Чарльз Тилли - Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг
К XIX в. большинство европейских государств уже (интернацилизировали) имели и вооруженные силы, и механизмы осуществления фискальной деятельностью; таким образом они сократили участие в управлении сборщиков налогов, военных вербовщиков и других независимых посредников. При этом правители продолжали переговоры с капиталистами и другими классами по вопросам кредитов, доходов, людских ресурсов и других потребностей для ведения войны. В ходе этих переговоров выдвигались новые требования к государству: пенсии, выплаты бедным, государственное образование, планирование городов и многое другое. В результате государства превращались из громадных машин для ведения войны в многофункциональные организации. Государства, однако, не ослабляли своих усилий по осуществлению контроля над принуждением и капиталом, но занимались этим наряду с деятельностью по регулированию, возмещению, распределению и защите.
До XIX в. мы отмечаем значительные различия в том, когда государства проходили эти два главных процесса развития и с какой интенсивностью. Датское государство в течение столетия или больше нанимало большие армии и флоты; здесь государство рано стало управлять финансами, однако долгое время находилось в зависимости от капиталистов Амстердама и других торговых городов. По временам Датское государство просто распадалось на несколько правительств своих главных муниципалитетов. В Кастилье, напротив, преобладали сухопутные войска — часто нанятые в Испании; здесь монархия получала у торговцев кредит, превращая их в рантье, а средства на компенсацию затрат получали из колоний. В истории Португалии, Польши, итальянских городов–государств и Священной Римской империи мы видим другие комбинации этих двух путей развития, и там сложились совершенно иные структуры государства.
Физиология государства
Почему европейские государства пошли столь разными путями, но в одном направлении — все большей концентрации капитала и принуждения? Для решения этой проблемы нужно обратиться к двум причинам. Первая заключается в продолжительной и агрессивной конкуренции за территорию и возможность торговли сменявших друг друга государств неравного размера, что сделало войну движущей силой европейской истории. Вторая заключается в том, что Габриэль Арендт называл «физиологией» государства: процессы, посредством которых государства получают и распределяют средства осуществления основных видов их деятельности. Для того отрезка истории, которым мы в основном занимаемся, важнейшими были средства принуждения, средства ведения войны. Средства принуждения были необходимы для ведения войны (нападения на внешних соперников–врагов), создания государства (нападения на внутренних соперников) и защиты (нападения на врагов клиентов государства). К средствам принуждения также прибегали при осуществлении государством изъятия (отъема у подданных средств для осуществления деятельности государства) и разрешения споров между отдельными представителями этого населения. И только в отношении производства и распределения средства принуждения были не очень–то нужны государству — но даже и здесь степень принуждения варьировалась от государства к государству. Там, где государства устанавливали монополию на производство соли, оружия или табачных изделий, например, они как правило при этом прибегали к оружию; контрабанда обычно становится контрабандой там, где правители решаются монополизировать распределение этих товаров или других предметов потребления.
Средства принуждения — это оружие плюс люди (мужчины), которые умеют им пользоваться. (Я имею в виду именно мужчин, как это принято на Западе, женщины играли исключительно небольшую роль в создании и использовании органов принуждения, чем, возможно, и объясняется их подчиненное положение в государстве). Деятельность агентов государства облегчалась концентрированием принуждения и препятствием другим в том, чтобы воспользоваться принуждением, и это вплоть до того, что: a) производством оружия занимались только посвященные, применялись редкие материалы и значительный капитал, b) лишь ограниченное число групп имело возможность независимо мобилизовать большое количество людей и c) мало кто знал секреты превращения групп людей с оружием в вооруженную силу. С течением времени правители европейских государств, воспользовавшись всеми этими условиями, перешли к монопольному использованию все большей концентрации средств принуждения на своих территориях: армий, сил полиции, оружия, тюрем и судов.
