Виктор Баранец - Ельцин и его генералы
Грачев ответил:
— Принимается!
У нас на Арбате многие генералы уже очищали на всякий случай сейфы, пили водку и то ли в шутку, то ли всерьез прикидывали, кому и сколько дадут, а Главком ВВС яростно боролся с ГКЧП, «продумывая меры», чтобы предотвратить предстоящий «штурм». Он звонил командующему ВВС Московского военного округа генералу Антошкину и ставил задачу привести ВВС МВО в полную боевую готовность. И уточнил: срочно разработать план полетов на малой высоте. Цель — демонстрация силы и психологическое воздействие. Если возникнет необходимость в боевом применении, последует специальный приказ…
Трудно было его понять. Ведь недавно сам уговаривал Язова перевести войска из повышенной в постоянную боевую готовность. Он был явно непоследовательным. Он играл в свои ифы. А в толпе на Краснопресненской набережной говорили об отважном главкоме, который пригрозил путчистам, что будет бомбить даже Кремль, если они не не остановятся.
Красиво.
Но лживо.
20 августа Шапошников посоветовал маршалу Язову разогнать ГКЧП, объявить его вне закона. На совещании в Минобороны 21 августа он убеждал министра обороны выйти из ГКЧП. Язов согласился с предложением членов коллегии, что надо вывести войска из Москвы и перевести их из повышенной в постоянную боевую готовность. А Шапошникову сказал:
— Но из ГКЧП я не выйду. Это — мой крест. Буду нести его до конца…
Маршал не хотел «ловить золотых рыбок».
22 августа на очередном совещании в Минобороны Шапошников поставил вопрос о необходимости департизировать армию. Большинство членов коллегии согласились, что все к тому идет, ко куда важнее сейчас вывести армию из состояния шока.
ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС…В тот же день министр обороны СССР маршал Дмитрий Язов после возвращения из Фороса был арестован сотрудниками 9-го управления КГБ во Внуково-2 и спроважен в «Матросскую тишину». Его обязанности возложили на начальника Генерального штаба генерала армии Михаила Моисеева. На Арбате все понимали, что это временно, Моисеев был человеком Язова, а подчиненный ему Генштаб сыграл не последнюю роль в организации ввода войск в столицу. Нельзя было исключать, что за арестом министра последуют и другие…
23 августа 1991 года Моисеева вызвали в Кремль и приказали сдать дела Шапошникову.
— Зря вы так со мной поступаете, Михаил Сергеевич, — сказал Горбачеву Моисеев. — Я вам ничего плохого никогда не делал.
— Нои никаких действий по пресечению этих событий вы тоже не предприняли.
Горбачев пообещал, что никаких несправедливостей в отношении Моисеева не будет допущено. Но в тот же день Моисеев был снят с должности начальника Генерального штаба. Следом за ним были смещены с постов восемь заместителей министра обороны, девять начальников главных и центральных управлений, семь командующих военных округов и флотов…
Я знал всех этих людей. Со многими был знаком лично. Каждый имел по три десятка лет безупречной службы Родине, кучу орденов и медалей. Их покарали за то, что они выполнили приказ. Они были «преступниками». Героями были те, кто имел лисий нюх и втихаря приказ игнорировал…
К большой кадровой чистке приложил руку и Шапошников. Он позже признался: «Пришлось освободить от занимаемых должностей тех представителей армии и флота, которые оказались так или иначе причастными к инициативным попыткам проведения в жизнь установок ГКЧП, не понимали важности реформ и не поддерживали их».
А по сути, то была обыкновенная расправа. К счастью, теперь генералов не расстреливали…
Среди них не было ни одного, который бы не понимал «важности реформ». Это понимали даже генштабовские поварихи.
…У нас на Арбате всегда отменно работала разведка.
Помню, еще до назначения Шапошникова Ельцин вызвал к себе командующего Воздушно-десантными войсками генерала Павла Грачева и предложил ему пост министра (якобы это уже согласовано с Горбачевым). Не успел Грачев выехать из Белого дома, а на Арбате о содержании их разговора уже знали. Мы знали, что Грачев отказался. Возможно, испугался столь высокого поста. В то время, видимо, он был способен трезво себя оценивать и понимал, что прыгать через обязательные служебные ступени рискованно. Ельцин открыл ему свой «запасной вариант» — назначить министром обороны другого «героя августа» — Главкома Военно-воздушных сил Евгения Шапошникова. А Грачева — первым замом. И намекнул:
— С перспективой…
Грачев согласился. Ельцин поехал в Кремль к Горбачеву — договариваться. В тот же день Шапошникова вызвали в Кремль В кабинете президента был и Ельцин. Горбачев сообщил Главкому о своем решении назначить его министром обороны. Шапошников стал вяло отказываться, говорить о других должностях.
