Иван Черных - Школа террористов
- Кажется, Рыжая.
- Не может быть! - возразил Туземец. - Я сам её связывал и прикрутил к батарейной трубе.
- А соседи, случайные прохожие?
- Там сто лет никто не был. И кляп я надежно... А в трубке, я слышал, уже спрашивал обеспокоенный голос Дины:
- Алло, алло, Игорь, почему ты молчишь? Гарфинкель сунул мне трубку.
- Ответь. Только без глупостей. - И в руках у него блеснуло лезвие ножа, приставленное к моему горлу. Я взял трубку.
- Слушаю, Дина.
- Спасибо, Игорек. Все в порядке. Ничего не бойся. Им конец.
Ее голос хорошо слышал и Гарфинкель. Быстро убрал нож, достал пистолет.
- А ну-ка проверь! - приказал властно Туземцу, кивком указывая на дверь. Приготовился к защите и Усатик: в одной руке мой "Макаров", в другой "вальтер".
- Тихо. Надо быстро сматываться.
- Выйди. Проверь лестницу и подъезд. Он не спускал глаз с двери. Туземец бесшумно повернул ключ - я не видел, когда он успел закрыть, рывком толкнул дверь. И тут же чьи-то сильные руки схватили его, вырвали из комнаты. Раздался лишь глухой стон.
Гарфинкель вскинул пистолет. Но тут же Усатик ударил его рукояткой "вальтера" по руке. Грохнул выстрел, и пистолет упал на пол.
- Спокойно, Граф. - Дуло "вальтера" уже упиралось ему в затылок, а "Макарова" было направлено в Сурена. - Финита ля комедия, как говорят французы, или комедия окончена, как заключают русские. Вы арестованы.
В комнату вошли двое немолодых спортивного вида мужчин, в одном я узнал вчерашнего свидетеля дорожного происшествия. А за ними пожаловал и мой друг Сашка Горелый.
- А ты боялся! - подмигнул он мне, подходя. - Жаль, что преждевременно спугнул их Сарафанкин.
- Какой Сарафанкин? - удивился я.
- Конечно, не покойник - сынок Максима Петровича. Это он требовал с Гарфинкеля сто тысяч и ухлопал Кузьмина. Вдвоем с прапорщиком Скородумовым. Тот какими-то путями завладел документами о махинациях комбата, вот под руководством Максима Петровича и решили они заделаться рэкетирами.
Послышались два слабых щелчка, будто клацнули курки пистолетов. Я взглянул на Гарфинкеля и Сурена Самсоновича и увидел на их руках стальные наручники.
Часть вторая
ШКОЛА ТЕРРОРИСТОВ
Глава первая
1
Мне было лет десять, когда в одной книге я прочитал оказавшейся напутствием фразу: "Воля, как и мускулы, требует постоянной тренировки; чтобы выковать железный характер, нужно научиться управлять собой, подчинять желания разуму..."
В детские годы все воспринимается особенно остро, и память, как губка, впитывает показавшееся необычно важным; прочитанное запомнилось мне на всю жизнь. Я стал вырабатывать "железный характер": ежедневно заниматься гимнастикой, вступил в секцию бокса, заставлял себя делать то, что ущемляло желания, и порой попадал в довольно трудные ситуации.
Не скажу, что я был баловнем судьбы, хотя детство мое протекало безмятежно, в полном достатке: единственный сын у обеспеченных родителей я не знал ни в чем отказа, но мое настойчивое желание стать этаким суперменом заводило временами в такие дебри, где можно было запросто сломать себе шею. И все-таки судьба щадила меня. Она будто играла со мной, бросая порой из огня да в полымя.
Школу я закончил с золотой медалью, но когда ехал поступать в летное училище - мечта моего детства, - в стычке с поездными ворами, пытавшихся ограбить соседа по купе, попал под нож и чуть не распрощался со своей мечтой. Позже, когда стал летчиком и посчитал, что схватил Бога за бороду, началось сокращение нашей доблестной авиации, я оказался за бортом, и лишь волею случая - написал письмо в газету "Красная звезда" о пагубных последствиях скоротечного разоружения, - был замечен в редакции и переквалифицировался в военные журналисты.
Вот так играла со мной судьба, бросая то ввысь, то вниз, заставляя все время быть начеку, готовым к любым ударам, не восторгаться успехами и не опускать рук при неудачах...
В апреле 91-го умерла моя мать, и я остался один, как перст, в нашей просторной двухкомнатной квартире на Чистых прудах. Отношения мои с Диной пошли на убыль. Пока болела мама и Дина помогала ухаживать за ней, некогда было анализировать то, что произошло между нами: как очаровательная блондинка вошла в мою жизнь и чуть ли не оборвала её на очередном витке подъема. Теперь же, когда мамы не стало, поведение Дины во всей той истории высветилось более ярко и осознанно, раскрывая все теневые стороны: знакомство в Доме журналистов, не случайная встреча в ресторане "Бега", приезд ко мне домой, дорожно-транспортное происшествие на кольцевой дороге. Все заранее было распланировано, обговорено; все Дина отлично знала и ласковыми словами, поцелуями убаюкивала мою бдительность, пока смерть не дохнула ей самой в лицо.
