И. Василевский - Романовы
Петр не родился, а сделался великим человеком.
Трудно ответить на вопрос, как, каким образом произошло это превращение. Можно только внимательно всмотреться в события его жизни, ярко и выпукло отражающие решительную, переломную эпоху в жизни России. И в первую очередь следует всмотреться в поездки Петра за границу, переродившие и изменившие его психику.
Глава III
Ново! Небывало! Русский царь отправляется за границу!
По тем временам план Петра отправиться в путешествие по Европе казался изумительно смелым, небывалым. Русские летописи не знали ничего подобного. Вообще поездка за границу считалась чем-то вроде измены. Какие расправы следовали за дерзкими попытками русских людей уехать за границу! Серьезные кары ожидали не только самих виновных, но и их родичей. Когда князь Хворостин в царствование Михаила Федоровича или Ордын-Нащекин в царствование Алексея Михайловича оказались повинны в этом «грехе» это вызывало целую бурю.
Но если путешествие за границу считалось совершенно недопустимым для верноподданных, то еще более кощунственной была такая поездка применительно к царю. Русский царь должен сидеть дома, а не по заграницам шататься! За 600 лет, со времени князя Изяслава, русская история не знала ни одного случая такого рода. Именно этим — крайней необычностью путешествия — объясняется инкогнито Петра, путешествовавшего под именем унтер-офицера Петра Михайлова. Никто в России не должен был знать, что царь отлучился за границу. За разговоры об этом полагались нещадные батоги. Царь находится в Воронеже — такова была официальная версия. За все время путешествия даже на письмах, отсылаемых из России царю, неизменно значилось: «передать унтер-офицеру Петру Михайлову».
Мы видели уже, до чего не похож образ Петра, каким он рисуется из подлинных документов эпохи, на тот слащавый, выдуманный и приторный манекен, который создали не в меру усердные официальные источники. Когда следишь за путешествием Петра по первоисточникам, убеждаешься в этом лишний раз, и делаются совершенно понятными те ужас и смятение, которые вызывал в европейцах того времени этот российский дикарь.
Отъезд Петра был назначен на февраль 1697 года, но он несколько задержался — открылся очередной заговор. Слухи о поездке царя вызвали не только общее возмущение, но и попытки восстания. Надо было браться за усмирение, за топор. На этот раз Петр спешит: головы рубятся наспех, без того увлечения и азарта, с которыми он, превзойдя Грозного, уничтожал сторонников Софьи, стрельцов. Перед поездкой казни интересуют его только количественно, а не качественно. Самому пытать подозреваемых, подвешивать их на дыбу и собственноручно отрубать головы на этот раз Петру не хочется. Некогда — за границу ехать надо.
10 марта тронулись, наконец, в путь колымаги и рыдваны. В свите «унтер-офицера Михайлова» около 250 человек. С собой везут не только пажей, камердинеров, но и музыкантов, шутов, ювелиров… Ехать, так ехать!
Первым этапом явилась Швеция. Шведский губернатор в Риге Дальберг воспользовался тем, что царь путешествует инкогнито и, сказавшись больным, на приеме не появился. В будущем мстительный Петр припомнит ему это прегрешение и, объявляя войну Швеции, сошлется на это невнимание губернатора как на личное оскорбление русского императора, делающее неизбежным открытие Россией военных действий. Как будто предвидя это, уже в этот период Петр, пребывая в Риге, принимается собственноручно набрасывать план крепости. Шведским властям приходится вежливо, но твердо одернуть не в меру предприимчивого гостя. Шпионить, приехав в гости, не полагается.
Огромное большинство показаний современников останавливается прежде всего на жестоком пьянстве, которому предавался в путешествии Петр, выбирая для этого наиболее грязные харчевни и кабаки.
Представительства в какой бы то ни было форме он не выносит. Миндальничанья терпеть не может. Когда курфюрст Бранденбургский выслал ему навстречу принца Гольштейн-Бекского, Петр наотрез отказался разговаривать с этим посланником. Ему приятнее и веселее было с портовыми матросами и судомойками.
Когда придворный церемониймейстер, поэт и ученый Яков фон Базель, утонченный царедворец, пытается встретить царя речью по всем правилам хорошего тона, Петр набрасывается на него и срывает с него напудренный парик. Церемониймейстер в ужасе.
— Этак не полагается, ваше величество, — указывают царю.
— А на кой леший он, церемониймейстер этот, нужен?
