Яков Голосовкер - Сказания о Титанах
Ох, уж эти старые черепахи! Чего только не наскажут...
Свиреп и силен был речной бог Эвен. Но что сила речного бога перед силой юного небожителя-олимпийца! Нелегко уберечь речную красавицу-нимфу от сияющих рук такого бога.
Береги теперь, Идас, Марпессу.
Любила Артемида-Утренница, сестра Аполлона, тешить глаза утренней пляской нимф, перед тем как отдаться охоте. И увидела богиня, как похитил Идас из хоровода нимф Марпессу и умчался с добычей через море, в родную Мессению. Тотчас пустила Артемида стрелу-вестницу в Дельфы, в земное жилище Аполлона, и сама туда понеслась вслед за стрелой. Летит стрела, и не отстает богиня-охотница от оперенья стрелы. Вместе долетели до юного бога. Только успели выговорить: "Идас Марпессу...", как не стало в Дельфах Аполлона.
Устремился он лебедем в Мессению на поиски похищенной нимфы: не Идасу владеть добычей, облюбованной сыном Кронида. Еще ничья сила любви на земле не пересилила мощь олимпийца-небожителя. Нет ему в любви соперника среди племени титанов и полубогов. Не бывать Марпессе за Идасом!
Меж тем домчался морской Вихрь-конь с беглецами по морю до мессенских берегов и близ самого крутого места взвился вдруг над волной и кинулся в морскую глубь с седоками. Засмеялась в воде речная нимфа Марпесса, скользит в жарких руках Идаса, но не выскальзывает -- только влечет его ласково к берегу, и кипят вокруг них воды от ударов могучих рук и от жара любви в сердце Идаса. Вышли Идас и Марпесса на берег. Видят -- сидит на берегу перелетная стая лебедей.
Говорит Идас Марпессе:
-- Побудь, нимфа, среди лебедей. Поищу я для тебя тайное убежище. Завистливы боги Крониды. Озлобит их сердце счастье Идаса. Будут тебя лебеди стеречь. Как почуешь опасную близость бога, нырни в глубину морскую. Только одно не забудь: берегись плясать на берегу моря. Не укроется твоя пляска от глаз богов.
И исчез Идас в горном проходе.
Дремлет море. Дремлют лебеди. Выплыли тритоны из подводных пещер на поверхность и, выпучив губы, задули в морские раковины: подруг вызывают утренней песней из морских глубин поиграть с ними в дельфиньи пляски. Нереиды плещутся в дали морской. И доносится из-за гор тоскующий призыв пастушьей флейты.
Где тут сердцу наяды устоять!
Вскочила Марпесса. Сами собой стали переступать ноги на кончиках пальцев. Узором прошли меж лебедей по берегу, прошли -- и закружили Марпессу в танце. А как начала плясать, так уж нет пляске конца. Все забыла, что сказал ей Идас. Не видит, не слышит, как встрепенулась лебяжья стая и вытянула длинные шеи с бусинками глаз к небу.
Серебряная птица показалась над морем. Все растет и растет ее сияющее оперенье. Огромным лебедем все ниже и ниже парит над плясуньей.
Закричали при виде его дикие лебеди вокруг Марпессы, крыльями забили в тревоге. Не встречался им еще на их долгом лебедином веку такой лебедь. И раковины тритонов завыли, и нереиды рассеялись, расплылись в волнах, и пошло море, бушуя, валами к небу. Знать, недобрый гость эта птица-лебедь небесная для титанова племени.
Пал дивный лебедь на плясунью Марпессу. Обнял ее крылом и хотел было уже взять ее на плечи и подняться с ней в небо, как спрыгнул с утеса на звенящий крик нимфы Идас. Разметал он белыми хлопьями взлетающую лебединую стаю и ухватил рукою огромного лебедя за золотую перевязь на лебедином крыле.
Тут обернулся мгновенно лебедь Аполлоном: принял свой образ бога. И вступили в борьбу за Марпессу неистовый Идас и юный бог Олимпа. А над ними кружится с криком лебединая стая.
Сжал Аполлон пальцами кисть руки Идаса -- так сжал, что, будь она из железа, стало бы железо воском и раздавил бы тот воск Аполлон. Но Идас выдержал пожатие десницы бога. И уже сам так рванул к себе его золотую перевязь, что прибрежные скалы дрогнули и море, отхлынув от берега, стало прозрачно-зеленой стеной поодаль. И на ту водяную стену взошел сам владыка вод Посейдон любоваться борьбой Аполлона и Идаса за нимфу Марпессу.
С такой мощью рванул Идас к себе перевязь, что сорвал вместе с перевязью золотой лук с плеча Аполлона. Мощно тянет Идас лук к себе.
Не отдает его юный бог: ухватился за конец лука и влечет его обратно в свою сторону, словно солнечные кони -- колесницу солнца. Хочет сбить наземь Идаса. Но не сдвинется Идас: будто в землю врос исполин. Как в огне оба борца, такой жар от них. И все кругом залито сиянием -- от лучей глаз Аполлона и от пламени любви Идаса к Марпессе.
