Андрей Зубов - История Русской Церкви
Начинается это возрождение общества, но все это тоже быстро заканчивается. Уже в последний год Александра под влиянием целого ряда причин. Политика епископа Филарета, библейского общества вызывала все большее сопротивление церкви, потому что большинство церковных иерархов боялись, что это приведет к потере ими власти. Сознательные образованные христиане, их народ, не захотят их слушать, им было легче так. Поэтому оппозицию Александру I возглавил митрополит Санкт-Петербургский Серафим Глаголевский, который в 1824 году явился к Императору. Тот был убит горем, только что умерла его любимая внебрачная дочь, она умерла за два дня до венчания. В это время приходит митрополит, снимает клобук, говорит, или ты распускаешь библейское общество, или я ухожу из митрополитов. Подавленный морально император, который не хотел вмешиваться в дела церкви, принимает решение распустить библейское общество, по крайней мере приостановить его деятельность. Но этим все не заканчивается. Митрополит и стоящие за ним люди требуют сожжения книг на русском языке. То что разошлось уже, конечно, пойди собери, но это тоже пытались сделать уже при Николае I. Но тогда было только что отпечатанное Пятикнижие Моисеево, они были переведены на русский язык таким крупнейшим специалистом в области Ветхого Завета протоиереем Павским, и еще не были распространены, а только складированы. Они сжигаются на кирпичных заводах Лавры, весь тираж Пятикнижия.
Николай I продолжает эту тенденцию. Ставший обер-прокурором граф Протасов — активнейший сторонник держания народа в невежестве. Это говорится абсолютно откровенно: «приводить низшие классы некоторым образом в движение и поддерживать оные как бы в состоянии напряжения не только бесполезно, но и вредно», — писал он. Поэтому даже те, кто умеют читать, могу читать только литературу по сельскому хозяйству, а ни в коем случае не историческую или духовную.
Мы все помним Великие Реформы, освобождение крестьян, введение земского и городского самоуправления, но не менее великая реформа Александра II, которая произошла сразу же после того, как умирает Николай Павлович, было возобновление перевода Священного Писания, и тот перевод, которым большинство пользуется на русском языке, так называемый Синодальный, это перевод, который был возобновлен после 1855 года и вышел в 1864 году. Это новый великий момент, люди смогли читать.
Надо сказать, что одновременно происходит еще один очень важный, менее заметный, менее государственный, но очень важный феномен духовной жизни России. Дело в том, что раскол и мрачный 18 век — действительно оскудели источники веры и православия. Вера ведь это не только знание, чтение, книги, но и какой-то внутренний опыт, он тоже стал исчезать, но в это время начинается религиозное возрождение в еще занятой, оккупированной турками Греции. В это время Никодим Святогорец и Макарий Коринфский, живший на покое, создают кружок людей, которые выступают за перевод на новогреческий творений святых отцов и за частое причастие. Жизнь человека и церкви должна быть постоянно связана со Христом. Он должен читать Священное Писание, но главное соединяться со Христом в Таинстве Евхаристии, до этого в Греции это тоже все умерло. И опыт этой умной молитвы, вспомните преподобного Сергия и исихазм, вот эти люди были сознательными восстановителями исихастской традиции Симеона Нового Богослова и Григория Паламы. Учеником этих замечательных людей становится бессарабский молдавский подвижник Паисий Величковский. Он имеет монастырь, сам по себе он скорей всего румын, может быть южный славянин, но он тоже в Турецкой империи, это просто передавалось. А через Паисия Величковского, через Румынию эта традиция передается в Россию, и она воспринимается Оптиной Пустынью, замечательный монастырь в Калужской губернии, который сейчас возрожден. Оптина Пустынь становится продолжателем традиции Никодима Святогорца и Макария Коринфского во всех отношениях, возникает традиция старчества. Люди тысячами идут в Оптину Пустынь, чтобы получить там советы о духовной жизни. Таким же продолжателем традиции, идущей от Паисия и греков, является и Серафим Саровский. Это та же традиция и то же время. О чем говорит преподобный Серафим: цель жизни христианина стяжания Святого Духа. То есть это как раз то, о чем говорили исихасты, стяжать Бога, принять Бога в себя. Эта традиция тоже усиливается на Руси. Она сливается с увлечением своей древностью, начинается увлечение романтизмом, среди образованных людей начинается увлечение своей древностью, церковью, своим христианством, начинается такое духовное возрождение — оно касается всех слоев, но оно крайне узкое. Только духовно глубоко одаренные люди могут почувствовать потребность в этом.
