Сергей Войцеховский - Трест (Воспоминания и документы)
--
Ни Артамонов, ни я не придали особого значения включенному в письмо Якушева сообщению о временном перерыве сношений Треста с иностранными военными агентами в Москве и объяснению перерыва необходимостью "получить некоторые документы".
Теперь можно предположить, что это уклонение от встреч представителей М.О.Р. с иностранными офицерами было вызвано желанием польского штаба получить "документ", который - по словам Ричарда Враги, польского автора нескольких статей о Тресте - был доставлен Трестом, но оказался подделкой.
Стало ли разоблачение этого обмана главной - как предполагает Врага причиной самоликвидации Треста в апреле 1927 года, сказать трудно. Состоявшееся тогда по почину О.Г.П.У. и осуществленное опытным чекистом Опперпутом удаление из России проникших туда при содействии М.О.Р. кутеповцев могло быть решено Менжинским и его сотрудниками в связи с возникшей напряженной обстановкой в отношениях между Москвой и Лондоном. Во всяком случае, ликвидировав Трест, советские "органы государственной безопасности" - благодаря тому же Опперпуту - обеспечили себе контроль над первыми действиями Кутеповской организации после постигшего М.О.Р. провала.
16
Последняя поездка Якушева от Треста за границу состоялась в ноябре и декабре 1926 года. Никулин, в "Мертвой зыби", написал, что Якушев перешел эстонско-советскую границу 20-го ноября и встретился в Ревеле с Захарченко, {96} вызванной Кутеповым в Париж, но туда не доехавшей. Стауниц, то есть так называвший себя в М.О.Р. Опперпут, присланной в Ревель телеграммой добился ее возвращения в Москву. Очевидно, ее участие в предстоявших разговорах Кутепова с Якушевым показалось чекистам нежелательным.
В Эстонии Захарченко - по словам Никулина - спросила Якушева, почему он возражает против террора. В ответ, он назвал террор "навязчивой идеей", ничего не решающей.
Во Франции Якушев - опять-таки по утверждению Никулина - беседовал с Кугеповым, был принят в Шуаньи великим князем Николаем Николаевичем, побывал у графа Коковцова и у Шульгина. В обратный путь он выехал 14-го декабря, направляясь во Франкфурт-на-Майне и в Москву.
Никулин не сказал, что во встречах Якушева с Кутеповым и Шульгиным участвовал приехавший из Варшавы Артамонов. В его отсутствие мне вновь пришлось исполнять обязанности резидента М.О.Р. и Кутеповской организации в Польше.
[Image006]
--
Накануне отъезда Артамонов передал мне список адресов, которыми он пользовался для связи с Парижем. Первым в этом списке был назван Бородин (Кутепов). К его домашнему адресу была сделана приписка: "Для срочных телеграмм, его имя".
Затем был указан версальский адрес не известной мне русской дамы 3. Р. с отметкой: "Бородин, для конфиденциальных писем".
Адрес ныне покойного полковника А. А. Зайцова был предварен указанием "Для переписки официальной - о визах, приездах купцов (переходах границы) и т. д.; для отправки пакетов через швейцарцев (польских дипломатических курьеров)".
После него был назван Лежнев (Шульгин) с указанием писать ему по парижскому адресу В. Лазаревского и, наконец, был упомянут живший тогда в Сэвр под Парижем русский эмигрант, состоявший, как я летом случайно узнал из письма Якушева, в каких-то отношениях с Трестом. Об этом адресе Артамонов написал, что он "может быть нужен, как передаточный адрес для конфиденциальных Трестовских дел во время пребывания Рабиновича (Якушева) и Липского (самого Артамонова) в Вене (Париже)". {97} Последним в список были включены адреса двух евразийцев - Сувчинского в Кламаре и Шмидта (Арапова) в Берлине.
Одновременно Артамонов сообщил мне, что отослал 29-го ноября в Москву предназначенную Тресту почту - пакет № 47 - и, в тот же день, пакет № 20 не известному мне русскому парижанину А-скому.
Другой русский парижанин был назван мне потому, что в день отсылки почты Артамонов передал польскому генеральному штабу просьбу Кутепова о предоставлении ему польской визы, как направляющемуся в Москву участнику Кутеповской организации. Насколько мне известно, воспользоваться этой визой он, до самоликвидации Треста, не успел.
В день своего отъезда в Париж, Артамонов успел сообщить мне и то, что очередное пограничное "окно" назначено на ночь с 15-го на 16-е декабря, в районе польской железнодорожной станции Столбцы.
--
Полученная мною в первой половине декабря почта Треста была скудной. Ланговой написал 4-го декабря:
"Дорогой Сергей Львович!
Будьте добры переслать письмо и "Евраз. письма" П. Н. Элкину (Савицкому, в Прагу). Я бы с большим интересом выслушал Ваше мнение по вопросам, затронутым в "Письмах". Дружески жму Вашу руку.
Ваш Денисов".
