Михаил Яковлевич Геллер - К началу. История Российской Империи
1862 г. Иван Тургенев одарил русский словарь новым словом - нигилист. Так называл себя герой его романа «Отцы и дети» Базаров. Задуманный писателем как пародия на влиятельнейшего радикального литературного критика Николая Добролюбова (1836-1861), Базаров стал моделью «нигилиста», отвергавшего все и вся. Афоризм Базарова - дух разрушающий есть дух созидающий - становится программой «новых людей», «нигилистов» - интеллигенции. Дмитрий Писарев, один из наиболее ярких лидеров интеллигенции в 60-70-е годы, излагал эту программу в нескольких пунктах: «…что можно разбить, то и нужно разбивать, что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам, во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть»42.
Жозеф де Местр предупреждал в начале XIX в., что главная опасность для России не крестьянский бунт, а «Пугачевы из университета». Во второй половине XIX в. они появились. Выломившись из государственных структур, освободившись от государства, «новые люди» взяли на себя миссию освобождения народа. Они не сомневались в своем праве руководить народом Во-первых, потому что их целью было народное благо. Во-вторых, потому, что они знали, как дать народу то, что ему нужно, даже если сам народ не осознает своих потребностей. Курляндский губернатор Петр Валуев писал в «Думе русского», разошедшейся в тысячах списках после смерти Николая I. «Везде преобладает у нас стремление сеять добро силой»43. Будущий министр Александра II имел в виду государственный аппарат. Но ту же самую тенденцию «сеять добро силой» проявляет враждебная государству интеллигенция. «История русской общественной мысли есть история русской интеллигенции», - пишет Иванов-Разумник.44 И он же называет «знаменем русской интеллигенции» литературного критика Виссариона Белинского (1811-1848) «Неистовый Виссарион», как называли его поклонники, «предшественник полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении», как писал о нем Ленин, дал определение роли писателя в русском обществе. Наша публика права, писал Белинский. Она видит в русских писателях единственных вождей, защитников и спасителей от губительного самодержавия. И критик делает вывод: поэтому публика всегда готова простить писателю плохую книгу, но никогда не простит ему вредную.
Некрасов так изложит мысль Белинского: «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Иначе говоря, искусство вторично, правильная тенденция - первична.
Эта эстетическая концепция отдавала власть над умами читателей литературным критикам: они определяли, какая книга хорошая, какая плохая, какая вредная. В результате возникла ситуация уникальная: вождями общественной мысли и общественного движения стали литературные критики. После Белинского пришел Писарев, затем - Чернышевский, затем Добролюбов.
В романе «Что делать?» Николай Чернышевский составляет иерархию «новых людей»: они представляют собой руководящий слой, но из них вырастают вожди, «соль земли русской». Писатель сообщает, что встретил только «восемь образцов этой породы». Моделью «этой породы» стал герой романа - Рахметов, сознательно, интеллектуально и физически готовивший себя к власти над Россией. В ходе подготовки, что поразило читателей, Рахметов, в частности, спал на гвоздях. Автор «Что делать?» знал, что он предназначен быть вождем. В письме жене из крепости он объяснял: «Со времени Аристотеля не было сделано еще никем того, что хочу делать, и буду я добрым учителем людей в течение веков, как был Аристотель…»45.
Наличие вождей, руководителей, предполагало существование массы, народа, руководимых. Михаил Бакунин предупреждал. «Нужно, чтобы ум наш выучился понимать ум народа и чтобы Наши сердца приучились биться в один такт с его великим, но Для нас еще темным сердцем. Мы должны видеть в нем не средство, а цель, не смотреть на него как на материал революции по нашим идеям, как на «мясо освобождения»46. Представление о том, что народ является «мясом освобождения», было широко распространено среди «вождей». Виссарион Белинский пишет 28 июня 1841 г. в письме единомышленнику: «Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную…»47. Двадцать лет спустя авторы прокламации «Молодая Россия» заявляют, что если для реализации их программы нужно будет уничтожить сто тысяч помещиков, они не испугаются. Представьте себе, предлагает «Молодая Россия», что в один прекрасный день исчезнут все министры, вся аристократия, все помещики. Россия даже не заметит этой потери. В 1819 г. такое предложение сделал Сен-Симон, говоря о Франции. Он предлагал представить себе исчезновение 30 тыс. ненужных. Русские революционеры говорят о 100 тыс.