Допускаю, что поначалу она действительно заблуждалась и любовь пришла позже. Как тогда объяснить согласие остаться ночевать у меня на второй вечер нашего знакомства?.. Значит, на моем месте мог оказаться любой другой?..
Но ярче всего в моем воображении рисовалась сцена глумления над Диной в доме на Потаповском, когда я ждал в редакции её звонка: как Василий Васильевич, шестидесятилетний сатир и ублюдок, изгаляется над ней, оскверняет её тело. И, наверное, не один он услаждал свою похоть...
Когда несколько улеглось мое горе по матери и Дина, оставшись ночевать, пыталась расшевелить меня ласками, по телу моему вдруг пробежал озноб, словно прикоснулась уличная девка, которую только что насиловали под забором. Я брезговал Диной, в душе жалея её, понимая, что она не виновата, но ничего поделать с собой не мог.
Догадалась ли она о причине перемены во мне? Наверное. Женщина она не глупая. Во всяком случае, Дина оставила меня в покое, звонит изредка, справляясь о самочувствии, о работе...
Думая о ней, я неторопливо шел в редакцию, вспоминая наши встречи, и мне захотелось её снова увидеть. Наверное, действовала весна: утро было поистине весеннее, майское: светило солнце, синь неба и оливковая зелень распускающихся тополей радовали глаза. А на газонах уже горели золотом одуванчики, над которыми жужжали шустрые пчелки и лохматые неторопливые шмели. В такой день только бы бродить по улицам или сидеть в скверике с любимой, читать стихи и мечтать, а не протирать штаны в редакторском кресле над правкой авторских статей и читкой газетных гранок. Но жизнь, к сожалению, диктует нам свои законы.
В редакции меня уже ждали. Начальник отдела сообщил, что звонил главный и просил как только появлюсь, зайти к нему.
Генерал просматривал газеты, взглядом указал на стул и, отметив что-то на последней странице "Известий" карандашом, отложил газету.
- Здравствуй. Я вот зачем тебя позвал: интересное, на мой взгляд, письмецо нам прислали, и как раз по твоей части - ты теперь у нас признанный детектив, - улыбнулся генерал и протянул мне лист, исписанный мелким почерком.
"Уважаемая редакция! - стал читать я. - Наш полк выполняет правительственное задание, доставляет из кап стран гуманитарную помощь: продовольствие, медикаменты, промтовары. Перепадает кое-что и членам экипажей - в порядке поощрения, купли-продажи: туда везем часы, водку, кофе, золотишко, а оттуда дешевое барахлишко, которое перепродаем здесь втридорога. И наше доблестное офицерство с боевыми подругами стали завзятыми спекулянтами, все свободное время тратят не на повышение знаний, мастерства, а на вояжи по толкучкам. Потеряли всякий стыд и совесть. Но это ещё полбеды. Главная же беда в том, что наш комполка подполковник Вайкулевич при подборе "международных" экипажей руководствуется не программой их обучения, а личной выгодой: в за гранку посылает тех, кто дает взятки. Берет, не стесняясь, и валютой, и шмотками. Идет развращение личного состава, дисциплина падает. Кое-кто из офицеров пытался поднять этот вопрос на собрании, обращался к командованию округа, но одно с Вайкулевичем - ему тоже перепадает. С недовольными и неугодными наш Держиморда безжалостно расправляется.
Дорогая редакция! Приезжайте, разберитесь, помогите! Неужто и вправду советская власть кончается, а вместо неё приходит так называемая демократия, где все дозволено, все моральные принципы считаются отжившими. Свиридов."
Достоверность письма не вызывала у меня сомнения: такое не придумаешь, и каждый уважающий себя журналист посчитал бы за честь взяться за это дело. Правда, нельзя было не обратить внимание на две вещи: уж больно корявым почерком написано письмо - одна буква завалена влево, другая - вправо, явно, чтобы сбить со следа. И ни инициалов, ни звания автора.
- Серьезное письмо, - сделал я заключение. - Хотя, скорее всего, анонимное.
- Иного и ожидать не следует, - кивнул генерал. - Попробуй повоюй с таким Держимордой. Да ещё идет сокращение армии. Правда, не исключен и такой вариант: кто-то, обиженный командиром, хочет таким способом свести с ним счеты. Но маловероятно: очень уж трогательно написано. В общем, поезжай и разберись. Проблема серьезная.