Сейчас мы думаем, О, преподобный Серафим, О, оптинские старцы — все их знают. Сейчас все их знают, а тогда было не так, это был узкая речка, но она текла постоянно, но одновременно из Европы приходит и другое. Приходят и левые, социалистические идеи, и идеи безверия, особенно модные в наполеоновской Франции. И эти идеи тоже овладевают обществом, и происходит ужасная вещь. Если для Европы все эти интеллигентские вещи были результатом глубоко поиска, даже отказ от Бога был итогом серьезного богословского дискурса, то русская вестернизированная интеллигенция воспринимает только вершки всего этого так же, как когда-то новообрядцы принимали элементы обряда, не беря глубоко. Именно формы покоряют огромное количество людей. Русское общество вновь раскалывается на тех, кто с традиционной властью и с церковью, которую не поддерживает народ, потому что это узкий ручеек со святой горы, и ту часть образованного общества, которая против власти, против церкви, но на очень узкой, тоже сектантской платформе — это сообщество будет называться русской интеллигенцией.
И вот это вновь расколотое русское общество входит в 20 век несоединенным, а так же разделенным, а что произойдет в 20-м веке, я вам расскажу на следующей лекции.
Русская церковь в XX веке
Дорогие друзья, сегодня наша лекция посвящена истории церкви в России в 20 веке. 20 век совершенно особое явление русское жизни вообще. Я думаю, это самый трагический век в нашей истории, в то же время век, когда Россия из состояния подросткового несознавания себя прошла через страшный опыт взрослости, тот страшный опыт, из которого можно не выйти вообще, к сожалению, который иногда приводит молодые организмы к гибели, но иногда приводит к переосмыслению всего и к началу другой, сознательной ответственной жизни.
Вот собственно сейчас, в начале 21 века мы стоим перед этим выбором. Как говорил в свое время Пастернак, «полной гибели всерьез» или же новой взрослой, сознательной жизни, основывающейся на всем нашем предшествующем опыте. Конечно, опыт русской церкви — это один из главных опытов 20 века, один из главных опытов, который мы должны понять. В чем же суть. Дело в том, что в 20 век русская церковь вступает, казалось бы, исключительно влиятельной и могущественной. Крупнейшей и сильнейшей православной церковью мира и одной из крупнейших христианских церквей. В начале 20 века около 90 млн. людей России были записаны православными христианами. В России было более 50 тысяч церквей, около 20 тысяч часовен, каждый год строилось по 500 храмов. Одного белого духовенства было 105 тысяч человек, т. е. дьяконов, священников и людей причта церковного. Сотни монастырей, тысячи монашествующих. Казалось бы, полное процветание, а при этом все серьезные современники видели глубочайший упадок. Митрополит Евлогий, будущий создатель русского православного экзархата Константинопольского патриархата в Европе, тогда еще епископ, вспоминал, что в начале 20 века духовные семинарии не давали достаточного числа кандидатов в священники, во многих епархиях наблюдался их недостаток, многие семинаристы, особенно в Сибири, не хотели принимать сана. Благовещенская семинария за 10 лет не выпустила ни одного священника, религиозный энтузиазм в семинариях потух, молодежь устремлялась на гражданскую службу, на прииски в промышленные предприятия. Другой выдающийся деятель Русской церкви митрополит Вениамин Федченков вспоминал: «влияние церкви на народные массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал, вера становилась лишь долгом и традицией, молитва — холодным обрядом по привычке, огня не было в нас и в окружающих, как-то все в нас опреснилось и, по выражению Спасителя, соль в нас опреснилась, мы перестали быть солью земли и светом мира. Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собой. Как мы могли зажигать души, когда не горели сами. И приходится еще дивиться, что верующие держались в храмах и с нами, хотя вокруг уже все стыло и деревенело. А интеллигентных людей мы не могли уже не только увлечь, но и удержать в храмах, в вере, в духовном интересе».
