Лев Полушкин - Орлы императрицы
Григорий Орлов становится столь значительной при российском дворе фигурой, что ему посвящали оды и знаменитые и не очень знаменитые поэты, стремясь угодить матушкиному любимцу. Один из них, В. П. Петров, отличался важной, напыщенной внешностью как человек и тяжелым, выспренным слогом как поэт. Этот стихотворец сочинял оды «на ходу», расхаживая по залам; за ним следовал ливрейный лакей с бумагой и чернильницей в руках.
Одно из его стихотворных произведений было издано в 1769 г. Императорской Академией наук и имело следующий длинный заголовок: «Письмо к его сиятельству генералу фельдцейхмейстеру, кавалергардского корпуса шефу Ее Императорского Величества генералу-адъютанту, лейб-гвардии коннаго полку подполковнику, действительному камергеру, канцелярии опекунства Президенту, и разных орденов кавалеру, Графу Григорию Григорьевичу Орлову от Титулярного Советника Василья Петрова».
С этим «письмом» связан курьезный случай, произошедший уже после смерти Г. Орлова в доме одной старой барыни. Там это произведение читали вслух, когда при словах: «Блюститель строгаго Земнонова закона и стоик посреди великолепий трона…» хозяйка очнулась и, прервав чтеца, заметила: «Какой вздор! Совсем не Зенонова; законная жена графа Орлова была Зиновьева; я очень хорошо знавала ее».
Василий Петрович Петров (1736–1799) за «высокую поэзию» был назван Екатериной вторым Ломоносовым; впоследствии его назначили императорским библиотекарем; в его ведении кроме книг находились все сокровища екатерининского Эрмитажа: картины, художественные и ювелирные изделия, коллекции монет и медалей, огромное собрание резных камней, составлявших особую страсть Екатерины. Однако В. Петров редко появлялся в северной столице, и потому в качестве его заместителя на должность «унтер-библиотекаря» был назначен Александр Иванович Лужков, фактически исполнявший его обязанности.
Г. Орлов — фаворит и государственный деятель
Г. Орлов становится для художников, скульпторов и поэтов престижным объектом творческих исканий. В мастерской М. В. Ломоносова изготавливается его портрет в мозаике, его бюсты выполняет Шубин; академический скульптор Павлов, по замечанию Я. Штелина, вылепил его «с совершенным сходством» в глине, затем отлил в гипсе и отполировал под белый мрамор. В это же время французский скульптор Жилле возжелал представить Г. Орлова по-своему, но оплошал. По его просьбе с лица Григория сняли гипсовую маску, на что граф «со всем терпением согласился», но когда отлитый и отполированный бюст был преподнесен при дворе «Его сиятельству», тот выругался, не найдя в нем ничего общего с оригиналом. Он удивлялся тому, что портрет, выполненный с гипсовой маски, оказался столь неудачным, в то время как созданный руками другого мастера имел полное сходство. Русского скульптора Павлова Орлов щедро одарил золотыми червонцами.
Собирал Григорий и свою библиотеку, судьба которой неизвестна. Через несколько лет после его смерти на чердаке одного из гатчинских домов была найдена «куча книг» (Екатерина выкупила Гатчину у наследников Григория и подарила ее сыну Павлу), это были какие-то «старые французские книги», вероятно, заброшенные туда после перевернувшей всю судьбу Григория женитьбы. Очевидно, кое-что из его книг и картин нашло впоследствии место в имении его брата Владимира — подмосковной Отраде.
Весной 1765 г. в Петербург возвратился после заграничной учебы будущий великий отечественный зодчий В. И. Баженов. О его успехах в Париже и Италии при дворе были наслышаны, что способствовало быстрому знакомству архитектора со многими приближенными императрицы и, конечно, с Орловыми. Получив в добавление к иностранным званиям диплом Петербургской Академии художеств, официально учрежденной год назад, Баженов настолько стал вхож в окружение наследника Павла, что обедал у него, развлекая рассказами о Франции и Италии.
Не поладив с директором академии И. И. Бецким, преклонявшимся перед французами, молодой академик вынужден был порвать с академией, номинально оставаясь ее членом, и целый год искал работу, пока о его бедственном положении не узнал фаворит государыни. Екатерина сразу назначила Баженова «архитектором при Артиллерии со чином капитана Артиллерийского» в ведение Григория Орлова, который поручает ему строительство нового каменного здания Арсенала, на месте старого, находившегося в конце Литейного проспекта.
А в феврале следующего года Г. Орлов посылает Баженова в Москву под предлогом «казенных артиллерийских надобностей» заниматься благоустройством территории Кремля для предстоящего в конце июля 1767 г. прибытия туда государыни с депутатами «Уложенной Комиссии».
Здесь у архитектора возникла мысль о постройке Кремлевского дворца, которой он поделился с Г. Орловым, а затем с его помощью и с императрицей, выразившей восхищение и заинтересованность представленными ей соображениями.
