Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века
Уже восьмой год в Твери существует региональная общественная организация «Финский национально-культурный центр», объединяющая людей с финскими корнями, потомков переселенцев, помнящих и чтящих свою историческую родину и национальную культуру. Второе ее название «Тверская Ингерманландия».
Мне удалось побеседовать с автором проекта «Тверская Ингерманландия» Ольгой Робертовной Воякиной (Хамеляйнен). Оказалось, что судьба репрессированных финнов не безразлична ей еще и потому, что трагедия репрессий непосредственно коснулась и ее семьи.
Ольга Робертовна написала книгу «Земля, ставшая Родиной», посвященную людям, пострадавшим от репрессий. На презентации этой книги мне недавно удалось побывать.
Я впервые встретилась с Ольгой Робертовной еще задолго до презентации. Она рассказала мне о себе, например, о том, как она впервые задумалась о том, какую национальность ей писать в пятой графе паспорта, и о тех семьях, в чьи судьбы безжалостно вмешивались репрессии.
«Мне было 16 лет, когда я впервые задумалась о пресловутой пятой графе. Пришло время получать паспорт, и моя мама пошла со мной в милицию, чтобы проследить, чтобы мне не вписали национальность отца. У отца, Роберта Хамеляйнена, в паспорте значилось „финн“, и мама боялась, что такая же запись в моем паспорте очень затруднит мне жизнь.
Для опасений были основания: семья отца трижды подвергалась репрессиям исключительно из-за финской фамилии. Ему была закрыта дорога в Ленинград, точнее, ему не позволили жить и работать в этом городе. Хотя он не знал ни одного слова по-фински и всю жизнь был патриотом своей страны – Советского Союза».
Позже, встречаясь с другими людьми, имеющими финские корни, я слышала похожие истории.
Иногда русские называют Финляндию «Россией, которую мы потеряли».
С 1809 года в состав Российской империи входило Великое княжество Финляндское. А когда в декабре 1917 года наша страна признала независимость бывшей северной окраины, каждая из стран пошла по своему пути. Но людские судьбы не так просто разделить.
До революции дед Александра Мухоса ловил рыбу на острове Рыбачий на Кольском полуострове. Богатыми дед Микко с бабушкой Хильдой не были, но жили дружно, трудились и не знали, какие испытания готовит им судьба. После ленинского декрета часть полуострова отошла к Финляндии, часть – к России. Мухосы остались на российской стороне, хотя русского не знали. С большим трудом приспосабливались к новой жизни, а в 30-х годах Микко арестовали по самой «популярной» в те годы статье – по обвинению в шпионаже. Хильда одна поднимала детей. Мать Александра – Сюльви, которую соседи называли по-русски Сима или Серафима, повзрослев, отправилась на заработки в Ленинград. Она, конечно, уже хорошо говорила по-русски, но не забывала и финский.
Семья Кяльвияйнен жила в Выборге и также после раздела осталась на российской стороне, хотя многие соседи тогда переехали на территорию Финляндии. Когда в воздухе запахло репрессиями, глава семьи Семен (Симон) не стал дожидаться ареста, он уехал в Среднюю Азию.
Но большинство русских семей с финскими фамилиями, проживавших на территории Ингерманландии (часть Ленинградской области), в войну попали под фашистскую оккупацию и были отправлены в Эстонию, потом в Финляндию на принудительные работы. Многие стали узниками концлагерей, в том числе лагеря в эстонском городе Клоога. По многим воспоминаниям, русские финны были практически в рабстве, выполняли самую тяжелую работу за скудную пищу. Такой участи подверглись семьи Каттинен, Кирпу, Хирвонен, Хамеляйнен.
С Саймой Кирпу, к примеру (бабушкой Андрея Кирпу), в концлагерь попали семеро детей, двое вскоре умерли. Зато на принудительных работах в Финляндии к изгнанникам отношение было уже лучше. Да еще и судьба преподнесла подарок: муж Анти попал в плен и был отправлен тоже в Финляндию. Семья Кирпу объединилась, а вскоре родилась еще одна дочь. Кстати, именно знание финского спасло Анти Кирпу. Когда он попал в плен, его хотели расстрелять. Но он заговорил по-фински, и его оставили в живых.
С фронта вернулись не все. Андрей Каттинен был ранен и умер в челябинском госпитале, не дожив до победы. Попал под бомбежку Вильгельм Хамеляйнен.
В боях под Малой Вишерой на Ленинградском направлении прострелено легкое у Виктора Азаданова (отца Александра Мухоса), и он был комиссован.
