Хилэр Беллок - Ришелье
Генриху IV были чужды многие возвышенные чувства, но только не чувство военного товарищества. Он не забыл своего верного старого служаку, и когда пришло время позаботиться о детях своего товарища по оружию, он оказал им свое покровительство.
Мать кардинала, в девичестве Сюзанна де ла Порт, была дочерью видного деятеля парижского парламента, то есть принадлежала к дворянству мантии. Она оказала очень большое влияние на формирование характера Ришелье. Именно от нее, а не от отца, унаследовал он здравомыслие и рассудительность, терпение и выдержку. Сразу после смерти мужа и вплоть до совершеннолетия ее детей она напоминала о нуждах семьи тем из придворных, которые близко знали ее мужа. Именно она попросила короля закрепить за семьей мужа небольшую епархию с центром в городе Люсон.
Она так хорошо вела хозяйство, что сумела в конце концов расплатиться с долгами. Большего сделать не удалось. Хотя Генрих IV обещал вдове выплачивать пенсию, но так этого и не сделал.
В сотнях книг, заполнивших книжные полки, говорится о том, что семья Ришелье была бедной. Гораздо точнее сказать, что она находилась в стесненных обстоятельствах: надо было заплатить долги мужа; много денег уходило на содержание старшего сына Анри — он отличался мотовством — при дворе; строения и хозяйственные постройки требовали ремонта после военного разорения, которое было особенно большим в провинции Пуату, — на это тоже требовались немалые деньги. Но, видимо, того дохода, который давала земля и рента, вполне хватало, чтобы покрыть долги, издержки и другие расходы, и еще оставалась какая-то сумма, чтобы скромно жить в деревне. Мы не знаем, каков был годовой доход семьи, но можем оценить его по сохранившимся сведениям о церковном вкладе семьи. Он составлял несколько тысяч ливров в год. Все свои дни мать Ришелье проводила в хлопотах по хозяйству, пытаясь сэкономить каждое су, под пристальным взглядом свекрови, происходившей из рода Рошешуар и дожившей до очень преклонных лет.
Согласно дошедшему до нас документу, Арман Жан дю Плесси родился 9 сентября 1585 года. Он был четвертым ребенком, у него было два брата, Анри и Альфонс, и две сестры: Франсуаза и Николь, которая родилась после него.
Интересно, что в документе указана дата рождения, но ничего не говорится о месте рождения. Это очень странно, потому что до нас дошло множество всевозможных документов, связанных с Ришелье. Странно также и то, что сам Ришелье, очень заинтересованный в своей родословной и поднятии своего престижа среди знати, не оставил нам никаких указаний на этот счет. Спор о том, где он родился, продолжается, и, видимо, никогда не будет решен, несмотря на очень кропотливые и обширные исследования. Быть может, какие-то сведения имеются в рукописях, хранящихся в Нью-Йорке, но они мне были недоступны. Потомки Ришелье также ничего не знают об этом.
Историк Жаль нашел в церкви Святого Евстахия вблизи отеля де Билль в Париже запись о его крещении, сделанную спустя восемь месяцев после рождения[7], 5 мая 1586 года. Приводится дата его рождения, но о месте рождения ничего не говорится. На полях книги записей другим почерком, по-видимому позднее, написано, что родители ребенка живут на рю де Жюи.
Мадемуазель де Монпансье говорит, что, побывав в загородном доме Ришелье, она видела комнату, в которой он родился. Известно, что кардинал перестроил дом-крепость своих предков. Зачем он стал бы сохранять в неприкосновенности комнату, если бы он не родился в ней. Когда мадемуазель де Монпансье писала свои мемуары, она так же хорошо помнила время Ришелье, как помнит мистера Гладстона мой пожилой современник, читающий эти строки. Между прочим, Лафонтен говорит то же самое. Старые слуги в доме Ришелье также давали положительный ответ на этот вопрос, видимо следуя давней традиции, восходящей к тому времени, когда в доме жил кардинал.
Селлье в своей монографии, посвященной Центральной аптеке, занимающей то место, где когда-то был отель Домон, пишет, что Ришелье родился именно здесь. Его старший брат женился на дочери владельца отеля, но этого недостаточно, чтобы считать его сообщение достоверным, так как он не приводит никаких фактов.
