Леонид Шкаренков - Агония белой эмиграции
Пытаясь найти в русской истории, в самом расположении России между Востоком и Западом новый смысл, новое объяснение революции, идеологи евразийства обнаруживают во всем «божественное начало», «орудие божие». «И религиозно-просветленный взор, — писал один из авторов сборника, Г. Флоровский, — видит под конструктивной преемственностью бытовых картин трагическую мистерию исторической жизни, воспринимает мир, как непрестанную борьбу веси божией с градом антихриста…»9
Религиозно-мистические мотивы не мешали, однако, евразийцам пускаться в рассуждения о необходимости «преобразования и развития советской системы». По словам одного из идеологов евразийства, П. Н. Савицкого, «сила веры и навык государственного хозяйства» должны составить две созидающие силы. «Необходим их синтез, — утверждал он. — Необходимо сочетание традиции с тем, что выдвинуто и утверждено революцией»10. Все это напоминало высказывания сменовеховцев об эволюции Советской власти, о «перерождении тканей революции».
Утверждая, что результаты не всегда соответствуют поставленным целям, один из эмигрантских авторов вспомнил даже Колумба, который плыл в Индию, а открыл Америку. Может быть, кредо сменовеховцев наиболее четко было выражено в словах Бобрищева-Пушкина: «Революция была направлена против определенных категорий собственников, у которых и нельзя было вырвать власти, не вырвав собственности. Но глубоко не соответствует действительности утверждение, что собственности в России не существует. На собственности по-прежнему зиждется весь народный уклад, весь быт… Король умер, да здравствует король! Таким образом все образуется — в России будет и собственность, и частная инициатива, и торговля, и кооперация, не будет только выброшенных за границу прежних собственников»11.
И не случайно решение XII Всероссийской конференции РКП (б) «Об антисоветских партиях и течениях» требовало не забывать о наличии в сменовеховском течении (наряду с объективно-прогрессивной его ролью) сильных буржуазно-реставраторских тенденций. «Сменовеховцам обща с меньшевиками и эсерами, — указывалось в решении, — та надежда, что после экономических уступок придут политические в сторону буржуазной демократии и т. п.»12. /67/
Устрялов и другие авторы «Смены вех» строили прогнозы на будущее с точки зрения своих классовых позиций, в расчете на то, что в России все кончится обычной буржуазной властью. «Враг стремится к тому, чтобы это стало неизбежным, — говорил на XI съезде РКП (б) В. И. Ленин. — Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность»13.
И внутри страны в некоторых кругах буржуазной интеллигенции, среди деятелей обанкротившихся политических партий, представителей бывших эксплуататорских классов были еще тогда противники Советской власти — «внутренние эмигранты», как их называли, которые выступали носителями буржуазно-реставрационных настроений. Яркую характеристику «внутренних эмигрантов» дал один из видных партийных публицистов — В. П. Полонский. «Имея в своих рядах, — писал он в журнале «Красная новь», — представителей так называемых социалистических направлений — эсеров, народных социалистов, меньшевиков, а также кадетов и октябристов, не гнушаясь и «бывших» черносотенцев, эта амальгама из остатков разгромленной буржуазии, помещиков и чиновничества образовала ту среду враждебных революции элементов, которая, оставаясь в целом на почве пассивного сопротивления, питала тем не менее активную контрреволюцию внутри республики. Перекликаясь с зарубежной эмиграцией, посылая ей воздушные поцелуи, пополняя ее ряды «счастливчиками»… эта среда коротала день за днем, с каждым новым утром ожидая «чудесного» избавления от большевиков и утешая себя сознанием, что вот-де она осталась хранительницей «исконных» интеллигентских традиций. Мы имеем перед собой, таким образом, наиболее стойкую группу контрреволюционной интеллигенции, которой до последнего времени не коснулись «кризисы» и «переломы»»14. По отношению к этой «внутренней эмиграции» Советское государство принимало решительные меры вплоть до высылки за границу осенью 1922 г. группы профессоров, замешанных в контрреволюционной деятельности.
Движение «смены вех» затронуло различные слои эмиграции. Оно было сложным, неоднородным, противоречивым. 10 марта 1922 г. московские «Известия» опубликовали открытое письмо члена ЦК партии народных социалистов В. И. Игнатьева Н. В. Чайковскому. В 1918 г. Игнатьев входил в состав контрреволюционного Временного правительства в Архангельске, возглавлявшегося Чайковским. Потом он активно участвовал в борьбе с Советской властью в Сибири. Теперь Игнатьев писал о создании в России могущественной государственности, которая осуществляет наряду с революционными задачами охрану национального достоинства России. Он писал о том, что новая экономическая политика открыла простор для творчества и созидания. Поэтому, заявлял автор письма, совершенно отпали /68/ такие стимулы «нашей прежней борьбы с Советской властью», как «воссоздание России» или необходимость ее экономического возрождения.
