Сергей Буренин - Бумеранг Гейдриха
Уже когда они выходили из музея, Конрад Генлейн осторожно дотронулся до рукава Гейдриха.
— Извините меня, группенфюрер, мой адъютант, Карл Рихтер, очень хотел бы попасть в одну из ваших спецшкол. Он просил меня походатайствовать за него. Может быть, мы попробуем его использовать в чешских группах?
— Вы слишком приметная фигура, Конрад, как в Чехословакии, так и для тех, кто за ней следит, поэтому ваш адъютант совершенно не подходит для чешских групп. После воссоединения я постараюсь направить его в какую-нибудь из школ, но уже совсем для других задач. Как, вы говорите, его имя?
— Карл Рихтер, группенфюрер.
— Я запомню.
Берлин, 16 мая 1938 года
Генерал-полковник Кейтель прошел в свой новый кабинет и сел за рабочий стол. Здесь все для него было еще непривычно. Теперь он занял и место и кабинет бедняги фон Фрича, который хоть и добился оправдания и извинений, но в генеральный штаб уже не вернулся. «А Бломберг был прав, — подумал Кейтель в этой связи. — Зачем было тратить столько сил и нервов, чтобы получить практически то же самое».
Постучав в дверь и не дожидаясь ответа, в кабинет быстрым шагом вошел адъютант.
— Срочная телеграмма от фюрера, — с порога отрапортовал он.
Кейтель взял лист с телеграммой и без всякого удовольствия стал читать текст: он был уже в том возрасте, когда от срочных телеграмм ничего хорошего не ждут. В телеграмме ничего хорошего, с точки зрения Кейтеля, и не было: там был приказ срочно подготовить справку об оборонительных сооружениях в Судетской области Чехословакии, а также приказ откорректировать план «Грюн» с учетом новой ситуации в Австрии.
«Итак, Гитлер, воодушевленный тем, что австрийская эпопея прошла безболезненно, теперь торопит события в Чехословакии, — подумал Кейтель, — Он явно ведет Германию в пропасть: армия еще совершенно не готова к большой войне». Но вслух генерал-полковник сказал: — Срочно пригласите ко мне генерала фон Бека и адмирала Канариса.
Щелкнув каблуками, адъютант поспешил выполнять приказ.
Прага, 20 мая 1938 года
В кабинет Бенеша торопливо вошел полковник Моравец. За долгие годы службы в генштабе он так и не научился военным манерам, а скорее напоминал школьного учителя. Лицо полковника было взволнованным и раскрасневшимся.
— Господин президент, — не дожидаясь разрешения говорить, начал он, — мы получили неприятные сведения, и очень срочные. Наш агент доносит, что в нижней Австрии и в Силезии сконцентрировано около десяти немецких дивизии. Нет никаких сомнений, что Германия готовит вторжение.
Эдуард Бенеш некоторое время молча, отсутствующим взглядом глядел на полковника, потом, тяжело вздохнув, сказал:
— Я этого ждал каждую секунду. Я, конечно, сейчас же позвоню в германское посольство, но больше чем уверен, что они попросят меня не беспокоиться, потому что там проводятся просто маневры или что-нибудь в этом роде.
Президент Бенеш встал из-за стола, совершенно не обращая внимания на стоящего посередине кабинета полковника, по диагонали пересек кабинет, потом подошел к столу и нажал кнопку вызова секретаря. Когда вошел секретарь, президент кратко распорядился:
— Срочно соберите в Градчанах совещание правительства. Постарайтесь сделать это как можно быстрее. И скажите от моего лица начальнику генерального штаба генералу Крейчи, чтобы, тот срочно связался с германским военным атташе господином Туссеном и выяснил, что происходит на нашей границе, — Тут Бенеш обернулся к полковнику: — Надеюсь, вы сообщили о ваших сведениях генералу Крейчи?
— Так точно, господин президент!
— Хорошо. Оба можете идти. А вы, полковник, если получите какие-нибудь новые сведения, незамедлительно поставьте меня в известность. В любое время дня и ночи. В любое.
Когда полковник Франтишек Моравец вечером покидал здание генерального штаба, проходя мимо караульного помещения, где на всю мощность была включена большая черная тарелка репродуктора, он услышал отрывок из выступления Бенеша по чехословацкому радио.
— Сегодня я принял решения объявить в стране частичную мобилизацию. Я уверен, что в этот тяжелый для Родины час все здоровые силы нашего общества сплотятся вокруг одной беды.
Оберзальцберг, 23 мая 1938 года
Не успела машина с Риббентропом остановиться у правительственной резиденции, как министра иностранных дел тут же провели в библиотеку, где его уже ожидал Гитлер.