Аното в своей многотомной «Истории кардинала Ришелье» подробно рассказал о детстве кардинала и, приведя свои соображения, утверждает, что он родился в Париже. Пюре в написанной им «Жизни Ришелье» говорит то же самое. Хотя он не был современником кардинала, его книга была написана, когда еще живы были ближайшие родственники кардинала. Сам кардинал в двух речах и в письме (соответственно в 1628, 1633 и 1641 годах) говорит о себе как о «парижанине». Мы не можем придавать этому утверждению слишком большого веса: ведь могло случиться так — не будем забывать, он был общественным деятелем, — что ему хотелось, чтобы его считали парижанином.
Приведя все за и против, мы не можем принять ни той, ни другой гипотезы. По-видимому, вопрос не будет никогда решен.
Первым учителем маленького Армана Жана был настоятель мужского монастыря в Сомюре. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он поступил в парижский университет Коллеж де Наварр. Здесь обучались незнатные дворяне с достатком. Арману Жану был пожалован титул маркиза де Шийю — по одному из поместий Ришелье. Вместе с ним в Париж поехали двое слуг и частный учитель.
В университете Арман Жан получил хорошую подготовку по классическим языкам и литературе. В дальнейшем он опирался на знания, полученные в университете: благодаря им он стал таким, каким мы его знаем. Когда он встал у кормила государства, он делал все от него зависящее, чтобы поддержать национальную литературу. Его отношение к литературе и искусству было искренним, в нем не было обычного лицемерия: он понимал, какое большое значение имеют они для государства. Вероятно, он не согласился бы с доктором Джонсоном, который утверждал, что величие нации определяется ее писателями, но он не один раз говорил, что нация, у которой нет литературы, не может быть сильной и великой. Несомненно, это убеждение зародилось у него еще тогда, когда он жил в Латинском квартале.
Высокие образцы литературы были созданы во Франции еще в XVI веке. Назовем лишь тех, чей гений несомненен: Рабле, Ронсар, Малерб. Но литература еще не стала необходимым компонентом общественной атмосферы, да и ценителей ее было слишком мало. Как известно, литературой интересуются люди, имеющие достаток и досуг. В XVI веке знать и дворянство были почти поголовно заняты войной, а средние классы заседали в парламентах, торговали и яростно спорили о религиозных догматах. Положение изменилось в первой трети XVII века, и без содействия Ришелье это не могло бы произойти.
Древнегреческий язык он знал недостаточно хорошо, зато латинский язык — блестяще. Иногда он пользуется им в частной переписке. Латинские фразы, написанные тем же быстрым почерком, что и французские, выражают его мысль просто и прямо, без какой-либо ученой витиеватости, так, словно писать по-латыни не составляло для него никакого труда. За свою жизнь он выучился также итальянскому и испанскому языкам, которые были необходимы ему для ведения переговоров, и говорил и писал на них совершенно безупречно.
Закончив изучение классиков, он поступил в Академию Плювинеля, где молодых дворян готовили к несению военной службы. Здесь Арман Жан овладел искусством верховой езды, которое он потом демонстрировал во время осады Ла-Рошели или во время перехода через ущелья в Савойе, а также искусством фехтования. Здесь он начал изучать историю военного искусства и продолжал ею заниматься до конца жизни.
Когда мы из отрочества переходим в юность, для каждого из нас наступают решающие годы, в которые формируется наш характер. Опыт, полученный в те годы, остается на всю жизнь. Именно в эти годы молодой Ришелье нашел свое призвание — военное дело. И хотя он так и не стал военным, но военная жилка сохранилась в нем на всю жизнь.
Случаю было угодно, чтобы он не закончил академию, а снова вернулся в университет, где стал изучать теологию и готовиться к принятию духовного сана. Сейчас мы расскажем, как это произошло.
В 1600 году, когда Арман Жан еще учился в Колледже де Наварр, Генрих IV вдруг вспомнил о вдове своего боевого товарища и предложил ей место фрейлины в свите королевы Марии Медичи. Сюзанна дю Плесси была очень польщена оказанной ей честью, чуть было не согласилась, но потом отказалась: она боялась тех больших расходов, которые неизбежно появятся, если она будет жить в Париже и служить при дворе. Она все еще продолжала экономить во всем, чтобы восстановить расстроенное состояние.
Король понял причины ее отказа и послал ей в качестве своего личного дара двадцать тысяч ливров. Он взял также на службу при дворе в качестве камергера ее старшего сына, который до этого был пажом, и положил ему годовой оклад в четыре тысячи ливров. Второму сыну он дал епархию с центром в городе Люсон.