— Только министром обороны, — твердо сказал Ельцин.
В считанные минуты об этом узнали на Арбате и недоумевали: почему вопрос о назначении министра обороны СССР инициировался Ельциным, а не президентом Союза?
Арбатским генералам хотелось, чтобы власть с ними советовалась, прежде чем принимать ключевые кадровые решения. В этой связи во многих кабинетах вспоминали тогда, что даже Сталин умел выслушивать мнения высшего генералитета (классическое «А что думает товарищ Жуков?»).
Весьма странной выглядела и позиция Горбачева. Создавалось впечатление, что он настолько подавлен напором Ельцина, что его гораздо больше беспокоила уже собственная карьера.
Вскоре последовал соответствующий указ Горбачева о назначении Шапошникова министром обороны СССР.
Разговоры об этом событии стали муссироваться с новой силой. Не слишком ли рискованно назначать министром Главкома вида Вооруженных Сил, который и дня не работал в министерстве? За что? Вопрос был резонным — военные люди на кадровые назначения первых лиц в армии смотрят несколько иначе, чем политики. У них на первом плане — критерии профессионализма и порядочности.
Армия привыкла к тому, что ею многие десятилетия командовали сухопутные генералы. Этот «стереотип» нельзя было безболезненно выкорчевать. Военный летчик во главе Вооруженных Сил — что-то почти экзотическое. Не зная истинной подоплеки головокружительного взлета Шапошникова, кое-кто активно распространял слух, дескать, такое решение принято по рекомендации Центрального разведывательного управления США. Обоснование: летчик живет только полетами, он по-своему видит мир и потому чем меньше будет знать «министр» о земных проблемах Вооруженных Сил и чем дольше врастать в должность, тем лучше зловредным америкашкам…
Такая аргументация вызывала лишь улыбку.
В арбатских кабинетах шли яростные дискуссии. Не устояв перед естественным соблазном поучаствовать в них, я однажды в ходе спора с сослуживцами напоролся на аргумент, который заставил меня засомневаться в непоколебимости убеждения, что министром обороны может быть исключительно сухопутный генерал. «Что же, по-твоему, — сказали мне, — если человек становится, допустим, морским офицером, то он изначально даже теоретически лишается возможности стать министром?»
Август 91-го многое заставлял переосмысливать.
И хотя сугубо личные профессиональные качества Шапошникова ни у кого сомнений не вызывали, тертые калачи Минобороны и Генштаба, знавшие предысторию этого кадрового назначения с подачи Ельцина, уверенно говорили, что в основе его лежит прямая политическая конъюнктура…
ПРОВИДЕЦПримерно через полгода после августовских событий на одной из пресс-конференций я задал маршалу вопрос: игнорировал ли он приказы бывшего министра обороны и что думает об этом с точки зрения офицерской чести.
Вопрос я задавал в нарочито некорректной форме (поскольку был в гражданке), но Шапошников даже не подал вида, что он ему очень неприятен. Без тени малейшего раздражения он стал втолковывать мне, что обозвать человека, сомневающегося в законности приказов старшего начальника, можно как угодно. Что на один и тот же поступок можно смотреть совершенно по-разному. Об одном и том же человеке можно сказать «герой», а можно «предатель», об одном и том же событии «революция» и «государственный переворот»…
Убедительно. Но то была его логика. Я ее не понимал. Тогда я был твердо убежден, что и Шапошников, и Грачев — одного поля ягоды: перебежчики. Тогда я еще не знал, что поведение Шапошникова предопределялось иными мотивами, нежели поведение Грачева.
В службу Шапошникова вносили большой дискомфорт явные и скрытые конфликты с руководством партийно-политических органов армии. К августу они достигли пика, и «путч» спасал Евгения Ивановича от новых неприятностей…
Грачева же, по-моему, ослепляла расположенность к нему Ельцина, и он сполна решил воспользоваться этим, когда настало «удобное время»…