Где же силы, спрашивал Игнатьев, с которыми предполагает русская эмиграция бороться против Советской власти? Внутри страны их нет, отвечал он, и делал вывод: «Только на силу иностранных штыков может рассчитывать наша эмиграция». Публикации в газете было предпослано введение, написанное главным редактором «Известий» Ю. Стекловым. Он имел, видимо, все основания заметить, что письмо привносит лишний штрих в картину психологического перелома в рядах интеллигенции, вчера еще активно боровшейся против Советской власти.
Таких штрихов было много. Весьма примечателен, например, тот факт, что некоторые контрреволюционные деятели, высланные из Советской России в 1922 г., оказавшись за границей, выступили там с важными признаниями. Бывший министр Временного правительства А. В. Пешехонов заявил, что в России нет теперь ни одной организации, которая решилась бы помериться силами с РКП (б). Кроме того, сказал он, имеется государственный механизм, достаточно разносторонний и разветвленный, «спускающийся до самого низа и в общем работающий исправно»15.
На выступления Пешехонова обратил внимание В. И. Ленин. В дневнике его дежурных секретарей есть запись от 30 ноября 1922 г. о том, что Владимир Ильич попросил дать ему № 763 «Последних новостей» от 13 октября, его там интересовала статья «Беседа с А. В. Пешехоновым»16. Пешехонов потом печатал свои статьи, написал брошюру, в которой заявил: «Конечно, нужно возвращаться… Нельзя долго оставаться в положении людей, лишенных отечества, — безнаказанно это не пройдет»17.
Милюков и другие сторонники «новой тактики» резко отмежевались от сменовеховства, от всякого возвращенчества. По их мнению, следовало считать абсолютно ошибочным «модный в эмиграции», продиктованный больше тоской по родине взгляд, в силу которого рекомендуется вернуться в Россию. Нельзя сказать, чтобы совсем отсутствовал реалистический подход, когда представители этих кругов говорили, что работать в России — значит подпирать нэп, Советскую власть. Сменовеховцы были для милюковцев чуть ли не «агентурой» большевиков. Даже Пешехонов считался человеком, находившимся по ту сторону баррикад18.
Еще в ноябре 1921 г. парижская «демократическая группа» призвала к энергичному отпору сменовеховцам. Иначе «в иностранных кругах, — говорилось в протоколе заседания этой группы, — создастся впечатление, что эмиграция примиряется с большевиками». Члены группы с тревогой вынуждены были отметить большой интерес, проявленный в эмиграции к сборнику /69/ «Смена вех». Первое издание этой книги (2500 экземпляров) разошлось очень быстро19.
О настроениях, затронувших известную часть эмиграции, позже писала в личном письме Милюкову Е. Д. Кускова: «Нет, Павел Николаевич, еще и еще раз убеждаюсь, — что против массовой психологии средств нет. А эта массовая психология ориентируется не на нас, а на Россию в том виде, как она есть»20.
Кускова, как известно, была выслана из СССР вместе со своим мужем С. Н. Прокоповичем. Они поселились на окраине Праги, и их квартира превратилась в своего рода политический «салон», где по воскресеньям собирались многие эмигранты и где велись горячие споры, высказывались взаимные обиды. Участник этих встреч Д. Мейснер рассказывает: спорили обо всем — почему проиграло «белое движение», была ли неизбежной февральская революция, потом Октябрьская, в чем основной смысл последней и есть ли перспективы перед эмиграцией в деле борьбы с Советской властью и т. д. и т. п.21 Вот еще одно любопытное свидетельство — письмо Кусковой своему старому приятелю Б. Савинкову: «А в общем, друг мой, — тяжело. И знаете что я поняла? Я поняла тягу в Россию, тягу, которая охватывает все более и более широкие массы простых, немудреных людей. Смотрят они смотрят на то, как кругом собачится «единый фронт», и заявят: будьте вы все прокляты. Там хоть большевики, да зато земля родная. А здесь — и земли нет и души нет, прогнила вся… Во всяком случае, если бы я знала всю эту обстановку, ни за что бы не выбрала заграницу, когда нам чека предложила на выбор — или губернский город, или высылку сюда. Ни за что! Гораздо лучше сидеть там, чем метаться тут…»22