Дело было не только в большей численности русского населения. Радикальность русской интеллигенции нарастала с каждым днем. 17-летний Петр Ткачев, один из главных творцов идеологии «нового человека», объявлял, что успех революции будет обеспечен, если всем жителям Российской империи старше 25-лет отрубят головы48. Литература зарегистрировала образ революционера. Одобряя или порицая. Николай Чернышевский делает Рахметова моделью вождя. Николай Лесков в романе «Некуда», выброшенном из истории русской литературы либеральными критиками, дает слово нигилисту Бычкову: «Залить кровью Россию, перерезать все, что к штанам карман пришило. Ну, пятьсот тысяч, ну, миллион, ну пять миллионов… Ну что же такого? Пять миллионов вырезать, зато пятьдесят пять останется и будет счастливо»49. В 1871 г., через семь лет после Лескова, Федор Достоевский публикует «Бесы». «Фанатики человеколюбия», как выражается писатель, нарисованы несравненно выразительнее, чем у Лескова, но говорят они то же самое. Шигалев, один из главных «бесов», предлагает «рай, земной рай, и другого на земле быть не может». Для достижения этого рая необходимо уничтожить девять десятых человечества: в раю будут жить оставшиеся.
60-е годы, начавшиеся ликвидацией крепостного права, открывшие эпоху реформ, приносят России предчувствие приближающейся бури. «Ультрапрогрессисты» - как выражается Никитенко, «нетерпеливцы» - как обозначает их Лесков, хотят революции. В сентябре 1861 г. студенты Петербургского университета после увольнения профессора Павлова, лекции которого о тысячелетии России не понравились цензуре, забастовали. Это была первая в истории страны студенческая забастовка. Ее поддержало подавляющее большинство профессоров. Говорить плохо о правительстве стало модным, заносит в дневник А. Никитенко. «Колокол» Герцена, читаемый всей просвещенной Россией и особенно внимательно при дворе, торжествует: «Со всех сторон огромной родины нашей: с Дона и Урала, с Волги и Днепра растет стон, поднимается ропот - это начальный рев морской волны, которая закипает, чреватая бурями…». Волнения студентов побуждают лондонского изгнанника в статье «Третья кровь» писать: «… к польской, крестьянской крови прибавилась кровь лучшей молодежи Петербурга и Москвы». Александр Герцен преувеличивал - студенческой крови не было: забастовщиков арестовывали, но вскоре освобождали - посылали в ссылку или увольняли из университета. Власти растерялись и не знали, что делать. Герцен звал студентов: не жалейте вашей крови. Ваши раны - святые, вы открываете новую эру нашей историю, с вашей помощью Россия входит во второе тысячелетие, которое, по-видимому, может начаться изгнанием варягов за море… Редактор «Колокола» имел в виду изгнание Романовых - потомков Рюрика.
Русские города, в том числе и столицы, горели часто - к этому все привыкли. Но когда 28 мая 1862 г. загорелся Апраксин двор - главное торговое место Петербурга - всем показалось, что революция начинается. Тем более, что по городу ходила прокламация «Молодая Россия», звавшая к убийствам и пожарам. «Власти совершенно потеряли голову. Во всем Петербурге не было тогда ни одной паровой пожарной трубы», - вспоминал Петр Кропоткин50. Все убеждены: столицу империи поджигают. Не было сомнений: поджигают «нигилисты» и поляки. Федор Достоевский, недавно вернувшийся из ссылки, пошел к Чернышевскому (в котором все - и он тоже - видели вождя «новых людей») просить, чтобы он прекратил пожары. Поджигателей так и не нашли: может быть, это были террористы, может быть - провокация полиции, а может быть - жгли свои лавки купцы, желая получить страховку.
Правительство принимает меры. Начинаются процессы авторов прокламаций, «нигилистов». Самый крупный из политических процессов этого времени - суд над Чернышевским. Он был обвинен в написании прокламации «Барским крестьянам от их Доброжелателей…». Воззвание Чернышевского объясняло крестьянам, что никакой воли по царскому манифесту 1861 г. они не Получили, что есть страны, например Франция, Англия, где цари находятся под властью народа, который выбирает их и сменяет, если они ему не нравятся. В заключение автор приглашал «барских крестьян» сговориться добывать себе волю втайне, Подговаривать к тому же государственных и удельных крестьян и солдат, а когда все будет готово, он обещал дать сигнал к общему восстанию51.