Стоит Марпесса, не шелохнется. Только руки ее будто текут по воздуху и нежной влагой утоляют дыхание и жажду распаленных бойцов. И невиданными алмазными дождями мечутся над берегом и морем под ветром распущенные косы Марпессы, то всю ее окутывая, то открывая. Смотрит на нее море во все глаза и не насмотрится. Только вздохнет тяжело тысячелетней синеокой тоской морского старца.
Вот какова Марпесса!
Не может одолеть юный небожитель земного Идаса, титана. Не в силах он всей своей солнечностью осилить жар любви в сердце Идаса. Будто Земля-Гея дает Идасу свой глубокий огонь из недр -- так могуч Идас, противник бога.
Вдруг выхватил Аполлон золотую стрелу из колчана, наложил ее мгновенно на тетиву и, выпустив конец лука из руки, напряг тетиву.
Верна стрела солнца и быть бы Идасу пронзенным стрелой, но обвились тут волосы Марпессы вокруг лука, опутали разом тетиву, не дали ей распрямиться. Выскользнула тетива из рук юного бога, и остался лук в руке Идаса. А дождь волос Марпессы снова стелется под ветром.
Жжет золотой лук Солнцебога пальцы Идаса. Припал он на колено и со стоном нацелился той же стрелой золотой в юного бога. Да и как не застонать от жгучести такого золота с неба!
Увидел Посейдон с водяной стены моря, как целится Идас. Наслал было на берег морской вал выше исполина высотой, чтобы утопить в нем Идаса, дерзнувшего одолеть бога. Но и Зевс-Кронид видел схватку соперников. Не мог он дать в обиду сына, не мог он опозорить небожителя-олимпийца из рода Кронидов. Метнул из огнемета-перуна молнию на берег, ударила молния меж бойцами, пронзила землю у их ног, и выронил Идас лук Аполлона, даже опрокинулся на спину от удара молнии.
Но пред грозным знамением Зевса отступил от Идаса на шаг и его соперник Аполлон.
Потемнело море. Исчез Посейдон. И уже летит к бойцам с Олимпа вестницей Ирида-Радуга.
Говорит Ирида Марпессе:
-- Сестра речная, выбери из двух полюбивших тебя того, кто тебе милее. Кого выберешь, с тем и уйдешь. Такова мудрость Зевса. А ослушается кто из соперников, не примет твой выбор,-- примет он участь древних титанов: быть ему от нового удара молнии в тартаре.
Смотрят Аполлон и Идас на Марпессу. Смотрит и Марпесса на титана и бога. У обоих сила сверхсильная. Сияют-смеются глаза Аполлона: в них любовь и солнце. Горят неистовым огнем глаза Идаса: в них только любовь.
Переводит Марпесса в раздумье глаза с одного на другого: оба по сердцу Марпессе.
Выберет она Аполлона -- станет тогда нимфа богиней и родит ему бога.
Выберет она Идаса -- останется она тогда титанидой и родит ему титана.
Стоит Марпесса в раздумье. Впрямь, властителен бог. Но все же одолел его титан.
Любовью и солнцем сияют глаза Солнцебога: но не ей одной -- всем нимфам и богиням сияют. Отсияют они когда-нибудь, глядя на Марпессу, и отвернутся. Для другой будут они тогда сиять.
А Идас? Одной неистовой любовью горят глаза Идаса. Нет в них сияния солнца, но горят они только для Марпессы.
И отошла Марпесса под руку Идаса.
Тогда метнул в потемневшее море Аполлон золотую стрелу и сам утонул где-то за морем, в ее золотом огне. Унеслась в небо и Ирида. Только сбросила в небо с плеч речной нимфе Марпессе в дар свою радужную хламиду.
СКАЗАНИЕ О БОРЬБЕ БРАТЬЕВ АФАРИДОВ, ИДАСА И ЛИННЕЯ, С БРАТЬЯМИ ДИОСКУРАМИ, КАСТОРОМ И ПОЛИДЕВКОМ
Сказание о серебряном яйце Леды и о похищении лебединых дев Левкиппид Диоскурами
Вот о чем рассказывал старый лебедь юной лебеди на урочище Кихреи, близ Спарты.
Жила у речного берега в Кихрее лебединая дева, по имени Леда[18], и была она и девой, и лебедью: голова, руки и грудь девичьи, а вдоль рук, от плеч, перистыми рукавами спадали лебединые крылья, и такие широкие, пушистые, богатые, все в кудрях, словно на Леде сорочка лебяжья...
Ляжет, бывало, Леда грудью на воду, поставит два крыла парусами, и кажется -- впрямь лебедь плывет. А как выйдет на берег, встряхнется, спустит небрежно крылья с плеч пуховой шалью, закутается в нее -- и вот уже не лебедь перед тобой, а дева.
И откуда только вышла она такой? Из жемчужины, что ли?
Ляжет под платаном -- новое диво: справа подойдешь -- лебедь дремлет, слева подойдешь -- девушка на коврике из лебяжьего пуха нежится; и все тело ее словно в золоте текучем выкупано.
А не то стоит Леда над рекой и поет. Крутом рыбы застыли стаями: слушают песню. Кончит она петь, и унесут рыбы ее песню в речную глубину, и будет эта песня Леды еще долго переливаться на их чешуе, играя невиданными на земле красками.