Отец Анатолия Хирвонена (Йюхо – Иван) в финскую войну воевал также на советской стороне. Вспоминал случай, когда советских финнов одели в форму финской армии и провели по улицам, мол, финны сдаются в плен. В Отечественную войну Йюхо не был на фронте, был отправлен вместе с некоторыми другими финнами работать на Урал в трудовую армию. Рассказывал, что содержали их там значительно хуже пленных немцев.
В декабре 1944 года, когда Финляндия вышла из войны, Советский Союз потребовал возвращения пленных. Семью Кирпу под Новый, 1945-й, год вывезли в Калининскую (Тверскую) область. Валентин Кирпу вспоминал, как вагон, где они ехали, отцепили под Вышним Волочком. Три дня бывшие пленники провели в этом вагоне, потом их отправили в деревню Боровно, где они и жили многие годы, а некоторые живут до сих пор.
Терпевшие многие лишения, финны всегда отличались трудолюбием, целеустремленностью. Валентин Кирпу окончил школу на «отлично», хотел поступать в военное училище – не взяли из-за финской фамилии. Поехал в Ленинград в художественное училище, на вокзале проверили документы, а у него красная полоса в паспорте, значит, нельзя жить в Ленинграде. Вернулся обратно.
В Калинине поступил в вагоностроительный техникум, каждый месяц отмечался в НКВД. И тем не менее прикипел к Тверской земле. Окончил машиностроительный институт, был директором строительного техникума. И только в 1996 году, когда перенес операцию на сердце, переехал в Финляндию, но гражданство не сменил.
Несколько финских семей попали в Кимры. Директорам совхозов и колхозов Кимрского района было предложено взять привезенные в Россию семьи на работу, предоставить им жилье.
Бабушка Ольги и Игоря Каттинен, Нина Петровна Голубева, возглавляла совхоз «Шелковка» – передовое хозяйство с яблоневыми и грушевыми садами, ягодными плантациями, фермами, которое кормило не только Калининскую, но и соседнюю Московскую область. Во время войны все мужское население совхоза ушло на фронт, работники были нужны.
Сохранилась семейная легенда, как, приехав на вокзал в Кимры (станция Савелово), Нина Голубева выбрала четыре семьи, где были мужчины и взрослые дети-помощники. И тут она заметила одну семью, которая осталась на вокзале, – никто не хотел брать мать с тремя маленькими детьми. Это и была семья Каттинен. Нине Петровне стало жаль этих людей, и она взяла их с собой. Не знала еще, что шестилетний мальчик Вальдемар, с трудом говоривший по-русски, станет позже ее зятем.
Все финские семьи добросовестно трудились в совхозе. Их уклад жизни отличался от быта местных жителей своей упорядоченностью, аккуратностью. Прошло время, они ассимилировались, выросли дети, заключались смешанные браки. В наше время практически все члены этих семей (в том числе и потомки, родившиеся после войны) выехали на постоянное место жительства в Финляндию.
Дочь директора совхоза Галя и Вальдемар росли вместе, и впоследствии, когда оба получили образование – поженились и прожили вместе 28 лет. Глава семьи с годами стал забывать финский язык, но в памяти иногда совершенно неожиданно всплывали фразы, предложения, песенки, какие-то стишки.
У Каттинен родились двое детей – Ольга и Игорь, а теперь есть еще и двое внуков – Лия и Никита. Все четверо вошли в состав финского культурного центра и в ансамбль «Сатеенкаари».
И что характерно: все четверо похожи на папу-дедушку – финская «порода» оказалась сильней.
Исследователи ингерманландских традиций отмечают две особенности русских финнов, помогавшие им справляться со всеми невзгодами: вера в лучшее будущее и твердая убежденность в том, что рядом с тобой живут хорошие люди.
И это вопреки всему – вопреки долгой «второсортности», ограничениям по территории проживания, выбору профессии.
«Мои родители после войны, поддавшись уговорам вербовщиков, вместе с несколькими семьями финнов переехали в Карелию на заработки в лесной промышленности, – вспоминает Анатолий Хирвонен. – С первых лет жизни мне пришлось учиться разговаривать на разных языках: дома – на финском, на улице – на эстонском, с соседями – на русском. В Карелии начал знакомиться еще и с карельским. В то время дети финнов и карел должны были обязательно учиться в финской школе, я проучился там полтора года. Затем, когда это требование было отменено, перешел в русскую школу. Повзрослев, начал жалеть об этом. Причиной, по которой я ушел из финской школы, было то, что на нас в то время смотрели как на людей второго сорта. Унижали, придумывали оскорбительные прозвища. Но я ни на кого не в обиде – идеология такая была. Ну а то, что в детские годы стал полиглотом поневоле, потом помогло при изучении английского – в школе, в Петрозаводском университете, где я окончил физмат».
