Эдуард Перруа - Столетняя война
Еще тяжелей для королевской власти была необходимость вставать в позу просительницы и даже попрошайки, чтобы получить эти скудные субсидии. В обмен за выплату кое-какого эда государство подтверждало старинные привилегии, даровало привилегии новые, освобождения от налогов, нередко массовые. Комиссары короля были вынуждены торговаться с населением; им было рекомендовано проявлять мягкость, снисходительность, смирение. В ходе этих нелегких переговоров утверждался — больше фактически, чем в качестве юридической данности, — принцип необходимого согласия податных людей и их представителей на выплату того или иного налога. Именно здесь ярко показали себя местные собрания — многолюдные, частые, не имевшие ни фиксированного состава, ни установленной процедуры; эти собрания и стали называть Штатами. Необходимость для государства любой ценой получить деньги приводит к тому, что обращение к Штатам становится почти обязательным, и никто не полагает, что король вправе уклониться от этого. О функционировании этих ассамблей и об их составе известно мало; решающую роль играли собрания «добрых городов». Похоже, что первыми стали собираться ассамблеи на местах: только в 1343 г. возникнут первые Штаты, которые историки, несколько предвосхищая события, квалифицируют как Генеральные, хотя соберутся на них только депутаты с Севера и из центра королевства, то есть из той его части, которую вскоре, в противовес Лангедоку (к которому всегда обращались отдельно), станут называть Лангедойлем. Смелея по мере того, как центральная власть позволяла почувствовать затруднительность своего положения, эти собрания требовали разорительных компенсаций. В 1337 г. собравшиеся в Понт-Одемер нормандские Штаты, сославшись на Хартию нормандцам 1315 г.[48], вообще отказывались платить субсидии. В конечном счете они согласились сделать скудное добровольное дарение при условии, что будут подтверждены их свободы и дарованы грамоты с привилегиями. Через два года нормандские депутаты воспротивятся повторным требованиям принца Иоанна, будут долго рассуждать и наконец заставят центр точно указать их финансовые привилегии — к большому ущербу для королевской казны. В 1340 г. знать бальяжа Вермандуа поставит еще более жесткие условия: сборщиков налогов будут выбирать сами сеньоры; деньги пойдут на оплату только тяжеловооруженных конников из данной провинции; со дня роспуска королевского оста сбор прекратится. Если даже податной человек соглашался лишиться какой-то суммы, он ограничивался оплатой краткосрочного летнего похода, не догадываясь, что война уже приобрела новое обличье.
Эта неуверенность в завтрашнем дне отчасти объясняет, почему военные приготовления в 1337-1338 гг., то есть накануне войны, были столь медленными и малоэффективными. Но извиняет ли она известную вялость в дипломатической сфере — в объединении друзей Франции против проанглийской коалиции? Не то чтобы Филипп пренебрегал этой задачей, но образцового рвения здесь он не проявлял; коалиция его союзников будет явно слабей сплоченной группировки противников. Однако все-таки в Нидерландах у него были старые друзья: Людовик Неверский, граф Фландрский; Иоанн Люксембургский, он же король Чехии. Не будучи больше в состоянии рассчитывать ни на Эно, ни на Брабант, он покупал союзы с епископом Льежским, с графом Цвейбрюккенским, с Генрихом Баварским, с городом Камбре; хоть этот список союзников и выглядит внушительно, но они были разрознены, разобщены по сравнению с компактной группой противников. Больше повезло Филиппу на южных границах: здесь он начал переговоры с Кастилией и в декабре 1336 г. заключил союзный договор с Альфонсом XI, а значит, теперь в предстоящей войне мог рассчитывать на поддержку со стороны кастильского флота.
Наконец, чтобы ярче выразить вновь обретенную независимость от авиньонской курии, Филипп завязал переговоры с монархом, который уже более десяти лет как зарекомендовал себя заклятым врагом Иоанна XXII и Бенедикта XII. Речь идет об императоре Людвиге Баварском, закоренелом схизматике, отлученном, преданном анафеме. Действительно ли Валуа хотел вступить в союз с главой Империи, оказать ему помощь против Авиньона и просить его содействия против Плантагенетов? Сомнительно. Так или иначе, вяло протекавшие переговоры закончились ничем. Дело в том, что необходимую сумму безденежному баварцу уже предложил более расторопный и практичный Эдуард III. Не устояв перед блеском стерлингов, император 26 августа 1337 г. вступил в союз с королем Англии, поддержав всем своим авторитетом нидерландско-рейнскую коалицию, мощь которой выглядела опасной угрозой для королевства Франции.
