Алексей Кунгуров - Киевской Руси не было. О чём молчат историки
В 1923 г. на XII съезде РКП(б) официально была объявлена компания так называемой коренизации. Суть ее заключалась в увеличении на национальных окраинах в местных советских органах власти представителей «титульных народов». Вам это ничего не напоминает? В конце 80-х годов в союзных республиках происходили схожие процессы. В рамках борьбы с засильем русских последних выдавливали с руководящих постов, заменяя местными национально «полноценными» кадрами. Результат известен. Правда, в 20-е годы этот процесс проходил все-таки мягче и не имел столь печальных последствий. Да и как, например, можно заменить русского инженера или администратора на таджикского, если грамотного таджика еще надо было поискать. Реальной пользы от коренизации не было и в 30-е годы кампанию, начатую с большой помпой, без лишнего шума свернули, а кое-где даже заклеймили как национал-уклонизм.
Одновременно с коренизацией руководящих кадров в созданной недавно Украинской Союзной Республике стартовал процесс украинизации, о котором было заявлено на VII конференции КП(б)У. Фактически он означал самую масштабную в истории человечества кампанию по изменению этнической принадлежности населения. Начали большевистские украинизаторы, разумеется, с самой партии. И то верно, что это за компартия Украины, если в ней украинцами в 1922 г. числилось всего 23 % членов? Да и те украинцами были зачастую лишь номинально. Если звать Микола Петренко – значит украинец. А то что этот украинец украинского языка не знает, так это дело поправимое.
Ради украинизации компартии в нее стали активно принимать даже бывших политических противников – социалистов, сторонников Центральной Рады и петлюровцев. Ярыми советскими украинизаторами стали многие австро-украинцы (или укро-австрийцы), ринувшиеся из Польши в ССР лишь потому, что здесь, по их мнению, началось строительство настоящего украинского государства. Этих галичан, бывших иногда украинцами уже во втором поколении, переселилось в ССР несколько десятков тысяч (Грушевский в одном из писем называл цифру в 50 тысяч), причем размещали их преимущественно в центральных и восточных областях УССР, где украинизация шла наиболее туго. Многие из этих «свидомых» переселенцев тут же оказались на руководящей работе, многие возглавили комиссии по украинизации. Без тысяч «свидомых» галичан проведение советской украинизации было бы просто немыслимым.
В 1924 г. из эмиграции было позволено вернуться даже бывшему главе Центральной Рады, по просьбе которой немцы в 1918 г. оккупировали Украину, Михаилу Грушевскому. На родине этот германо-австрийский агент был обласкан, и даже выслужил себе звание академика. Только в конце 30-х годов его антирусские псевдоисторические труды, написанные по заказу венского двора, были изъяты из обращения. Не сомневаюсь, что и самого Грушевского объявили бы врагом народа, да красный академик к тому времени уже помер своей смертью.
Почти анекдотом выглядит возвращение из эмиграции бывшего главы Директории Владимира Винниченко, чему способствовал лично Ленин. Винниченко не только сделали заместителем главы украинского правительства, но и кооптировали в члены ЦК КП(б)У. Но он обиделся, что его не ввели в состав Политбюро ЦК и уехал из украинской столицы Харькова в Москву, а вскоре повторно эмигрировал.
Украинизацию госструктур и предприятий предписывалось завершить к 1 января 1926 г. Как? Да очень просто – под угрозой увольнения с работы всех заставляли учить украинский язык. Аргумент с увольнением был очень весомый – на дворе НЭП, безработица. Что тогда понималось под украинским языком, сказать сейчас сложно – то ли местные крестьянские наречия, то ли какую-нибудь из разновидностей украинофильской литературной нормы, но поскольку лексика и грамматика еще не были кодифицированы, доля «творчества» в украинизации, безусловно, присутствовала.
И хотя тогдашняя укро-мова была гораздо ближе к русскому языку, нежели сегодняшний новоукраинский воляпюк, кампания провалилась из-за саботажа снизу. Не помогли ни создание комиссий по украинизации (были даже карательные «тройки по украинизации»), ни репрессии против «рецидивистов укрмовы», то есть служащих, не сдавших экзамены по языку. В 1930 г. президиум Сталинского окрисполкома принял решение «привлекать к уголовной ответственности руководителей организаций, формально относящихся к украинизации, не нашедших способов украинизировать подчиненных, нарушающих действующее законодательство в деле украинизации». Не помогло и это.
