Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Суть «мини-реформ» составляли попытки активизировать экономические стимулы и преодолеть наиболее одиозные «военно-коммунистические» методы управления индустрией. Официально были осуждены теории скорого отмирания товарно-денежных отношений и введения прямого социалистического продуктообмена. Деньги и материальные стимулы объявлялись долгосрочной основой для создания новой экономики. Были предприняты некоторые коррективы в системе управления предприятиями с целью ограниченного расширения их самостоятельности в рамках так называемого «хозрасчета». Перестройка системы оплаты труда рабочих предполагала активизацию материальных стимулов и отказ от уравнительных форм заработной платы в пользу сдельщины и т. д. Однако наиболее явно и ощутимо новые тенденции проявились в осуждении массовых репрессий против инженерно-технических работников, в государственной поддержке авторитета хозяйственников, осуществлявшейся под лозунгом «укрепления единоначалия».
После серии частных решений, которые касались отдельных конкретных случаев ущемления прав хозяйственников, а также реабилитации некоторых ранее осужденных специалистов-«вредителей», в середине 1931 г. были приняты меры общего характера. 10 июля 1931 г. Политбюро одобрило два постановления, которые существенно меняли положение специалистов и в какой-то мере ограничивали права ОГПУ в целом. Первое под названием «Вопросы ОГПУ» предусматривало, что ОГПУ не имеет права на аресты коммунистов без ведома и согласия ЦК ВКП(б), а на аресты специалистов (инженерно-технический персонал, военные, агрономы, врачи и т. п.) — без согласия соответствующего наркома (союзного или республиканского). Причем в случае разногласий между наркомами и ОГПУ вопрос переносился на разрешение в ЦК ВКП(б). Постановление предусматривало также, что «граждан, арестованных по обвинению в политическом преступлении», ОГПУ не имеет права «держать без допроса более чем две недели и под следствием более чем три месяца, после чего дело должно быть ликвидировано либо передачей суду, либо самостоятельным решением коллегии ОГПУ». Все приговоры о расстрелах, выносимые коллегией ОГПУ, утверждались в ЦК ВКП(б)[179].
Второе постановление под названием «О работе технического персонала на предприятиях и об улучшении его материального положения» содержало развернутую программу юридической и политической реабилитации специалистов. Постановление состояло из двух частей: особо секретной, проходившей под грифом «особая папка», не предназначавшейся для широкого распространения, и секретной, которая рассылалась всем партийным, государственным и хозяйственным руководителям. В закрытой части было записано всего два пункта, имевших, однако, принципиальное значение: «Освободить арестованных специалистов в первую очередь по черной металлургии и потом по углю по списку, согласованному между Орджоникидзе и Менжинским (руководителями ВСНХ и ОГПУ — О.Х.), и направить их для работы на заводы; отменить постановление СТО об обязанности ОГПУ привлекать к ответственности специалистов за пережоги топлива»[180]. На практике это означало существенное изменение в судьбе специалистов, как арестованных, так и пока работавших на свободе. ОГПУ получило сигнал об изменении курса и необходимости притормозить свою активность в промышленности.
Большая часть постановления, подлежащая широкой рассылке, предусматривала амнистию специалистов, осужденных к принудительным работам, отменяла ограничения при назначении старых специалистов на руководящие должности на предприятиях. Дети инженерно-технических работников при поступлении в высшие учебные заведения получали равные права с детьми индустриальных рабочих (ранее они подвергались дискриминации). Один из пунктов постановления требовал не допускать вмешательства партийных организаций в оперативную деятельность администрации предприятий. Наконец, постановление от 10 июля запрещало милиции, уголовному розыску и прокуратуре вмешиваться в производственную жизнь предприятий и вести следствие по производственным делам без специального разрешения дирекции предприятий или вышестоящих органов. На промышленных предприятиях упразднялись официальные представительства ОГПУ[181]. Как сообщил в конце ноября 1931 г. Сталину заместитель председателя ОГПУ А. И. Акулов, за май-ноябрь 1931 г. были освобождены и прикреплены к определенным предприятиям по согласованию с хозяйственными органами 1280 осужденных специалистов[182]. В условиях дефицита квалифицированных кадров это была огромная цифра.