Государства употребляли концентрированное принуждение для нескольких целей. В течение первых столетий после 990 г. у королей редко было больше вооруженных сил, чем у их главных вассалов. Логистика обеспечения питания и содержания вооруженных людей требовала непозволительно больших средств для организации регулярной армии. Армия короля обычно состояла из небольшого регулярного отряда и войска, которые только на время отрывались от гражданской жизни и поступали под начало тех, кто выступал на стороне короля. Присутствие монарха укрепляло личные связи воюющих: «Было правилом, чтобы король лично командовал всякой сколько–нибудь важной кампанией. Его возраст не имел значения; Оттону III было 11 лет, когда он возглавил армию в борьбе с саксонцами (991), а Генриху IV — 13, когда он в 1063 г. пошел на войну с венграми» (Contamine, 1984: 39). В походе королевские армии кормились в основном за счет реквизиций (что теоретически должно было возмещаться из королевской казны) и грабежа (без возмещения); столетиями нельзя было отличить первое от второго.
В городах обычно создавали народные ополчения для защиты городских стен, патрулирования улиц, прекращения общественных конфликтов, а также для участия то и дело в битвах с врагами города и королевства. Особые муниципальные ополчения были в Испании; им отводилась главная роль в завоевании христианскими королями мусульманской Иберии. Этим объясняется та большая власть, какую имели муниципалитеты (где преобладали дворяне) после Реконкисты, а отличие caballero (всадника) от peona (пешего солдата) затем трансформировалось в устойчивое общее социальное деление (Powers, 1988). В других частях Европы короли старались ограничить независимые вооруженные силы, находившиеся в распоряжении горожан, по той основательной причине, что горожане всегда были готовы использовать эти силы в своих интересах, в том числе и сопротивляясь требованиям короля.
Разного рода вооруженным силам противостояли многочисленные группы вооруженных людей, действовавших вне королевского контроля: в том числе вассалы тех лордов, которые в данное время не были призваны на службу королю, бандиты (часто бывшие демобилизованными солдатами, продолжавшими дальше грабить уже без одобрения короля) и пираты (которые часто действовали под гражданской или королевской защитой). Аккумуляция средств принуждения была незначительной, но повсеместной, незначительной была и концентрация, — причем больше всего концентрировали принуждение правители.
Постепенно в распоряжении государства оказываются разнообразные вооруженные силы, которые управляются бюрократически и более или менее интегрированы в центральную администрацию. Даже Испания, печально знаменитая тем, что государство неоднократно теряло власть в пользу своих подданных и грандов, теперь предпринимает неоднократные попытки отделить вооруженные силы от их гражданского окружения. Так Филипп II сознательно отдает вооруженные силы под прямой правительственный контроль, притом что в правление его отца Карла V командование ими было едва ли не в частном владении грандов. К 1580 г. «уже весь военный истеблишмент целиком был под короной и управлялся министрами, а испанские, неаполитанские и сицилийские галеры (после краткого и неудачного перехода на контракты в 1574–1576 гг.) вернулись назад под контроль администрации. Теперь подготовка средиземноморских флотов и гарнизонов Северной Африки была под контролем королевского комиссариата в Севилье, производство оружия и селитры находилось под строгим наблюдением королевских чиновников, а производство пороха вообще было королевской монополией» (Thompson, 1976: 6–7).
В течение следующих 50 лет из–за трудностей финансирования и администрирования Испания возвращается к широкой системе контрактов и местному контролю, и тем не менее отныне вооруженные силы действуют как отдельные, оформленные ветви власти в национальном государстве. Так что к XIX в. испанская армия становится настолько самостоятельной, что неоднократно вмешивается в национальную политику (Ballbe, 1983).
В Испании и других странах довольно рано (и навсегда) произошло резкое отделение армии от флота. Отделение же армии (обычно специализирующейся на ведении военных действий с другими вооруженными силами) от полиции (обычно специализирующейся на контроле над невооруженными или слабо вооруженными лицами и группами лиц) в национальном масштабе происходит довольно поздно — в большинстве стран в течение XIX в. К этому времени происходит широкая, концентрированная и потому неравномерная аккумуляция сил принуждения. К XIX в. государства сумели неплохо вооружиться и практически разоружили свое гражданское население.