6-го и 13-го декабря С. Мещерский, короткими записками, сославшись на Касаткина (Опперпута), подтвердил получение пакетов, доставленных в Москву польскими дипломатическими курьерами. 11 -го декабря Якушев написал мне из Парижа:
"Дорогой Сергей Львович!
Ваше письмо и телеграмма получены Юрием Александровичем (Артамоновым). Прошу Вас передать торгпалате (генеральному штабу), что принципиально я не имею ничего против свидания и разговоров, но срока свидания пока установить не могу.
Сердечно обнимаю. Ваш А. Федоров".
--
Тогда отсрочка приезда представителя М.О.Р. в Варшаву для разговора со штабом не показалась мне удивительной, но теперь я думаю, что отказ Якушева от этой встречи, на {98} которой штаб, очевидно, настаивал, объяснялся уже известным ему недоверием польской разведки к полученному от Треста "документу". По словам Ричарда Враги, он был признан подлинным изучившими его офицерами, но отвергнут Пилсудским, как очевидная советская дезинформация.
Если это верно, самоликвидация Треста стала неизбежной, но в декабре 1926 года последняя страница его истории еще не была дописана. Я знаю со слов Кутепова, что Трест предложил ему побывать в марте 1927 года в России и что он приглашение отклонил. Возможно, что чекисты уже тогда хотели заманить своего самого непримиримого и активного врага в западню. Возможно, что они решили сделать это в предвидении неизбежного конца просуществовавшей почти пять лет "легенды".
Кутепов мне сказал - когда я приехал из Варшавы в Париж вестником провала М.О.Р. - что вместо поездки в Россию он предложил Тресту встречу с его представителями в Финляндии и что она состоялась в Териоках. Однако Никулин, в "Мертвой зыби", написал, что Потапов и "один товарищ по фамилии Зиновьев" прибыли 25-го марта из Москвы не в Териоки, а в Гельсингфорс. Я допускаю, что "Зиновьевым" себя назвал один из будущих участников похищения Кутепова в Париже, пожелавший взглянуть на свою жертву.
--
Никулин рассказал, что Менжинский, возглавлявший тогда О.Г.П.У., дал Потапову, до его отъезда в Финляндию, следующее указание: "Всеми силами старайтесь скомпрометировать идею террора; ссылайтесь на то, что даже такому специалисту, как Савинков, когда он был во главе боевой организации (социалистов-революционеров), террор ничего не дал". Никулин не смог скрыть и то, что, посылая Потапова на свидание с Кутеповым, чекисты готовились к ликвидации М.О.Р. Он так изложил сказанное Менжинским:
"Надо сказать, что существование Треста несколько затянулось. В конце концов, они же (эмигранты) не считают О.Г.П.У. слепым учреждением. Оно не может проглядеть такую солидную контрреволюционную организацию. Так долго Трест мог сохраняться только благодаря соперничеству между эмигрантскими организациями и разочарованию {99} иностранных разведок в эмигрантах. Иностранцы делают ставку на так называемые внутренние силы, но и господа иностранцы, которым нужны чисто шпионские сведения, тоже их не получают. Мы бы однажды могли сделать вид, что Трест провалился, что мы, так сказать, его поймали, но вслед за этим последуют попытки усилить террор. Нам будет труднее сдерживать Кутепова и кутеповцев. У нас достаточно сил, чтобы ловить их и обезвреживать, но еще лучше, если мы будем действовать на них изнутри, сеять мысль о вреде и никчемности террора".
В день этого разговора Менжинского с Потаповым чекисты, очевидно, уже подготовляли такое решение возникшей перед ними проблемы, при котором конец одной провокации был бы одновременно началом следующей.
--
По словам Никулина, Кутепов хотел увидеть в Финляндии Захарченко, Якушева и человека, которого он знал понаслышке, как Стауница и Касаткина.
Против поездки Захарченко в Финляндию Трест не возразил, но допустить встречу Кутепова со Стауницом-Касаткиным он не мог - слишком велика была опасность опознания в нем чекиста, проникшего в свое время в савинковский Союз Защиты Родины и Свободы. Поэтому на вопрос Захарченко, заданный ею Потапову в Финляндии, он ответил: "Так решено политическим советом. Якушева, как видите, тоже нет. Совещание чисто военного характера".
В этой части своей лживой истории Треста Никулин поскользнулся - сделал ошибку, разрушающую всю его постройку. В "Мертвой зыби" он изобразил Стауница бывшим савинковцем, скрывшим от советской власти прошлое и примкнувшим к тайной монархической организации. Его "бегство" в Финляндию, в апреле 1927 года, он объяснит контрреволюционным прошлым активного савинковца, ставшего монархистом. Однако, в главе о разговоре Потапова с Менжинским, он привел следующую фразу возглавителя О.Г.П.У.: "В последних, полученных Трестом письмах Кутепов настаивает на том, чтобы (на свидание в Финляндии) приехал Стауниц-Опперпут, но вы знаете, что это нежелательно".
