Вадим Кожинов - Черносотенцы и Революция
С. А. Степанов в своей книге подтверждает, что (цитирую) "осталось неизвестным, кто конкретно дал приказ убрать депутата, который был главным экспертом кадетской партии по аграрному вопросу" (с. 153; хорош, кстати сказать, этот эксперт, по существу "одобривший" варварское уничтожение культурных хозяйств России!).
Начальник Петербургского охранного отделения в 1906-1908 годах полковник А. В. Герасимов в своих написанных в эмиграции воспоминаниях[56] утверждал, что убийство М-Я. Герценштейна было организовано не Союзом русского народа — хотя его члены, возможно, и принимали какое-то участие в этой акции, — но ни много ни мало тогдашним петербургским градоначальником В. М. фон дер Лауницем, который ранее, до начала 1906 года, был тамбовским губернатором и прямо и непосредственно столкнулся с крайне разрушительными "аграрными беспорядками" — этими самыми герценштейновскими "иллюминациями". И не исключено, что именно он "мстил" депутату. Революционеры, в свою очередь, вскоре отомстили Лауницу: 3 января 1907 года он был убит террористической группой Зильберберга.
Словом, история убийства Герценштейна не очень уж ясна. Более четко и подробно известны две другие террористические акции, связанные с "черносотенцами".
Через полгода после убийства Герценштейна, 29 января 1907 года, принадлежавший к Союзу русского народа рабочий-кузнец А. Е. Казанцев организует закладку двух бомб (которые, впрочем, были тут же обнаружены истопником) в дымоход квартиры бывшего премьера С. Ю. Витте, считавшегося либералом. А 14 марта Казанцев руководит убийством (четырьмя выстрелами из револьвера) недавнего кадетского депутата Думы, редактора либеральной газеты "Русские ведомости" Г. Б. Иоллоса.
Но вот что поистине удивительно: осуществляют обе эти акции под руководством "черносотенца" Казанцева — трое рабочих-революционеров, один из которых, С. С. Петров, ранее побывал даже членом Петербургского совета рабочих депутатов! Выдав себя за эсера-максималиста. Казанцев убедил этих людей, что Витте — опасный враг революции, а Иоллос — презренный изменник. Революционные рабочие поверили ему и выполнили его "заказы", но вскоре, в мае 1907 года, узнав об обмане, закололи кинжалом уже самого Казанцева...
Но почему же Казанцев воспользовался — заведомо рискуя жизнью! услугами революционных, а не "черносотенных" террористов? С. А. Степанов в своей книге высказывает предположение, что это было-де реализацией "хитроумного плана", что "черносотенцы", мол, "пытались одним выстрелом убить двух зайцев", то есть уничтожить своих врагов и вместе с тем "спровоцировать полицейские репрессии" против революционеров (с. 155).
Однако это явно и абсолютно несостоятельное предположение, ибо, конечно же, никто не поверил бы, что убийство того же Иоллоса предпринято революционерами...
Действительную разгадку этой истории дает, между прочим, сам С. А. Степанов, но в другом месте своей книги, где он сообщает, что "черносотенец" А. Александров "вербовал боевиков среди бывших эсеров и социал-демократов", так как "по личному опыту убедился, что из них выходят лучшие работники" (с. 144; приведены слова самого Александрова). И в самом деле: Казанцеву крайне трудно было бы подобрать "надежных" убийц из своей среды, ибо "черносотенцы" — особенно принадлежавшие к "простому народу" — в большинстве своем были люди прежде всего богобоязненные, сохранившие традиционные нравственные устои, и могли в любой момент отказаться от совершения убийства безоружного человека. Конечно, как говорится, в семье не без урода, но тем не менее тот "революционный" культ убийств, который определял сознание эсеров, анархистов и т.п., был совершенно не характерен для "черносотенцев".
Вот многозначительная сцена столкновения "черносотенцев" с красносотенцем: "в Иваново-Вознесенске черносотенцы потребовали у большевика В. Е. Морозова снять шапку перед царским портретом (что было общепринятым тогда обычаем. — В.К.). В ответ В. Е. Морозов назвал царя сволочью, прострелил портрет и убил двух портретоносцев и сам был избит до полусмерти (вот именно "полу"! — В.К.). Феноменальная физическая сила позволила В. Е. Морозову выжить, но с больничной койки он отправился прямо на десятилетнюю каторгу" (с. 58). Это свидетельство товарища Морозова по партии, И. Косарева, прямо-таки бесподобно: нам предлагают всей душой возмутиться столь жестоким и несправедливым приговором — за всего только двух убитых людей целых десять лет каторги!.. А ведь "черносотенцы", оказывается, даже не смогли убить наглейшего убийцу, который стал стрелять в ответ на предложение снять шапку...
