Неизвестен Автор - Разные статьи о массонстве
3. "МАЛЫЙ НАРОД" ЧИТАЕТ "РУСОФОБИЮ"
Никак я не ожидал, что реакция на мою работу "РУСОФОБИЯ" достигнет такого размера: только отдельных, посвященных ей статей (у нас и на Западе) мне известно более 30. Сверх того, многочисленные пассажи о ней в статьях, посвященные ей радиопередачи, множество писем. Критические статьи, письма и передачи исходят, в основном, как раз от того слоя, который я назвал "Малым народом". Внешне различаясь - от корректных до грубо-ругательных, разного уровня культурности и даже грамотности, они основаны на очень единообразном мировоззрении. Было бы жаль не воспользоваться столь обильной информацией об этом слое. Соблазнительно попытаться яснее понять явление русофобии при помощи откликов на "РУСОФОБИЮ". Русофобия как переживание, чувство особенно ярко проявляется в письмах. "Алкогольно-послушное большинство", "революция, задуманная как освобождение, как истинный социализм, выродилась на русской почве из-за ряда национальных особенностей", "народ, бунтующий за 6- или 8-конечный крест или из-за способа написания имени идола" (намек на раскол, одним из поводов к которому было изменение написания имени Иисуса. Так что "идол" - это Христос, чувство выражено серьезное!). Вот некоторые характеристики из одного только письма: "самовлюбленный дурак: мы на горе всем буржуям!", "тысячелетие диктатур подорвало интеллектуальный и моральный потенциал масс", "претензии на пуп земли", "народ с упоением самоуничтожающийся" , "нищий дебил с атомной бомбой", "герой фольклора Иванушка - дебил есть ли еще у какого народа?". Последнее хоть проверить можно. У Афанасьева к сказке "Иван-дурак" есть примечание: "Сказка известна во всей Европе, на Кавказе, во всей Азии, на островах Зеленого Мыса, в Америке. Древнейший известный вариант относится к 492 г. и содержится в китайском сборнике Po-yu-king, переведенном с индийского". Сюжет приведен в справочниках всемирно распространенных сюжетов Bolte-Polivka, Aarne-Thompson и многих других. Автор, видимо, и не пытался проверить свой взгляд: он был ему заранее известен и факты должны были его подтвердить - иначе, что же это за факты! Концепция "Малого народа" тоже выражена очень ярко. Один корреспондент пишет, что концепция ему даже нравится, но ее надо дополнить одним положением: "А очень просто. Они умнее других". Сопоставим с мыслью предшествующего автора о народедебиле. Как же "умные люди" поведут его по пути прогресса? Ведь он элементарной логики не понимает, тут нужны другие средства. (Вот и автор уже посылает на меня жалобу в идеологическую комиссию ЦК - написано-то было еще в 1989 г.) В критических статьях поразила меня какая-то пропасть взаимного непонимания; мои аргументы просто не воспринимаются критиками, наши рассуждения движутся в разных, не пересекающихся пространствах. Причем мне кажется, что лишь в некоторых случаях это есть сознательное игнорирование сказанного как полемический прием. Пример такого загадочного непонимания - обсуждение (множеством авторов) самого явления русофобии. Есть стандартный набор цитат из статьи в статью, в письмах, в записках после выступлений. Это - слова из письма Пушкина о себе самом: "удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится ай-да умница", предсмертная запись в дневнике Блока: "Слопала меня Россия, как чушка глупого поросенка", "Прощай, немытая Россия" Лермонтова, "В судах полна неправды черной" Хомякова, Чаадаев, Гоголь. Авторам кажется убийственным вопрос: "Не зачислите ли Вы и их всех в русофобы?" Всякий раз кажется, что спрашивающие, если бы захотели, смогли бы и сами понять и ответить - а если есть желание не понять, то любые ссылки излишни. Тут смешиваются отрывки из личного письма и дневниковые записи со статьями и книгами. Но кто будет судить, например, об отношении мужа к жене по словам, вырвавшимся во время ссоры? Когда-то в связи со скандалом, вызванным публикациями Синявского, и в частности "Россией-сукой", в оправдание ему вспоминали, что и Блок-де назвал Россию чушкой. В письме в парижскую "Русскую мысль" один не раскрывший своего имени автор из СССР обратил тогда внимание на то, что Блок написал это в дневнике, а Синявский в журнале "Континент"; Блок - в России, умирая с голоду, а Синявский - в Париже, отнюдь не голодая. И Блок, назвав Россию чушкой, назвал и себя поросенком, а Синявский, написавший "Россия - Мать, Россия - Сука", не пожелал сделать из этого напрашивающийся о нем самом вывод. Еще поразительнее любовь к "немытой России". Авторство Лермонтова не раз ставилось под сомнение, стихотворение впервые упоминается через 30 лет после его смерти, автографа нет. В некоторых дореволюционных изданиях печаталось в разделе "приписываемое". Во всяком случае не его следовало бы привлекать для характеристики отношения Лермонтова к России, столь отличного в других его произведениях. (Для сравнения - пушкинское стихотворное переложение "Отче Наш": "Отец людей, Отец Небесный..." в последних изданиях его сочинений вообще не упоминается). Недавно я просмотрел ряд учебников литературы за все классы: "Немытая Россия" повторяется дважды - если ученик забыл, чтобы через несколько лет вспомнил. Что же отражает такая сладострастная тяга к этому стихотворению, как не русофобию? Конечно, было и такое загадочное явление, как Чаадаев, друживший с Пушкиным и писавший: "Мы миру ничего не дали", "мы не дали себе труда ничего создать в области воображения". Но было и еще ярче, Печерин: "Как сладостно отчизну ненавидеть! И жадно ждать ее уничтоженья". Что же это доказывает? Только существование русофобии (у Чаадаева - как одной из компонент его загадочного мировоззрения). Так о том и статья. Конечно, существуют явления, обладающие общими внешними чертами, хотя и совершенно различные. Но ведь разница чувствуется сразу! Когда Гоголь читал Пушкину "Мертвые души", тот сначала смеялся, потом становился все печальнее и воскликнул: "Боже, как грустна наша Россия!" Но разве мог бы кто-нибудь сказать, что "Россия грустна", читая роман Войновича, где наши потомки в ХХI веке питаются переработанным калом; этот "вторичный продукт" сдают в приемные пункты, а выполнившие норму получают право в особом чулане предаться рукоблудию. У Гоголя ощущается ужас перед греховностью человека, для него, конечно, - русского человека. Это "критика человека", идущая в глубь его духовной сущности, но основанная не только на сочувствии, но на чувстве единства с ним. Роман же Войновича содержит, собственно, лишь, поверхностные, хоть и нечистоплотные ругательства, бессодержательные, как ругательства, выкрикиваемые пьяным или написанные на заборе. Сочувствию же здесь явно нет места: всю ситуацию автор описывает, весело похохатывая, а может быть, и со злорадством. Казавшийся мне столь любопытным феномен "Малого народа" не вызвал вообще никакого интереса, попыток принципиального обсуждения. А меня-то так поразила единообразность всех исторических реализаций этого явления! Когда наши публицисты утверждали, что в России вообще нет литературы, Пушкин и Лермонтов - бездарности, вся культура - у немцев, немецкие то же писали о своей литературе, о Гете, и культуру видели лишь во Франции, а французские - в Англии. Но я встретил лишь возражения то поводу деталей. Наиболее распространенное - что это неправдоподобно, будто меньшинство могло навязать свою волю большинству, что такая мысль даже оскорбительна для "Большого народа". Конечно, если бы речь шла о чисто физическом столкновении, так сказать "стенка на стенку", это был бы убедительный довод. Но ведь "Малый народ" действует через идеологию, средства массовой информации или подпольные партии - тут не численное соотношение решает. Ведь не удивляет же то, что, например, отсутствие витамина В12, которого в организме всего 1-2-миллионные доли грамма, вызывает злокачественную анемию и смерть или что еле видимые бациллы убивают крупное животное, - "оскорбителен" ли этот факт для животного? В начале 80-х гг. прошлого века департамент полиции составил список всех известных ему революционеров. Он включал действительно подавляющее число участников революционного движения, а всего в списке был 151 человек, это за четверть века до революции! Наиболее ярко непонимание этой стороны социальной жизни проявил Сталин, когда на замечание о роли папы римского спросил иронически: "А сколько он может выставить дивизий?" Кроме того, область деятельности "Малого народа" есть разрушение, а оно всегда