Однако эти уступки инженерно-технической интеллигенции оставались незначительным эпизодом «генеральной линии», которая в целом не претерпела изменений. Страна все глубже втягивалась в глубокий социально-экономический кризис, который особенно очевидно проявлялся в деревне. Под нажимом непосильных государственных реквизиций, спасаясь от голода, крестьяне бежали из колхозов. За первую половину 1932 г. число коллективизированных хозяйств в РСФСР сократилось на 1370,8 тыс., а на Украине — на 41,2 тыс.[183] Широкое распространение получили убой и продажа скота, сокращение посевов единоличниками. Значительными были социальные волнения в деревне, хотя они уже и не достигали уровня крестьянской войны начала 1930 г. По неполным данным ОГПУ, за октябрь 1931 — март 1932 г. в РСФСР, Украине, Белоруссии и Казахстане было зарегистрировано 616 массовых выступлений, в которых приняли участие 55,4 тыс. человек. Причем наблюдалась тенденция к нарастанию выступлений из месяца в месяц[184]. Одним из наиболее распространенных видов беспорядков было сопротивление голодных крестьян вывозу хлеба в счет заготовок и нападения на государственные склады. О таких событиях на Украине, недалеко от Полтавы, докладывал председателю Совнаркома СССР В. М. Молотову один из руководителей ЦКК ВКП(б), проводивший инспекцию в этих районах. Он писал, что 3 мая 1932 г. около 300 женщин села Устиновцы захватили председателя сельсовета и, выбросив черный флаг, двинулись на железнодорожную станцию Гоголево, где начали ломать двери складов. Первоначально заведующий складами сумел отогнать толпу при помощи огнетушителя. Испугавшись, что это газы, женщины разошлись. Однако на следующий день крестьяне начали собираться снова. Для подавления волнений были вызваны вооруженная милиция и уполномоченные ГПУ Хлеб со складов в тот же день быстро вывезли.
На следующий день, 5 мая, примерно такая же толпа, состоящая из женщин деревни Часниковка, разгромила склад на станции Сенча и забрала 37 мешков пшеницы. 6 мая, вдохновленные первыми победами, крестьяне вновь пришли на станцию и забрали из вагонов 150 пудов кукурузы. Коммунистов, которые пытались остановить толпу и стреляли в воздух, разогнали. К вечеру на станцию прибыли 50 вооруженных милиционеров и коммунистов. Однако крестьян это не испугало — на станцию собрались около 400 человек, которые вновь попытались открыть вагоны. 7 мая еще большая толпа крестьян была разогнана конной милицией и вооруженными коммунистами.
На станции Сагайдак 5 мая около 800 человек оттеснили двух милиционеров и сельских активистов, охранявших хлеб, открыли склады и взяли около 500 пудов хлеба. 400 пудов отдали тут же, но 100 увезли с собой. 6 мая попытку (правда, безуспешную) забрать хлеб сделали около 400 крестьян из деревень Лиман и Федунки[185]. Подобных событий было много по всей стране[186].
Хотя первыми жертвами голода в сталинском СССР всегда становились крестьяне, менее интенсивные голодовки (так называемые «продовольственные трудности») затрагивали также население городов, включая рабочих. В условиях деградации сельского хозяйства и нарастания вывоза продовольствия на экспорт государство не могло обеспечить централизованную карточную систему преимущественного снабжения промышленных центров даже по минимальным нормам. 23 марта 1932 г. Политбюро вынуждено было принять решение о существенном сокращении норм централизованного снабжения для 20 млн жителей городов из примерно 38 млн горожан получавших карточки. Достаточно быстро это вызвало увеличение смертности в городах[187]. На почве голода начались антиправительственные выступления городских жителей. 7–9 апреля, например, большие группы жителей белорусского города Борисова разгромили хлебные склады, организовали демонстрацию и шествие женщин и детей к красноармейским казармам. По официальным оценкам, скорее заниженным, в волнениях участвовало 400–500 человек. Демонстранты встретили определенное сочувствие у представителей местных властей и милиционеров. Несмотря на лояльность войск, были замечены «болезненные явления среди красноармейцев и комсостава»[188].