— Здравствуйте, герр Риббентроп, — с места в карьер начал Гитлер, — Я удалился сюда, чтобы в более спокойной обстановке обдумать дальнейшие перспективы, но сообщения по радио меня начали тревожить. Я вызвал вас, чтобы получить более подробный доклад о международной обстановке. Надеюсь, я, как глава страны, на это имею право.
— Конечно, мой фюрер, — закивал Риббентроп, — но я не вижу причин для особого волнения, если бы случилось что-то непредвиденное, я бы незамедлительно дал бы вам знать. В последнее время Англия и Чехословакия очень обеспокоены тем, что наши войска якобы сконцентрированы у чехословацкой границы. Еще позавчера мы представили меморандум, что никакой концентрации войск на границе не существует и что в армии происходят плановые летние маневры. Однако, несмотря на такие заверения с нашей стороны, полномочный представитель Англии сэр Невилл Гендерсон уже вторые сутки обивает пороги моего министерства, требуя встречи с вами. После того, как эту необоснованную панику подняли Англия и Чехословакия, мы сегодня получили на этот счет запросы из Франции и России. Однако наш посол фон Дирксен передает из Лондона, что в случае обострения европейского кризиса Англия сделает все возможное, чтобы не быть втянутой в него. Англия также постарается убедить Францию занять такую же позицию. Все это фон Дирксен передает со слов лорда Галифакса, с которым он вчера имел продолжительную беседу. Ввязывать в эти перетолки, основанные на бабьих сплетнях, вас, мой фюрер, я считал совершенно необязательным.
Во время всего доклада Гитлер нервно расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Наконец он повернулся к министру иностранных дел:
— Мы еще не готовы осуществить все возможные варианты плана «Грюн», поэтому подготовьте заявление и разошлите их всем заинтересованным странам. В заявлении скажите, что у Германии нет никаких агрессивных намерений в отношении Чехословакии, Германия только заинтересована в скорейшем положительном решении Судетского вопроса мирным путем. Уже сегодня послы Англии и Франции должны получить это заявление и отправить его своим правительствам.
К вечеру этого дня в Москве, Лондоне и Париже вздохнули с облегчением: заверениям Гитлера все поверили. Всегда легко поверить в то, во что хочешь верить. В эти заверения не поверили только в Праге.
Оберзальцберг. 24 мая 1938 года
В кабинете Гитлера навытяжку стояли два генерала. Это были группенфюрер СС Гейдрих и адмирал Канарис, оба они только что прибыли в резиденцию фюрера по срочному вызову. После того, как генералы отрапортовали о своем прибытии фюрер, явно сдерживая гнев, сказал:
— Я очень недоволен вашей работой, господа. Вчера у меня сложилось полное впечатление, что у нас в стране контрразведки вообще не существует, в то время как этим должны бы были заниматься два ведомства: ваше, Канарис, и ваше, Гейдрих. Два ведомства! Такую роскошь может себе позволить далеко не каждая страна! А мы пошли на это! И что в результате? Наши войска не могут и шага сделать без того, чтобы это не стало достоянием всей Европы, а может даже и мира! Чем занимаются ваши отделы контрразведки? И это в то время, когда мы стоим на пороге великих событий! Кто-нибудь из вас может мне это объяснить?
Гитлер нервно прошелся по кабинету, задержался у письменного стола, потом снова повернулся к генералам:
— И что вы молчите?
— Мой фюрер, — начал Канарис, — продвижение по стране даже одной дивизии не может не остаться незамеченным. Это не группа туристов. Продвижения даже одного полка заметно на всем его пути следования, какие бы предосторожности при этом ни принимались.
— Не надо объяснять мне прописные истины, — оборвал его Гитлер. — Не переводите разговор на другую тему. Я говорю вам о том, что страна полна шпионами. Или вы мне хотите сказать, что каждый фермер, как только завидит военную колонну, сразу же бежит докладывать об этом в какое-нибудь посольство!
Гейдрих напряженно обдумывал услышанное. В том, что сведения о дислокации войск все равно просочились бы за границу, он не сомневался. Но надо было как-то успокоить фюрера и успокоить так, чтобы это его вполне удовлетворило. Решение пришло внезапно вместе с последней услышанной фразой.
— Мой фюрер, вы совершенно правы: ни один наш крестьянин не побежит в посольство. Как вы уже неоднократно говорили — это именно тот слой, на который нам следует опираться в первую очередь. Но нельзя забывать, что в стране еще множество евреев, родственники которых разбросаны по всему свету. Эти люди, которые, как вы правильно подметили в своих работах, подменили государство религией, поэтому для них не существуют наши границы и нет собственных. Не можем же мы арестовать их всех за шпионаж!
