Кит Лоу - Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны
В атмосфере насилия и неразберихи конца войны неудивительно, что люди решили взять закон под свой контроль. Они ничего не могли сделать, чтобы изменить ситуацию с физическим разорением или человеческими потерями, но верили, что, по крайней мере, можно устранить некоторые нравственные диспропорции. Эта вера в большинстве случаев оказалась всего лишь фантазией, поскольку основывалась на поиске удобных козлов отпущения и отношении к целым группам населения, объединенным общей виной за преступления нескольких людей. Таким образом, к панораме ущербной нравственности, которую повлекла за собой война, добавилось новое преступление – месть. Об этом речь пойдет в следующей части этой книги.
Часть вторая
МЕСТЬ
У нас остались только два священных слова.
Одно из них – любовь, другое – месть.
Василий Гроссман, 15 октября 1943 г.Глава 8
ЖАЖДА КРОВИ
В октябре 1944 г. после более двух лет кровопролитной бойни между немцами и Советами Красная армия наконец перешла границу и ступила на немецкую землю. Маленькая деревушка Неммерсдорф приобрела печальную известность в качестве первого населенного пункта, встретившегося на ее пути, и это название вскоре стало олицетворением зверства. Принято считать, что в бешеной ярости красноармейцы перебили всех, кого нашли, – мужчин, женщин и детей, – а потом изувечили их тела. Корреспондент швейцарской газеты «Ле курьер», утверждавший по прибытии в эту деревню после того, как советские войска были временно отброшены назад, и испытавший невероятное отвращение, свидетельствует: «Я избавлю вас от описания увечий и жуткого состояния, в котором находились трупы на поле. Эти впечатления выходят за рамки даже самой дикой фантазии».
По мере наступления советской армии такие сцены повторялись во всех восточных провинциях Германии. Например, в Поваене близ Кенигсберга мертвые женщины были разбросаны повсюду, изнасилованные, а затем жестоко убитые штыками или ударами прикладов по голове. Четыре женщины раздеты догола, привязаны сзади к танку, так их волокли, пока они не умерли. В Гросс-Хейдекруг одну женщину нашли распятой на алтарном кресте местной церкви, так же были вздернуты по обе стороны от нее два немецких солдата. В других деревнях тоже отмечались случаи распятия. Женщин насиловали, затем приколачивали гвоздями к дверям сараев. В Метгетене нашли убитыми и изувеченными не только женщин, но и детей. По словам немецкого капитана, который осматривал трупы, «большинство детей были убиты ударом по голове тупым инструментом», а «на некоторых крошечных телах были многочисленные штыковые раны».
Массовые убийства женщин и детей не преследовали военную цель, являясь, по сути своей, пропагандистским бедствием для Красной армии, которое только усиливало сопротивление немцев. Беспричинное разрушение немецких городов и деревень также приводило к обратным результатам. Как отмечал Лев Копелев – советский солдат, своими глазами видевший сожжение немецких деревень, все это было очень хорошо делать в отместку, но «где мы проведем потом ночь? Куда положим раненых?». Однако рассматривать подобные вещи с чисто утилитарной точки зрения значит не постичь сути. Желание отомстить, очевидно, преобладало как неизбежная реакция на величайшую несправедливость, когда-либо допущенную человеком. Солдат, участвовавших в зверствах, побуждала глубокая и часто личная злоба. «Я отомстил, и буду мстить», – заявил красноармеец по фамилии Гофман в 1944 г., жена и двое детей которого были убиты нацистами в белорусском городе Краснополье (польский Краснополь). «Я часто видел поля, усеянные телами немцев, но этого недостаточно. Сколько из них должны умереть за каждого убитого ребенка! В лесу ли я или в блиндаже, трагедия Краснополья стоит у меня перед глазами… И я клянусь, буду мстить, пока моя рука может держать оружие».
У других солдат были похожие истории и такая же жажда крови. «Моя жизнь исковеркана», – написал Салман Киселев после смерти своей жены и шестерых детей. «Они убили мою маленькую Нюсеньку, – заявил лейтенант Кратцов, Герой Советского Союза, жену и дочь которого каратели убили на Украине. – Мне осталось только одно – мстить».
