Гельмут Кенигсбергер - Средневековая Европа. 400-1500 годы
Отдельные деревни или колонии из деревень с полями, окруженными лесом, пустошами или болотами, представляли собой по большей части самодостаточный хозяйственный организм – небольшой оазис возделанной земли на обширном необработанном пространстве. Но леса, пустоши и болота не были совершенно непроходимыми или бесполезными в хозяйственном отношении. Крупные реки Западной и Центральной Европы, от Луары до Рейна и Эльбы, вместе с бесчисленными притоками служили скорее путями передвижения, нежели препятствиями. Леса давали строительную древесину и топливо, подножный корм для свиней, грибы, ягоды и дичь. Вместе с тем жители деревни не могли беспрепятственно расширять площадь обрабатываемой земли за счет леса и пустошей. Владелец местности, как правило, стремился сохранить лес для охоты. Однако главная причина заключалась в том, что подъем новых земель требовал колоссальных физических усилий. Железные орудия труда были редки и дороги. Из описей IX в. нам известно, что в обширных поместьях на севере Франции насчитывалось всего по два-три топора и столько же лопат и серпов. Что можно было сделать с ними среди чащоб буковых и дубовых лесов? Подавляющая часть сельских орудий изготовлялась из дерева. Даже обычный плуг представлял собой деревянный брус с деревянным же лемехом, обожженным на огне.
Физические трудности борьбы с лесом пугали сами по себе, к тому же их усугубляли и психологические барьеры. В германских языческих культах деревья пользовались особым почитанием, что предполагало бережное к ним отношение. Принятие христианства не могло быстро изменить старинные верования, и на протяжении многих поколений священники неустанно осуждали живучие языческие обряды, связанные с почитанием деревьев, такой, например, как культ Иггдрасиля, священного ясеня скандинавской мифологии, корни которого, как считалось, поддерживают небо и землю.
Семейные структуры и поселения
Вероятно, самое большое влияние на социальную жизнь оказывали психологические аспекты господствовавших в тот период семейных связей. Германцы обычно селились колониями из больших семей, куда входили братья, сестры, двоюродные родичи со своими мужьями, женами и детьми, а также прямые родственники старшего поколения. Браки между жителями близлежащих деревень еще теснее объединяли эти сообщества, а стереотипы кровнородственных отношений определяли даже такие явления, как преступление и наказание за него. В Римской империи, как и в наше время, серьезные проступки, например убийство, считались преступлениями не только против жертвы, но и против общества в целом или против государства. По крайней мере именно государство и государственные суды судили и наказывали за подобные правонарушения. В новых варварских государствах в какой-то мере сохранился такой взгляд на преступление. Сильные короли продолжали вершить суд и стремились наказывать преступления, даже если в основе судопроизводства лежали традиционные законы отдельного германского племени (см. гл. 1). Однако в тех областях Западной Европы, где ситуация была менее стабильной, а короли – слабыми (например, в ранней англосаксонской Англии), приходилось прибегать к другим, более действенным способам борьбы с преступлениями. Как правило, за преступление заставляли отвечать кровного родственника преступника. Но когда родственники жертвы мстили родственникам предполагаемого преступника, в силу вступали законы кровной мести, и родня преступника, в свою очередь, начинала мстить. Подобная практика, лишь множившая убийства, в различных частях Европы и в разных формах просуществовала до самого конца Средних веков, пока государственная власть наконец не окрепла настолько, чтобы окончательно пресечь этот обычай. Но были и другие, не столь кровавые, способы компенсации, например выплата выкупа обидчиком семье жертвы. В Англии такой выкуп назывался «вергельд», а его размер зависел от социального статуса убитого. Например, «вергельд» за знатного человека из Кента составлял огромную по тем временам сумму в 300 шиллингов, за простого свободного человека – 100 шиллингов, а за освобожденного раба опускался до 40 шиллингов. «Вергельд» за женщину был таким же, как за мужчину равного социального положения, а иногда даже выше. Однако более крупный выкуп не означал, что женщины имели большие или хотя бы равные с мужчинами права. Суммы выкупа, порядок выплат и степень родства плательщиков и получателей – все это регламентировали законы или обычаи.
