Майкл Ллевеллин Смит - Афины: история города
Для великого человека весь мир — гробница.
Из надгробной речи Перикла. Фукидид. Книга втораяКерамик, район гончаров, является также территорией древнего кладбища. Оно расположено к западу от Агоры. Часть античного кладбища занимает раскоп германских археологов. Первое кладбище — самое интересное из возникших после восстановления независимости Афин. Оба кладбища содержат самые трогательные образцы искусства той эпохи.
По древнему афинскому обычаю мертвых хоронили за пределами городских стен. Павших на войне обычно хоронили там, где они погибли, но в начале V века до н. э. мертвых стали привозить домой и устраивать им государственные похороны на общем кладбище за городскими стенами, в Керамике.
Историк Фукидид, описывая зиму 431/30 года до н. э., конец первого года войны со Спартой, рассказывает, как афиняне проводили публичные похороны первых жертв войны:
Той же зимой афиняне совершили по обычаю предков от имени города торжественную церемонию погребения воинов, погибших в первый год войны. Останки павших за три дня до погребения по обычаю выставляются в разбитом для этого шатре, и всякий приносит своему близкому дар, какой пожелает. При погребении останки везут на повозках в кипарисовых гробах — на каждую филу по одному гробу с останками погибших из этой филы. Несут еще одно покрытое ковром пустое ложе для пропавших без вести, тела которых после битвы нельзя было найти и предать погребению. Любой из граждан и чужеземцев имеет право присоединиться к похоронной процессии. Участвуют в погребальной церемонии также и женщины, оплакивая на могиле своих близких. Павших хоронят в гробнице полиса, находившейся в красивейшем предместье города. Здесь афиняне всегда хоронят погибших в бою, за единственным исключением павших при Марафоне, которым был воздвигнут могильный курган на самом поле битвы как дань их величайшей доблести[14].
Так афиняне создали прецедент могилы неизвестного солдата. Описанное Фукидидом было прелюдией к знаменитой надгробной речи Перикла, произнесенной с высокой трибуны над общей могилой.
Не всегда похороны были так хорошо организованы. При строительстве станции метро в Керамике (которая в конце концов так и не была построена) бульдозер вскрыл массовое захоронение, которое содержало останки приблизительно ста пятидесяти мужчин, женщин и детей, сброшенных кое-как в одну большую яму. Эксперты датировали останки промежутком между 430 и 420 годами до н. э., временем начала войны между Афинами и Спартой. В своем рассказе об этой войне Фукидид упоминает чуму, разразившуюся в Афинах в 430—429 годах до н. э., когда население Аттики теснилось в городе, а спартанская армия опустошала долину:
Враги находились всего лишь несколько дней в Аттике, когда в Афинах появились первые признаки заразной болезни, которая, как говорят, уже раньше вспыхивала во многих местах… Но никогда еще чума не поражала так молниеносно и с такой силой и на людской памяти нигде не уносила столь много человеческих жизней… Это постигшее афинян бедствие отягчалось еще наплывом беженцев из всей страны, и особенно страдали от болезни вновь прибывшие. Жилищ не хватало: летом приходилось жить в душных временных лачугах, отчего люди умирали в полном беспорядке. Умирающие лежали друг на друге, где их заставала гибель, или валялись на улицах и у колодцев, полумертвые от жажды. Сами святилища вместе с храмовыми участками, где беженцы искали приют, были полны трупов, люди умирали и там. Сломленные несчастьем, люди, не зная, что им делать, теряли уважение к божеским и человеческим законам. Прежние погребальные обычаи теперь совершенно не соблюдались: каждый хоронил своего близкого как мог. Иные при этом даже доходили до бесстыдства, за неимением средств (так как им уже раньше приходилось хоронить многих родственников): так, некоторые складывали покойников на чужие костры и поджигали их, прежде чем люди, поставившие костры, успевали подойти; другие же наваливали принесенные с собой тела поверх уже горевших костров, а сами уходили.
Можно не сомневаться, что массовое захоронение, которое вскрыл бульдозер, как раз и относится к тому времени, когда свирепствовала чума.
Но чума была причиной нарушения не только устоявшихся похоронных обычаев. Фукидид, который сам болел чумой, но выжил, рассказывает, что на следование обычаям влияло моральное состояние горожан. Видя, как чума стирает все социальные различия, знатность и богатство утрачивают смысл, люди старались жить одним днем, растрачивая деньги и получая столько удовольствий, сколько могли.
