, что просто грех этим не воспользоваться.
Как настоящий ученыйи-сторик он пошел на вполне логичный и закономерный шаг — предварил свое описание беседы с Жуковым документальными фактами истории: использовал записи состоявшихся в начале мая 1941 г. бесед посла СССР в Германии Деканозова с послом Германии в СССР графом В. фон Шуленбургом
При этом он не только сам «подорвался» на этой «мине замедленного действия», не только дезавуировал «тонкие» намеки маршала — ведь следы этой переписки между Сталиным и Гитлером сохранились, чему свидетельство — приведенный выше ответ Гитлера, — но и, что и есть самое главное, напрочь снес тот шлагбаум, который закрывал путь к подлинной Правде.
А она такова. Инициатива проведения этих встреч и бесед исходила от Шуленбурга — граф Вернер фон Шуленбург, не разделяя коммунистических убеждений, был (вроде бы) противником войны между Германией и СССР и, зная, что это вот-вот случится, решился на крайне неординарный для посла поступок: предупредил Советское правительство об агрессивных замыслах своего правительства.
Сам ли решился или нет — точно неизвестно до сих пор, но все расценивают этот его поступок чуть ли не как проявление антифашизма…
Использовав в качестве «исходной точки» факт их первой встречи и беседы 5 мая 1941 г. в Москве — всего встреч было три, т. е. 5, 9 и 12 мая — и слегка «лягнув» их, поскольку в середине 90-х годов прошлого столетия это было особым шиком оголтелого антисталинизма, Л. Безыменский тут же перешел к развернутому цитированию записи беседы двух послов от 9 мая 1941 г. Она была сделана личным переводчиком Сталина и Молотова В. Павловым и до 1993 г. хранилась в секретном архиве Молотова.
Согласно этой записи, оттолкнувшись от содержания их беседы 5 мая, в которой Шуленбург пытался продвинуть тезис о необходимости каких-то совместных советско-германских действий на высшем уровне в целях предотвращения войны между двумя государствами, Деканозов с санкции Сталина выдвинул следующую идею «Я продумал вопрос о мерах, которые можно было бы предпринять. Мне казалось, что поскольку речь может идти об обоюдных действиях, то можно было бы опубликовать совместное коммюнике, в котором, например, можно было бы указать, что с определенного времени распространяются слухи о напряженности советско-германских отношений и назревающем якобы конфликте между СССР и Германией, что эти слухи не имеют под собой основания и распространяются враждебными СССР и Германии элементами»[110].
И не посвященному в тайны высшей политики совершенно очевидно, что через Деканозова Сталин активно зондирует реальность возможности так повязать Гитлера совместным заявлением-коммюнике, чтобы в случае, если он и в самом деле посмеет в одностороннем порядке нарушить его, а главное — Договор о ненападении от 23.08.1939 г., всем в мире без объяснений была бы ясно и понятно, что именно он, коричневый шакал, и есть вероломный aгpeccop! Это, между прочим, вполне рутинная практика во взаимоотношениях между лидерами государств, тем более потенциальных противников, особенно по наиважнейшим вопросам политики, каковыми и являются вопросы войны и мира.
Естественно, что как опытный разведчик[111] и дипломат Шуленбург мгновенно понял замысел Сталина, но, зная практику своего фюрера — по мере возможности избегать ситуаций связывания рук, тем более совместными публично-письменными заявлениями, — выдвинул совершенно противоположную идею.
Идею, которую спонтанной или даже сугубо личной, т. е. «домашней заготовкой» самого Шуленбурга, ну никак не назовешь.
В изложении Деканозова и записи Павлова, в точности которых сомневаться не приходится, идея Шуленбург прозвучала так: «В ответ на мое предложение Шуленбург заявил, что у него имеется другое предложение. Он полагал бы целесообразным воспользоваться назначением Сталина главой Советского правительства.
По мнению Шуленбурга, Сталин мог бы в связи с этим обратиться с письмами к руководящим политическим деятелям ряда дружественных СССР стран, например, к Мацуоке (министр иностранных дел Японии — А М), Муссолини и Гитлеру, «может быть, — добавил Шуленбург, — и Турции», и указать в этих письмах, что, став во главе правительства (Шуленбург опять как бы ошибочно сказал — «государства»), заявляет, что СССР будет и в дальнейшем проводить дружественную этим странам политику.