В 1768 г. началась война с Турцией. Иностранные дипломаты в Петербурге, зная о влиянии Григория на Екатерину, заискивали перед ним, рассчитывая на установление выгодных отношений с Россией. Саксонское правительство пыталось его подкупить, но получило решительный отпор. Императрица же, зная простодушие любимца, не допускала его к самостоятельному решению государственных вопросов. Две «родные сестры» — Политика и Дипломатия, как правило, требующие изворотливости, на протяжении всей жизни были чужды Григорию, отличавшемуся доверчивостью, честностью, неспособностью льстить и лгать. По характеристике младшего Орлова, Владимира, «у него была львиная отвага при кротости овечьей». Он был щедр до расточительности, добр к людям и не редко разбалтывал то, о чем следовало помолчать.
П. А. Румянцеву Григорий писал: «В разсуждении части политической, об которой меня спрашивать изволили, и я поистине донес, что не знаю. Вот, голубчик граф, мое понятие о делах государственных… Ее императорское величество сама намерена была вашему сиятелству ответствовать на тот вопрос, который вы мне учинить изволили. Изволила ли исполнить или нет точно донести не могу. Брат Иван болен, Володимер едет [на лечение за границу], от Алексея еще известия не имеем [из Италии]; Федор приехал в Ливорну и дожидается его прибытия» [46, 67].
Из сохранившейся переписки Григория с будущим фельдмаршалом П. А. Румянцевым-Задунайским вырисовываются дополнительные черты его характера. Заочное знакомство фаворита с талантливым полководцем состоялось в январе 1763 г., когда Григорий решил принять посильное участие в судьбе находившегося за границей и не желавшего возвращаться на родину незаслуженно обиженного генерала. Первое его письмо Румянцеву ушло вместе с посланием государыни, приглашавшей Петра Александровича вернуться в Россию: «Сиятельнейший граф государь мой Пиотр Александрович. Хотя Ваше сиятельство персонально меня знать не изволите, однако же я несколько как по слухам, так и делам о Вашем сиятельстве знаю. При сем посылаю письмо от всемилостивейшей моей государыни к Вашему сиятельству, в котором, я чаю, довольно изъяснены причины и обстоятельства тогдашних времени и что принудило ее величество Ваше сиятельство сменить, которое я главной, также как и все, почитаю причиной отсутствия Вашего из Отечества. Знавши б мой характер, не стали бы дивиться, что я так просто и чистосердечно пишу. Ежели Вам оное удивительным покажется, простить меня прошу в оном. Мое свойство не прежде осуждать людей в их поступках, как представя себя на их место. Я не спорю, что огорчительно Вам показалось, но и против того спорить не можно, что, по тогдашним обстоятельствам, дело было необходимо нужное, чтоб Вы сменены были. Кончая сие, препоручаю себя в Вашего сиятельства милость и желаю, чтоб я мог Вам персонально дать объяснение причин тогдашних обстоятельств Вашему сиятельству» [46, 7].
Наверно, в суровом сердце Румянцева нашелся отклик на подкупающие своей искренностью слова Григория, ибо вскоре он уже охотился в Гатчине, в гостях у Орлова. И хотя видеться волею судеб в дальнейшем им приходилось нечасто, дружба сохранялась долгие годы.
Бесчисленные хлопоты о людях, даже и не близких ему, рекомендательные письма создают Григорию славу безотказного человека. К нему, как к божеству, идут с просьбами самого различного толка и те, кто не нуждался, и те, кто действительно нуждался в помощи. Вот он пишет Румянцеву в 1767 г.: «Вручитель сего письма просил меня, дабы я вашего сиятелства просил об дачи ему клочка однаго земли пустой и никому не принадлежащей. Если заблагорассудить оное изволите сделать ему такую милость, которая никому обидою служить не будет, то я прошу об оном». В июне 1769 г. Григорий пишет Румянцеву уже как к командующему русской армией в войне с турками: «Капитан Янцырев упустил в надлежащее время у вас явиться. Недосуги его состояли в свойственных летам его слабостях, следовательно не такие, коих бы отставить было не можно. Но ведая, что ваше сиятелство, по природному вам прорицанию каждого подчиненного, в разсуждении его качеств, с пользою употреблять имеете, осмеливаюсь вас всепокорно просить, чтоб не приводя в уныние строгим взысканием молодого сего человека, а предавши забвению прошедшее, принять его в вашу милость. А чтоб он загладил свою погрешность, не изволите ли его употребить по удалым его свойствам к какому нибудь и удалому делу. Прости мне, ваше сиятельство, что вас обеспокоиваю такою безделкою». В 1770 г. Григорий снабжает рекомендательным письмом некоего «господина Чоглокова», хлопочет о П. С. Свиньине, о секунд-майоре П. Мельгунове, задержавшемся в отпуске из армии по непредвиденным обстоятельствам и т. д. и т. п.