Местные русские газеты повсеместно закрыли и стали печатать периодику только на мове даже в тех областях, где украинцев отродясь не водилось. Сегодня укро-сепаратисты вопят о гонениях на украиноязычную прессу при царском режиме. Как же тогда назвать усилия украинизаторов по тотальному искоренению русской прессы? Людей, добровольно читающих укро-мовную прессу, всегда было ничтожно мало даже в период кратковременного господства украинских сепаратистов при германском протекторате в 1918 г. Вот какая любопытная статистика приводится в «Сборнике статей по малорусскому вопросу», изданному в Одессе в 1919 г.:
«До занятия Киева Петлюрой и Винниченко, в Киеве издавалось шесть украинских газет. Все они без исключения существовали на казенный счет (правительство «гетмана» Скоропадского очень ухаживало за украинцами и усердно прокламировало свою «самостийность», как того требовали немцы). Единственная из украинских газет, имевшая право претендовать на роль общественно-политического органа, «Нова рада», незадолго до восстания Петлюры публично заявила, что вследствие истощения средств она принуждена прекратить свое существование. Но гетманское правительство дало ей субсидию, и газета продолжала издаваться. Все шесть украинских изданий, выходивших в Киеве, по данным Киевского комитета по делам печати, печатались в общей сложности в количестве 45 000 экземпляров. При этом надо иметь в виду, что некоторые из украинских газет в большом числе рассылались бесплатно. Так, например, газета «Видроження», орган военного министерства, печатавшийся в количестве 15 000 экземпляров, рассылался во все войсковые части и учреждения, газета «Селянське слово» (9000 экземпляров) рассылалась по селам, и т. д. В то же самое время газет, печатавшихся на русском языке, в Киеве издавалось четырнадцать, и общий тираж их, по данным Киевского комитета по делам печати, составлял 287 400 экземпляров. При этом надо заметить, что, в то время как украинские газеты, издававшиеся в Киеве, обслуживали губернии всей Южной России, русские газеты Киева обслуживали лишь район, тяготеющий к Киеву (районы, тяготеющие к Одессе, Харькову и другим центрам, имели свою хорошо развитую русскую печать)»[14].
Но перевести на укро-мову официальную переписку так и не удалось. Да это было в принципе и невозможно. Одно дело про светлое будущее бздеть на партсобраниях, и совсем другое – составить на украинском техническую документацию по производству дизельного двигателя. Ведь ее же никто не поймет на заводе! А если учесть, что промышленность УССР находилась в тесных кооперативных связях с предприятиями по всему ССР, то на украинизацию производственники попросту забили.
На сайте «Единая Русь» приведены любопытные выдержки из документов Государственного архива Луганской области:
«Подтвердить, что на службу можно принимать только лиц, владеющих украинским языком, а не владеющих можно принимать только по согласованию с Окружной комиссией по украинизации» (Р-401 оп.1,д.82);
«Трудно украинизувати працюючих без вживання циeи мовы в житти. Пэрэводить жэ в жыття укр. мову нэможливо позаяк балакать на нэйи майже ни з кым» (Р-401, оп.1, д.72)»[15].
Да, действительно «неможливо» внедрить уродливую (хотя и вполне понятную) феню, коей писан последний документ, в делопроизводство без ее укоренения в повседневном обиходе. Окончательно от украинизации производственных предприятий отказались только после войны, когда дебилизм такого подхода стал совершенно очевиден.
Украинизация системы образования благодаря титаническим усилиям наркома просвещения Николая Скрипника[16], старого большевика и ярого националиста, была более успешной. Во-первых, потому что система всеобщего начального и среднего образования создавалась впервые в советское время. Во-вторых, альтернативные русские школы просто закрывались. Либо учись на укро-мове, либо оставайся дураком. Конечно, преподавание всех предметов на украинском было невозможно в принципе – как по-украински преподавать алгебру, химию или астрономию, особенно если не существует укро-мовных учебников? Но на первых порах достаточно было того, что детей учили новоязу и преподавали украинскую литературу. В школьный курс был даже введен такой предмет, как украиноведение. Но даже украинизация школы не привела к «вживанню цей мовы в жите». Выходя из школы, дети, разумеется, общались на своем природном языке – в городах на русском, в селах на малороссийском наречии.