примитивнее и требует гораздо меньших усилий, чем созидание, жизнь. Чтобы создать Пушкина, необходимы были тысячелетия русской и мировой истории, чтобы убить достаточна одна пуля Дантеса. Иногда мои критики в своих взглядах отстоят друг от друга дальше, чем я от каждого из них. Так понятию "Малый народ" даются две диаметрально противоположные интерпретации. Одна - что это любое меньшинство. Например, штатный философ "Радио Свободы" Б. Парамонов напоминает, что и апостолы составляли меньшинство, и предлагает мне, как христианин христианину, над этим задуматься. Но ведь "Малый народ" - это такое меньшинство, которое стремится сохранить свою изолированность среди остального народа, видя в этом путь к подчинению большинства его воле. Апостолам же было завещано проповедовать свою веру всем народам - т. е. перестать быть меньшинством! Почему-то это очевидно нелепое возражение повторяют многие критики. Противоположная интерпретация, наоборот, чрезвычайно суженная, что "Малый народ" - это одни евреи. Например, Синявский не раз так излагает мою работу: "Малый (еврейский) народ, оказывается, ведет давнюю смертельную борьбу с большим (русским)". Какое отношение это может иметь к моим взглядам, если в качестве примера "Малого народа" я привожу в своей работе пуритан во время Английской революции, в то время, как евреи были изгнаны из Англии еще в ХIII веке, и въезд туда им был запрещен под страхом смерти? В применении к современному "Малому народу" я разбираю этот вопрос подробно ("Наш современник", 1989, №6, с. 189 и №11, с. 165) и привожу ряд соображений, почему отождествление "Малый народ" - евреи, на мой взгляд, неверно. Вот случай, который никак уж нельзя отнести за счет добросовестного непонимания. То же утверждение содержится в письме за подписью 31-го автора ("Книжное обозрение" №38, 1989). Письмо вообще содержит иногда и прямую неправду, написано в духе писем, когда-то разоблачавших Пастернака, Солженицына или Сахарова. К сожалению, под ним стоит и подпись самого А. Д. Сахарова! Еще больше поражает подпись академика Лихачева, для которого добросовестное отношение к разбираемому источнику должно бы быть профессиональной привычкой. Одно утешение - надеяться, что оба они подписали письмо, не вчитываясь, положившись на составителей. Многие возражения остались мне просто непонятными, как ни старался. Например, тот же философ со "Свободы" Б. Парамонов упрекает, что мне "любезно" представление об органическом характере общества - с его же точки зрения, "общество нельзя понимать по аналогии с природой", так как в природе нет свободы. Но если у Парамонова есть собака, то он должен видеть, как она все время проявляет свободу - например, убегая от хозяина за встречной кошкой. Именно взгляд на природу как нечто низкое, неодушевленное породил концепцию "покорения природы", уверенность в праве делать с нею все что захочется - то есть тот экологический кризис, который угрожает гибелью природе и человеку, забывшему, что он ее часть. А между тем аргумент так понравился, что перекочевал в несколько наших статей. Но Б. Парамонов пугает и страшнее: "Органические общества - это застойные общества". Однако органична, прежде всего, Природа, а в ней происходят, как известно Б. Парамонову, не застой, но - эволюция. За 4 миллиарда лет до нас на земле еще не было жизни, за 2 миллиона - не было человека, а совсем недавно - самого Б. Парамонова. И нет уверенности, что природа исчерпала на нем свои творческие силы как сказал один герой Конан Дойла, быть может, она нам готовит еще большие сюрпризы. Видимо, как мои критики не понимают меня, так и я их понять не способен. Включая и критику с использованием христианской лексики. Например, в связи с коробящими критика цитатами из Ветхого Завета. Что же, христиане должны манипулировать цитатами из Писания, как марксисты своими "классиками"? Если в Библии говорится, что царь Давид клал побежденных под пилы, то можно попытаться уяснить себе, каково место этих и подобных эпизодов Ветхого Завета в христианском мировоззрении, можно, на худой конец, признать, что это нам сейчас не понятно, но постыдно притворяться, будто это не существует. Что уж говорить о пестрящей текстами из Писания статье, где я уличен в