IV. ПРОСЧЕТЫ АНГЛИИ
В 1338 г. масштабные английские приготовления на северных границах Франции шли к концу. Чтобы успешней их вести, надо было усыпить бдительность противника, звался ли он Бенедиктом XII или Филиппом VI. Папа был возмущен тайным союзом Плантагенета с императором-схизматиком, союзом, секрет которого оберегали плохо. Ради успокоения понтифика английский король спешно согласился продлить перемирие сначала до 1 апреля, потом до 1 июля; он торжественно заявил Святому престолу о своей приверженности к миру и даже послал полномочных представителей в авиньонскую курию, где под эгидой наивного Бенедикта XII тщетно продолжали искать средства для предотвращения войны. Что касается Валуа, его надо было ввести в заблуждение относительно военных планов англичан. Поэтому Плантагенет громогласно объявил, что если мир спасти будет нельзя, он намерен лично отправиться в свое Гиенское герцогство и защитить его от изменнических действий французских чиновников.
Тем временем в Нидерландах и на Рейне заключались все новые сделки. Эдуард не удовлетворился тем, что очень задорого купил союз с имперскими князьями. Чтобы вынудить их верней ему служить и использовать их для осуществления завоевательных планов, ему было необходимо обладать какой-то официальной властью над ними, которая могла бы их удержать от всегда возможной измены. И он договорился с безденежным баварцем, что тот, за деньги, пожалует ему титул викария Империи в Нижней Германии, что давало суверенные полномочия, равные императорским, на всей территории бывшей Лотарингии. Решив, что цель теперь близка, он поспешил начать войну. В апреле он заявил о намерении расторгнуть перемирие и погрузить 1 мая свои войска на корабли, чтобы везти их на континент. Успеть к этому сроку ему не позволили финансовые затруднения. Наконец 16 июля внушительный флот вышел из порта Оруэлл в устье Темзы и взял курс на Антверпен. Став гостем герцога Брабантского, которого дополнительно привязали к союзнику новые торговые привилегии, король сбросил маску, 22 июля отозвав послов, которые для видимости продолжали переговоры под эгидой папы. Потом он выехал в Рейнскую область для встречи со своим другом-императором.
5 сентября 1338 г. в Кобленце на блестящих празднествах, где присутствовали почти все курфюрсты Империи, состоялась встреча Эдуарда III и Людвига Баварского. Император послал официальный вызов королю Франции и его сторонникам, поклялся в течение семи лет помогать новому союзнику против династии Валуа, потребовал от немецких князей пообещать Плантагенету верную службу в этих войнах. Потом он передал Эдуарду инсигнии викария Империи — знаки достоинства, в равной мере льстящие самолюбию получившего их и служащие его амбициям. Ведь английский король видел в них не просто побрякушки. С их помощью он надеялся как можно больше расширить свою власть. В то время как на монетном дворе в Антверпене начали чеканить монету с орлом — гербом Империи, но от имени Эдуарда III, он трижды созывал вассалов, подчиненных ему как викарию, чтобы принять от них оммаж: 12 октября в Герке — в Брабанте, 2 ноября в Мехелене и 18 декабря в Бинше — в Эно. На его призыв откликнулись все нидерландские князья во главе с герцогами Брабантским, Гелдернским и графом Эно, кроме епископа Льежского, отказавшегося делать такой жест, который означал бы разрыв его союза с Валуа. Даже Людовик Неверский не осмелился уклониться от выполнения вассального долга, потому что держал от императора имперскую Фландрию, то есть земли за Шельдой. Эти блестящие церемонии придали Эдуарду авторитет, скоро перешагнувший границы Лотарингии. Его посланцы встречались с графами Бургундии, Женевы, Савойи; казалось, по восточной границе Францию стараются окружить врагами до самого Арльского королевства.
Пышные церемонии и успешные переговоры заняли Плантагенета до начала осени. Теперь военные действия начинать было нельзя, и их перенесли на весну 1339 г. Отправку необходимых подкреплений отложили из-за новых финансовых трудностей. Празднества и союзы стоили дорого. Чтобы пускать пыль в глаза алчным союзникам, Эдуард брал займы, не думая возвращать их, у купцов, у нидерландских городов, у итальянских банкиров. Он также предполагал обогатиться за счет продажи шерсти, конфискованной перед отъездом. Но эта операция, порученная флорентийским фирмам Барди и Перуцци, не оправдала его надежд. Рассчитывали, что первый караван привезет 20 000 мешков, а он доставил всего 2500. Пока не поступили другие, Эдуард заложил свои драгоценности ростовщикам. Великолепная корона, которую он заказал для будущего помазания в короли Франции, за скромную сумму была отдана в залог архиепископу Трирскому. Словно решив добавить ему трудностей, неуемный Бенедикт XII непременно хотел восстановить мир, используя затяжку с началом войны, чтобы хлопотать о начале новых переговоров. Хитрить с ним Эдуарду было больше незачем. Он велел передать, что не согласится ни на какие новые переговоры, пока Филипп не откажется от союза с Шотландией и не вернет Аквитанию. Кроме того, в пространном послании авиньонской курии Плантагенет объяснял причины, по которым претендует на корону Франции.