Сразу же после Второй мировой войны угроза или обещание мести пронизывала все. Она стала нитью практически в каждом происходящем событии, начиная от ареста нацистов и их приспешников и заканчивая формулировками послевоенных договоров, которые формировали Европу на грядущие десятилетия. Руководители от Рузвельта до Тито радостно потакали мстительным фантазиям своих подчиненных и стремились использовать народное желание мести для продвижения собственных политических целей. Командующие всеми союзническими армиями закрывали глаза на произвол своих солдат; а гражданские пользовались хаосом, таким образом компенсируя годы бессилия и издевательств со стороны диктаторов и мелких тиранов.
Тема мести, пожалуй, самая распространенная из всех поднимающихся в исследованиях непосредственно послевоенного периода. И при этом она редко подвергается глубокому анализу, учитывая большое количество отличных исследований, посвященных ее движущей силе – возмездию, иначе говоря, законному и предположительно беспристрастному отправлению правосудия. Тем не менее общего исследования о роли мести после войны не существует. Упоминания о мести обычно ограничиваются поверхностными предвзятыми пересказами конкретных событий. В некоторых случаях само ее существование намеренно умаляется историками, а то и вовсе категорически отрицается. В иных случаях она излишне преувеличивается. Существуют политические и эмоциональные причины для обеих точек зрения, которые следует принимать во внимание, если стремиться к объективному пониманию событий.
Многие историки принимают рассказы об актах мести того времени за чистую монету, не задаваясь вопросом о мотивах тех, кто первым их сочинил. Рассказ о Неммерсдорфе – превосходный этому пример. На протяжении почти пятидесяти лет, пока длилась холодная война, западные историки принимали версию событий в изложении нацистской пропаганды. Отчасти потому, что это устраивало их – русские традиционно выступали монстрами для всей Европы, – отчасти же от невозможности получить доступ к советским архивам для формирования альтернативной версии событий. Однако недавние исследования показывают, что нацисты подделывали фотографии из Неммерсдорфа, намеренно преувеличивая как период, в течение которого продолжались массовые убийства, так и число убитых. Подобные искажения правды – обычное явление после войны, когда зверства обеих сторон безжалостно эксплуатировались с пропагандистскими целями. Поэтому реальная история событий, произошедших в Неммерсдорфе, – не менее ужасная, чем привычные рассказы, – скрыта за пластами того, что мы теперь называем «предвзятая подача информации».
Далее я опишу некоторые самые распространенные формы мести непосредственно послевоенного периода, как на индивидуальном, так и на общественном уровнях. Я покажу, что восприятиемести было и остается не менее важным, чем сама месть. Я продемонстрирую, как мстительностью населения периодически манипулировали люди, движимые скрытыми мотивами, желающие укрепить свое собственное положение. Это касается новых властей в Европе, неспособных упрочить свое положение, не взяв под контроль силы, стремившиеся к мести.
Месть послужила основой фундамента, на котором строилась послевоенная Европа. Все, случившееся после войны и описанное в остальной части этой книги, несет на себе это клеймо. И по сей день отдельные люди, группы людей и даже целые народы живут обидой, выросшей из этой мести.
Глава 9
ОСВОБОЖДЕННЫЕ ЛАГЕРЯ
Из всех символов насилия и безнравственности, которыми изобилует Вторая мировая война, наверное, самыми убедительными являются концентрационные лагеря и все, что они олицетворяли. Они использовались для оправдания всех видов мести после войны, поэтому важно понять ощущение потрясения и полнейшее неверие, которые они порождали в то время. Существовало много видов концентрационных лагерей, но наиболее широкую известность приобрели именно лагеря смерти, где заключенных либо морили голодом, либо намеренно истребляли в газовых камерах или расстреливали.
НАХОДКИПервым обнаружили нацистский лагерь смерти Майданек, расположенный неподалеку от польского города Люблина, взятый Красной армией в конце июля 1944 г. К этому моменту войны русские были уже хорошо знакомы со зверствами немцев. Они слышали о Бабьем Яре и бесчисленном множестве других, менее масштабных массовых убийствах на западе России и Украины. Однако, по свидетельству одного корреспондента газеты, «все эти убийства были распространены на относительно обширной территории, и, хотя их было гораздо, гораздо больше, чем в Майданеке, они не приобрели внушительного «промышленного» масштаба, присущего невероятной фабрике смерти, расположенной в двух милях от Люблина».