Окружающие подробно объясняют, но, выслушав внимательно объяснения, Петр заявляет:
— Ах, вот как? Ну ладно. Пускай он мне девку приведет.
В путешествии Петр, как известно, многому научился. Но даже и наиболее расположенные к царю историки не могут все же не остановиться на той длинной серии скандалов, которые затевает этот «знатный иностранец» в каждом городе. Знатные сановники граф фон Крейзен и судья фон Шлакен от имени курфюрста пришли к Петру, но царь пьян.
— Пошли вон, черти! — любезно встречает он явившихся к нему представителей.
«Когда он выходил, бывало, на прогулку в Кенигсберге, все разбегались в разные стороны, — констатирует современник. — Те, которые не успевали вовремя удрать, нарывались на неприятность». Некая придворная дама попалась на глаза знатному туристу. «Хальт!» — кричит Петр громовым голосом и, «хватив ее, добывает у нее из-за корсажа часы». Осведомившись, который час, он милостивым жестом отпускает фрейлину и с громким хохотом идет дальше.
В Кенигсберге Петр заинтересовался тем, как производится колесование. Этого вида казни пока еще нет в том обиходе, которым широко пользовался царь, и любознательный Петр во что бы то ни стало желает посмотреть на эту процедуру. Власти Кенигсберга извиняются — в настоящее время нет ни одного преступника, заслуживающего подобной кары. Петр возмущен:
— Что это еще за нежности?! Нет осужденного, так ведь найти-то можно!
Но кенигсбергские власти твердо стоят на своем. Без повода, не имея на то оснований, из одной лишь любезности к гостю, они никого из своих сограждан колесовать не хотят.
Рассерженный Петр идет на компромисс.
— Ну ладно, возьмите кого-нибудь из моей свиты.
Удивительно, но и от этого предложения кенигсбергцы уклонились.
Такого рода черточки проявляются чуть ли не каждый день. Во время ужина у курфюрста один из слуг уронил тарелку. Петр рассвирепел, тут же выхватил шпагу и кинулся на слугу. Жизнь несчастного удалось спасти только клятвенным обещанием, что его накажут плетью.
Еще одна характерная черта: во всех городах на пути Петр категорически отказывается останавливаться в тех апартаментах, которые для него приготовлены. В Гааге, например, его привезли в приготовленные специально для него комнаты.
— Где я буду спать? — спрашивает Петр.
Его вводят в роскошную комнату с пышной и удобной кроватью.
— Здесь? На этой кровати? Ни за что. — Петр отправляется на чердак, находит постель служанки и объявляет: — Я тут хочу спать. — Но уже через несколько минут снова передумал: — Не хочу здесь жить, поеду в другое место.
В 12 часов ночи нашли коляску. Петр уехал в Дулен, где поместился в посольстве. Здесь повторяется прежний разговор:
— Где я буду спать?
И вновь отказывается от чистой кровати. Обежав все закоулки, он находит слугу, спящего в чулане на половике, и пинком сбрасывает его с места:
— Вставай, вставай! Тут я буду спать.
Это не обычные причуды Петра, это нечто более серьезное: у него было что-то вроде боязни пространства. Он не выносит, например, высоких комнат. Если не было никакой возможности найти для ночлега никакого низенького помещения, он требовал устройства особого потолка из натянутого для этой цели холста.
Так же болезненно не выносит Петр одиночества. Он не может спать один. Если близ него нет Екатерины или какой-нибудь другой женщины, он кладет с собой кого-либо из денщиков. Даже укладываясь спать днем, он кладет голову на живот дежурного денщика. Горе пошевельнувшемуся и нарушившему покой Петра — изобьет в кровь своей дубинкой. Но без этого живого тела рядом Петр не может заснуть ни на один час.
По пути в Голландию Петр категорически отказывается остановиться в Берлине. «Город неинтересный», — решает он. Софья-Шарлотта Прусская проявляет интерес к его приезду. В своем письме к министру Фуксу в мае 1697 года она пишет: «Хотя я враг нечистоплотности, но на этот раз любопытство берет верх. Мне бы хотелось, чтобы царя убедили проехать здесь. Мы с удовольствием истратили бы для такого случая то, что мы тратим на редких зверей».
Министр Фукс постарался залучить «редкого зверя» и пригласил царя в Коппенбрюгге, но, как мы уже знаем, увидев пышное общество, которое ожидало его здесь, Петр закрыл лицо руками и поспешно покинул дворец. Когда его нашли, пришлось более часа убеждать его вернуться.