Но завершим тему "черного террора". Кроме убийства Герценштейна (в 1906 году) и Иоллоса (в 1907 году) "черносотенцы", как полагают, убили еще бывшего депутата Думы трудовика А. Л. Караваева (в 1908 году), но, заключает в своей книге С. А. Степанов, "от длинного списка (что это был за "список", он не объясняет. — В.К.) намеченных террористических актов пришлось отказаться" (с. 158). Итак, красносотенцы и не думали отказываться от тысяч "намеченных" убийств, а "черносотенцам" пришлось остановиться на третьем по счету... Это можно понять только в том смысле, что "черносотенцы" ни в коей мере не были "готовы" к "кровавой бане", никак не "могли бы" (см. выше) "утопить в крови всю Россию", — в отличие или, вернее, в противоположность красносотенцам.
Однако совершенно мизерный в сравнении с красносотенным, являющийся лишь ничтожным ответом на него, "черный террор" 1906-1907 годов был раздут либеральными и левыми кругами до гигантских масштабов, о чем писал, в частности, В. В. Шульгин, констатируя, что о двух убитых евреях Герценштейне и Иоллосе — "российская печать кричала куда больше, чем о сотнях и тысячах в эту же эпоху убитых русских".[57]
Выразительна сцена на заседании Государственной Думы в 1907 году:
"Взошедший на трибуну Пуришкевич взволнованно сообщил: "Я получил телеграмму из Златоуста о том, что там убит председатель Союза русского народа (смех слева)... К каким бы партиям мы ни принадлежали, Государственная Дума, как высшее законодательное учреждение, не смеет откладывать рассмотрение подобного рода вопросов" (шум). Председатель (кадет Ф. А. Головин. — В.К.): "Я призываю вас к порядку". Пуришкевич: "Я призываю к порядку Думу".[58]
Сцена говорит сама за себя; особенно характерно, что даже и обязанный соблюдать объективность председатель Думы призывает к порядку не смеющихся по поводу очередного убийства, а депутата, поднявшего голос против . непрерывных революционных убийств. Совсем по-иному вела себя Дума, когда речь заходила о двух-трех убийствах либеральных деятелей... Под редакцией В. М. Пуришкевича издавалась задуманная в виде целого ряда томов "Книга русской скорби" — собрание некрологов об убитых левыми террористами людях. Но и эту книгу либеральное большинство встретило смехом или в "лучшем" случае — равнодушием...
Впрочем, наверняка найдутся читатели, спешащие напомнить мне о погромах тех лет, которые — хотя они не были террором в прямом, собственном смысле слова, — приводили к многочисленным жертвам. А погромы, как это "общеизвестно", организовывали "черносотенные" партии... Вопрос о погромах достаточно сложен, запутан и требует подробного обсуждения, к которому мы еще специально обратимся. Теперь же следует подвести итоги разговора об "облике" главных партий эпохи Революции.
Уже не раз шла речь о необоснованном, хотя и общепринятом, противопоставлении "черносотенных" лидеров, превращенных в неких чудовищ, и благопристойных кадетских и октябристских лидеров. Так, в последнее время в ряде сочинений нарисован очень симпатичный образ лидера октябристов А. И. Гучкова (1862-1936); по этому пути пошел даже серьезнейший историк Революции — В. И. Старцев. В предисловии к книге "Александр Иванович Гучков рассказывает..." (М., 1993) он, в частности, не без восхищения очерчивает вехи романтически-авантюрной биографии Гучкова: "Еще совсем молодым человеком он совершил рискованное путешествие в Тибет, посетил далай-ламу. Служил в Забайкалье, в пограничной страже, дрался на дуэли. Во время англо-бурской войны мы видим Гучкова на юге Африки, где он сражается на стороне буров, побывал в плену у англичан. В 1903 году — Гучков в Македонии, где вспыхнуло восстание против турок. Во время русско-японской войны от снаряжает санитарный поезд и отправляется на Дальний Восток в качестве уполномоченного Красного Креста, попадает в плен к японцам..." (с. 4). Далее говорится о Гучкове как о "пламенном патриоте" (впрочем, кадет В. А. Маклаков, как мы видели, определил этими словами не Гучкова, а Пуришкевича).
Безусловно, все это не могло не вызывать у русских людей глубокой симпатии к личности Александра Ивановича. И опираясь на сию симпатию, Гучков завоевал себе роль одного из ведущих политических деятелей страны и, в частности, репутацию высшего авторитета в военных делах; после Февраля он вполне закономерно стал военным министром.