Керамик
Несмотря на царящий вокруг шум жилых кварталов Афин и проходящую рядом железную дорогу Пирей— Кифиссия, Керамик остается приятным и спокойным местом. Прямо через район протекает ручей Эридан. В сентябре он пересыхает, но его русло можно проследить по ярко-оранжевым цветам ороксилума и розовым цветам олеандра на мрачном фоне стен церкви Святой Троицы. Ручей течет под Священными воротами, через которые идет Священная дорога в Элевсин.
Священная дорога существует и по сей день. Сейчас она называется «Йера Одос» и проходит через несколько интереснейших мест Афин и пригородов. Генри Миллер совершил путешествие на Элевсин и был поражен обилием солнечного света, наполнившего всю округу. «Нельзя ездить по Священной дороге на автомобиле — это святотатство, — писал он. — Нужно ходить, ходить, как ходили люди древности, и позволять свету заполнять все свое существо». Интересно, прошел ли Миллер весь путь? Во всяком случае, с тех пор вторжение цемента и шума сделало прогулки гораздо менее привлекательными. Писательница Лизи Каллигас, однако, 19 сентября 1994 года бесстрашно проделала весь этот путь пешком, а через год, на машине, в обоих направлениях и затем записала свои впечатления в иллюстрированной и познавательной книжке «Священная дорога», вышедшей с фотографиями, а также сняла фильм.
Сегодня Керамик — район, отстроенный заново. Людвиг Росс писал, что в 1832 году с холма Святой Троицы (Айя Триада) он выглядел, как скопление камней, бесформенный, мрачный, серо-зеленый пыльный пустырь. Тогда это место находилось довольно далеко от современного города. Постепенно вырастали новые дома. Древние руины лежали, скрытые песком, на глубине нескольких футов. В конце XIX столетия здесь находилось газовое хозяйство, работали маленькие заводики, мыловаренный и по обжигу керамики, разрабатывали песчаные карьеры, здесь же и просеивали песок.
В 1860-х годах Греческое археологическое общество начало проводить здесь раскопки и исследования, чтобы защитить этот район от застройки, неотвратимо наползавшей со стороны улицы Пирея. Это были времена, когда никто не знал точно, где следует искать античное кладбище. Ключом стало обнаружение могильной стелы в 1863 году. Постепенно от песка очистили всю территорию. В 1913 году шефство над этим местом приняло Немецкое археологическое общество, около полувека оно проводило систематические исследования. Муниципальные раскопки добавили новые детали к картине, выстроенной немецкими и греческими археологами.
Теперь здесь находится обширная «улица гробниц» и маленький музей. С каждой стороны «улицы гробниц» расположены памятники IV века до н. э., от простых колонн, стел до скульптурных рельефов и даже маленьких храмов и мавзолеев. Один из самых интересных — памятник Дексилею, двадцатилетнему воину, убитому в бою под Коринфом в 394 году до н. э. На памятнике изображен Дексилей верхом, пронзающий врага копьем. Это изображение выглядит как прототип иконографического святого Георгия, побеждающего дракона. Но этот памятник — реплика, равно как и другие, которые можно увидеть под открытым небом. Оригиналы находятся в музее, который стал хранилищем предметов греческого погребального искусства.
Как видно на рельефах в музеях (например, в Национальном археологическом музее), умерших стремились изображать среди живых членов семьи. Они спокойны, величественны и более загадочны по сравнению с изображениями на афинских надгробиях XX века, гораздо менее выразительными. Надпись на грубо отесанной стеле рядом с изображением женщины по имени Амфарита с ребенком на руках, держащим птицу, гласит:
Держу здесь мертвого ребенка моей дочери. Когда мы при жизни любовались лучами солнца, я держала ее на коленях, вот и теперь, когда мы обе мертвы, я вместе с ней.
Эти надгробные стелы хранят тайну, которой проникаешься постепенно, и даже длительный осмотр не может ничего прояснить. Что они хотели сказать нам, оставшиеся в живых родственники этой Амфариты, этой Гегесо и прочих? Это не портреты, это эпизоды, по всей видимости, типичные, из повседневной жизни, выполненные по заказу родственников грубым мастеровым, скромным Фидием своего времени. Поэт Элитис писал о них:
