Альберт Шпеер - Воспоминания
По нашему точному графику этот стадион должен был быть готовым к съезду 1945 г…
Глава 6
Крупнейший заказ
Гитлер беспокойно ходил взад и вперед в саду Оберзальцберга. «Я действительно не знаю, что делать. Это слишком трудное решение. Больше всего мне хотелось бы присоединиться к англичанам. Но история показывает, что англичане часто бывают ненадежными. Если я буду с ними, между мной и Италией все будет навсегда кончено. После этого меня бросят англичане, и мы будем сидеть между двумя стульями». В таком духе он часто высказывался осенью 1935 г., обращаясь к своему узкому кругу, как всегда, сопровождавшему его на Оберзальцберг. Муссолини в эти дни начал вторжение в Абиссинию, сопровождавшееся массированными бомбардировками, негус бежал, была провозглашена новая Римская империя.
С тех пор, как визит Гитлера в Италию в 1934 г. принес так мало успехов, он стал не доверять, правда, не Муссолини, но уж во всяком случае итальянцам и итальянской политике. И вот, видя, что его сомнения получают подтверждение, Гитлер вспомнил один политический завет Гинденбурга, согласно которому Германия никогда больше не должна была действовать совместно с Италией. Под водительством Англии Лига наций ввела экономические санкции против Италии. Теперь нужно принять окончательное решение, считал Гитлер, быть ли с англичанами или с итальянцами. Это будет решение на длительную перспективу. Как это случалось не раз и в будущем, он говорил о своей готовности гарантировать англичанам неприкосновенность их колоний в обмен на общее урегулирование.
Но обстоятельства не оставляли ему выбора. Они вынуждали его принять решение в пользу Муссолини. Несмотря на общность идеологии и наметившиеся личные отношения, это было нелегким решением. Еще много дней спустя Гитлер подавленно говорил, что ситуация вынудила его совершить этот шаг. Тем большее облегчение он испытал, когда несколько недель спустя выяснилось, что введенные наконец санкции по именно решающим позициям не затронули Италию. Из этого Гитлер заключил, что Англия, как и Франция, не желают идти на риск и уклоняются от всякой опасности. То, что позднее выглядело как дерзость, было результатом этого открытия. Западные правительства, как он заметил тогда, проявили себя слабыми и нерешительными.
Эти его представления получили дальнейшее подтверждение, когда 7 марта 1936 г. немецкие войска вошли в демилитаризованную Рейнскую область. Это было открытым нарушением Локарнского договора, по условиям которого ответный ввод войск держав-участниц был бы оправдан. Гитлер нервно ожидал первой реакции. В спецвагоне, в котором мы вечером этого дня выехали в Мюнхен, во всех купе царила атмосфера крайней напряженности, которую излучал салон фюрера. На одной из станций в вагон поступила новость. Гитлер облегченно вздохнул: «Наконец-то! Английский король не станет вмешиваться. Он сдержит свое обещание. Таким образом, все может пройти хорошо». Реакция Гитлера выдала его незнание того, какие ничтожные возможности конституция предоставляет английской короне по сравнению с парламентом и правительством. И все же для военной интервенции, конечно, требуется согласие короля, и может быть, это было как раз то, что хотел дать понять Гитлер. Во всяком случае, его беспокойство было сильно и даже позднее, когда он вел войну почти со всем миром, он всегда называл вступление в Рейнскую область своим самым рискованным предприятием: «У нас не было настоящей армии: у нее даже не было достаточно сил, чтобы в одиночку выступить против Польши. Если бы французы предприняли серьезные действия, нас бы победили без труда, через пару дней наше сопротивление был бы сломлено. А то, что у нас называлось ВВС, просто вызывало смех. Несколько Ю-52 „Люфтганзы“ и даже для них у нас не было достаточно бомб». После отречения от престола короля Эдуарда VIII, будущего герцога Виндзорского, он еще часто заводил разговоры о его якобы благожелательном отношении к национал-социалистической Германии: «Я уверен, что благодаря ему удалось бы достичь прочных дружественных отношений с Англией. С ним все было бы иначе. Его уход стал для нас тяжелой потерей». После этого следовали замечания о темных антинемецких силах, определявших развитие британской политики. Его сожаления о том, что не удалось наладить отношения с Англией, красной нитью проходили через все годы его правления. Они еще более усилились после того, как 22 октября 1937 г. герцог Виндзорский с супругой посетил Гитлера на Оберзальцберге и якобы хорошо отозвался о достигнутом в Третьем Рейхе.
Через несколько месяцев после не встретившего сопротивления ввода войск в Рейнскую область Гитлер проявлял радость по поводу обстановки гармонии, царившей на Олимпийских играх, мировое общественное мнение явно успокоилось. Он отдал указание создать у многочисленных авторитетных гостей из-за рубежа впечатление миролюбия Германии, очень возбужденно следил за спортивными битвами, и, в то время как каждый из неожиданно многочисленных успехов немецкой команды заставлял его цвести от счастья, он был крайне раздражен серией побед американского чудо-бегуна негра Джесси Оуэна. Люди, чьи предки обитали в джунглях, примитивны, у них более атлетическое сложение, чем у цивилизованных белых, сказал он, пожав плечами, они неравные соперники, и поэтому нужно исключить их участие во всех будущих Олимпийских играх и спортивных соревнованиях. Самое сильное впечатление на Гитлера произвело неистовое торжество берлинцев, когда французская команда вступила на Олимпийский стадион. Она прошла мимо почетной трибуны Гитлера, подняв руки в приветствии и тем самым вызвала стихийный восторг многих зрителей. Но Гитлер уловил в продолжительных аплодисментах голос народа, в котором была слышна тоска по миру и взаимопониманию с соседней западной страной. Если я правильно понял то, свидетелем чего я тогда стал, это торжество берлинцев его скорее обеспокоило, чем обрадовало.
Весной 1936 г. Гитлер вместе со мной осматривал отрезок автобана. Разговаривая со мной, он между делом проронил: «У меня есть еще один строительный заказ. Самый большой из всех». На этом и закончилось. Больше он ничего не сказал.
Он от случая к случаю набрасывал какие-то идеи по реконструкции Берлина, но только в июне Гитлер показал мне план городского центра Берлина. «Я долго и подробно объяснял обербургомистру, почему эта новая улица должна быть шириной 120 метров, и вот он чертит мне какую-то шириной всего 90 метров». Липперта не воодушевили строительные планы Гитлера. Сначала Гитлер только был раздосадован и назвал Липперта мелочным, неспособным управлять мировым городом, еще более неспособным понять уготованную ему роль в истории. С течением времени эти замечания усилились: «Липперт неумейка, идиот, неудачник, нуль». Удивительно было, что Гитлер все же никогда не проявлял свое недовольство в присутствии бургомистра и никогда не пытался убедить его. По-видимому, он тогда уже разлюбил кропотливое занятие излагать всем причины. Через четыре года, после прогулки от Бергхофа до чайной, где он вновь возбужденно говорил о Липперте, он велел соединить себя с Геббельсом и категоричной форме приказал ему сменить своего обербургомистра.
Вплоть до сентября 1936 г. Гитлер по-видимому намеревался поручить берлинским властям работу над генеральным планом реконструкции Берлина. Теперь он велел мне прийти и, не долго думая и совсем неторжественно дал мне задание: «Этот город Берлин никуда не годится. С настоящей минуты над проектом будете работать Вы. Возьмите с собой этот чертеж. Когда у Вас что-нибудь будет готово, покажете мне. Для этого, как Вы знаете, у меня всегда есть время». Как мне сказал Гитлер, его мечты о сверхширокой улице возникли при изучении далеких от совершенства планов реконструкции Берлина, которые в 20-е годы побудили его развивать собственные идеи. 1 «» Уже тогда он, по его словам, принял решение перенести Ангальтский и Потсдамский вокзалы на южную оконечность Темпельхофского поля, это высвободило бы значительную площадь, занимаемую в центре города путевым хозяйством. С ограниченным сносом зданий от Аллеи Победы получалась парадная улица длиной 5 километров с монументальными зданиями.
Все архитектурные масштабы Берлина буквально взрывались сооружением двух зданий, которые Гитлер хотел воздвигнуть на этой новой парадной улице. На ее северном конце, поблизости от рейхстага, он планировал построить огромный дворец собраний, купольную постройку, в которой могло поместиться несколько римских соборов святого Петра. Диаметр купола без промежуточных опор должен был составлять 250 метров. Под ним на площади около 38000 кв. м могли одновременно собраться стоя 150000 человек.
Уже при этих первых обсуждениях, когда наши градостроительные проекты находились еще в самом начале разработки, Гитлер считал, что он должен объяснить мне, что при определении величины дворцов собраний нужно отталкиваться от средневековых представлений. Ульмский собор, например, говорил он, имел площадь 2500 кв. м; когда его начали строить в XIV веке, в Ульме было всего 15000 жителей вместе со стариками и детьми. «То есть они никогда не заполнили бы это помещение. Напротив, для миллионного города Берлина зал на 150000 человек можно считать маленьким».