Такая система кровной ответственности обеспечивала людям некоторую степень безопасности: для потенциального преступника она воплощала неотвратимость наказания и вместе с тем позволяла дать выход чувствам агрессии и мести в менее опасной для общества и более управляемой форме, нежели та, которую они могли бы принять. Несомненно, эта система укрепляла кровнородственные связи, соответствовавшие в аграрном обществе практике организации труда. Благополучие семьи или рода значило гораздо больше, чем участь отдельного человека, особенно женщины. Поэтому браки по принуждению были в порядке вещей, и девушек (не только рабынь, но и свободных) даже продавали в жены. Во многих отношениях такая организация жизни была удобна: она позволяла добиться некоторой экономической обеспеченности, ограниченной, правда, размером урожая, и порождала, вероятно, чувство известной защищенности. Однако она затрудняла молодым людям процесс обзаведения собственным хозяйством и не создавала стимулов для изнурительного освоения новой земли.
Силой, которая начала ломать обычаи и устои этого аграрного общества, стала церковь. С римских времен церковь покровительствовала отдельной семье, основанной на нерасторжимом браке двух людей. Эта позиция, вне сомнения, содержала в себе некоторые аналогии с римской правовой системой; гораздо важнее то, что подобная политика способствовала росту влияния церкви. Как единственный хранитель таинства брака и гарант его незыблемости, церковь получала контроль над людьми, прежде всего за счет ослабления кровнородственных отношений. На деле это вылилось в долгую борьбу с укоренившимися обычаями и предрассудками, причем не только крестьянства, но и высших слоев общества, включая даже правителей из династии Каролингов. Лишь в 789 г. франкский церковный собор окончательно установил, что брак является таинством, осудил внебрачное сожительство и свободное расторжение брака, после которого отвергнутая жена, как правило, возвращалась к родителям и между двумя семьями возникала открытая вражда. На деревенском уровне новые отношения утверждались медленнее, но и здесь они постепенно расшатывали структуру и устои архаической семьи. Распространение малой семьи и отдельного хозяйства внесло новый, динамический элемент в аграрное общество Европы, ибо молодые пары стремились теперь к самостоятельной жизни. Без такого фундаментального изменения отношений быстрый рост городов в XI–XII вв. был бы невозможен, поскольку городское население росло в значительной мере за счет притока людей из сельской местности. Но пока все эти перемены оставались делом далекого будущего.
Такая система кровной ответственности обеспечивала людям некоторую степень безопасности: для потенциального преступника она воплощала неотвратимость наказания и вместе с тем позволяла дать выход чувствам агрессии и мести в менее опасной для общества и более управляемой форме, нежели та, которую они могли бы принять. Несомненно, эта система укрепляла кровнородственные связи, соответствовавшие в аграрном обществе практике организации труда. Благополучие семьи или рода значило гораздо больше, чем участь отдельного человека, особенно женщины. Поэтому браки по принуждению были в порядке вещей, и девушек (не только рабынь, но и свободных) даже продавали в жены. Во многих отношениях такая организация жизни была удобна: она позволяла добиться некоторой экономической обеспеченности, ограниченной, правда, размером урожая, и порождала, вероятно, чувство известной защищенности. Однако она затрудняла молодым людям процесс обзаведения собственным хозяйством и не создавала стимулов для изнурительного освоения новой земли.
Силой, которая начала ломать обычаи и устои этого аграрного общества, стала церковь. С римских времен церковь покровительствовала отдельной семье, основанной на нерасторжимом браке двух людей. Эта позиция, вне сомнения, содержала в себе некоторые аналогии с римской правовой системой; гораздо важнее то, что подобная политика способствовала росту влияния церкви. Как единственный хранитель таинства брака и гарант его незыблемости, церковь получала контроль над людьми, прежде всего за счет ослабления кровнородственных отношений. На деле это вылилось в долгую борьбу с укоренившимися обычаями и предрассудками, причем не только крестьянства, но и высших слоев общества, включая даже правителей из династии Каролингов. Лишь в 789 г. франкский церковный собор окончательно установил, что брак является таинством, осудил внебрачное сожительство и свободное расторжение брака, после которого отвергнутая жена, как правило, возвращалась к родителям и между двумя семьями возникала открытая вражда. На деревенском уровне новые отношения утверждались медленнее, но и здесь они постепенно расшатывали структуру и устои архаической семьи. Распространение малой семьи и отдельного хозяйства внесло новый, динамический элемент в аграрное общество Европы, ибо молодые пары стремились теперь к самостоятельной жизни. Без такого фундаментального изменения отношений быстрый рост городов в XI–XII вв. был бы невозможен, поскольку городское население росло в значительной мере за счет притока людей из сельской местности. Но пока все эти перемены оставались делом далекого будущего.