Текст писем, адресованных указанным странам, мог бы быть одинаковым, но в письме, адресованном Гитлеру, во второй его части, могло бы быть сказано, например, что до Сталина дошли сведения о распространяющихся слухах по поводу якобы имеющегося обострения советско-германских отношений и даже якобы возможности конфликта между нашими странами. Для противодействия этим слухам Сталин предлагает издать совместное германо-советское коммюнике примерно указанного мною содержания. На это последовал бы ответ фюрера, и вопрос, по мнению Шуленбурга, был бы разрешен.
Передав мне это, Шуленбург добавил, что, по его мнению, мое предложение о коммюнике хорошее, но надо действовать быстро, и ему кажется, что можно было бы таким образом объединить эти предложения. В дальнейшей беседе Шуленбург отстаивал свое предложение, говорил, что недо сейчас очень быстро действовать, а его предложение можно очень быстро реализовать
Если принять мое предложение, то в случае передачи текста коммюнике в Берлин там может не оказаться Риббентропа или Гитлера, и получится задержка. Однако если Сталин обратится к Гитлеру с письмом, то Гитлер пошлет для курьера специальный самолет и дело пойдет очень быстро».
Далее в записи фиксируется, что Деканозов особо подчеркнул, что вопрос о письме Сталина Гитлеру является гипотетичным и что он предвидит трудности в его реализации, на что Шуленбург отреагировал так: «Было бы хорошо, чтобы Сталин сам от себя спонтанно обратился с письмом к Гитлеру»[112].
Такова предыстория обмена взаимными посланиями между Сталиным и Гитлером, если опираться на архивные документы.
Как видите, Сталин совершенно откровенно пытался использовать складывавшуюся ситуацию, чтобы хоть как-то, пускай даже и на весьма ограниченный период времени, но связать Гитлеру руки в целях выигрывания этого времени для более тщательной подготовки к отпору агрессии.
Толька этим-то, собственно говоря, и объясняются попытки действовавшего по поручению Сталина Деканозова всеми силами навязать идею о подписании и опубликовании для всеобщего сведения совместного советскогерманского коммюнике.
Кстати, обратите внимание, что действия Сталина протекали строго в русле протокольно обязательного паритета и уважения к статусу глав правительств и государств.
Однако того же явно не скажешь о предложении Шуленбурга — оно совершенно отчетливо попахивает грязной провокацией.
Особенно если учесть настойчиво озвучивавшуюся им идею об инициативно-спонтанном письме Сталина на имя Гитлера, не говоря уже о его не менее настойчиво продвигавшемся пожелании, чтобы в письме был сделан акцент на то, что впредь СССР будет проводить дружественную этим странам — т. е. Германии, Италии и Японии — политику.
И в данном случае совершенна неважно, по собственной ли инициативе действовал граф Шуленбург или же с ведома и согласия самого Гитлера, или как минимум по согласованию со своим прямым начальником — министром иностранных дел нацистской Германии И. Риббентропом. Провокация — она и есть провокация, тем более что в данном случае она явно преследовала далеко идущие цели. Ведь как бы ни было написано такое письмо, но в варианте именно Шуленбурга сам факт «спонтанной инициативности» со стороны Сталина давал бы возможность усмотреть, что до этого СССР проводил недружественную по отношению к ним политику, особенно по отношению к Германии[113]. Повод можно было бы создать хоть куда — с начала мая 1941 г. СССР стал демонстративно передислоцировать войска на Запад, демонстративно провел крупные учения воздушно-десантных войск, демонстративно призвал около 800 тысяч резервистов. Причем настолько демонстративно, что все сообщения германских дипломатов и разведчиков буквально пестрели этими данными[114]. А уж обыграть в этом же духе то самое, уже упоминавшееся выше опровержение ТАСС от 9 мая 1941 г.(кстати, Деканозов в беседе поинтересовался у Шуленбурга, читал ли он его) и вовсе не представляло никакого труда. Потому что его, Деканозова (Сталина), цель как раз в том и состояла, чтобы подчеркнуть неслучайность всех этих военных мер, особенно передислокации войск к западным границам, и тем самым оказать упрежцающее устрашение на Берлин.