жажде расправы, ненависти, в том, что я вмешиваюсь в Божественное Домостроение, недоволен Богом, духовно отказался от Христианства, презрел евангельские заповеди, ношу маску инквизиторов, тайна которых "Мы с ним". "Он" же это сатана, принимающий вид "Ангела Света". В заключение автор кротко напоминает, что "христиане призваны не проклинать". (Один из героев Вальтера Скотта сказал о пуританах: они вас не долго думая повесят, а чтобы успокоить совесть, сопроводят это каким-нибудь текстом вроде "Тут Финеас восстал и произвел суд"). Поражает меня, что авторы хранят молчание как раз по поводу вопросов, в которых они компетентны. Например, Синявский не согласен со мной, что русские и украинцы изображены в "Конармии" Бабеля существами низшего типа. Нет, говорит он, скорее, героическими людьми. Но ведь у меня, например, приведена цитата: "И чудовищная Россия, неправдоподобная, как стада платяных вшей..." Синявский говорит, что Бабелем много занимался: вот тут бы и разъяснить, что же в этом образе "скорее героического". И как раз об этом он молчит, хотя где только не писал и не выступал по поводу "Русофобии". Или вот Б. Хазанов высказал очень интересную мысль, которую я в своей работе цитирую: "Заменив вакуум, образовавшийся после исчезновения русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией". Ведь интеллигенцию можно сопоставить с нервной системой народа. Что же это получилось за необычное существо, у которого нервная система и тело сделаны из разного этнического материала? Хазанов посвятил "Русофобии" особую статью, где сравнивает меня и с Гитлером, и Розенбергом, и Штрейхером - но вот эту интересную мысль никак не комментирует. Или еще: по поводу фразы Солженицына "аппарат ЧК изобиловал латышами, поляками, евреями, мадьярами, китайцами". Померанц уличает автора, что он "засунул опасное слово посредине, чтобы его нельзя было выдернуть для цитирования". В "Русофобии" я высказываю свое недоумение, почему "опасно" именно это слово, стоящее посредине, а не все остальные? Но тщетна была надежда получить ответ: Померанц много раз высказывался о "Русофобии", но говорил о чем угодно, только не об этой своей фразе, смысл которой он мог бы нам открыть. Как жаль! Когда стало ясно, что на работу будут появляться отзывы, я с большим интересом стал их читать, надеясь встретить обсуждение по существу, пусть бы авторы и были со мной полностью несогласны. Но в результате - полное разочарование. Часто я так и не мог понять, каково же отношение авторов к основным положениям статьи (например, как они сформулированы в начале этой работы). Если даже принять все возражения - и про Природу, и про Бабеля, и о Священном Писании и т. д. - все же остается, например, непонятным: считает ли автор русофобию реальным, весомым фактором нашей жизни? Существует ли такой исторический феномен - "Малый народ"? Впечатление от этих критик было другое: они стремятся внушить, что работу читать не следует, если же кто прочел - тому лучше ее скорее забыть. А сверх того видна в ряде случаев неприязнь к окружающему народу, уверенность в его неполноценности и в призвании "умных людей" решать судьбу "народа-дебила". Особый оттенок всей дискуссии придают применяемые в ней полемические приемы. Например, Померанц пишет: "Теперь несколько слов о полемических хитростях. Это тоже, кстати, черта несвободного сознания. И. Шафаревич (...) заявляет себя человеком, далеким от "Памяти" (бедной, оклеветанной "Памяти") - и кончает статью трегубой аллилуйей в ее честь". Прочитав, я так и ахнул - откуда же это? Но автор приводит точную цитату: "Верю в громадную силу памяти, в то, что каждый народ... и даже все живые организмы... все они хранят в себе память..." А вот это: "Все в жертву памяти твоей..." Так и Пушкин, оказывается, тайно сочувствовал "Памяти"! Ах, неосторожные это были слова о "полемических хитростях" и "несвободном сознании". Еще пример. Получаю письмо за подписью Алексея Шмелева с рядом вопросов по поводу "Русофобии". В том числе - откуда взяты цитаты из Талмуда. Ответил, указав мои источники (включая недавнюю книгу профессора университета в Тель-Авиве Я. Каца), даже посоветовав, в какой библиотеке эти книги можно найти. Получаю письмо с благодарностью за "ясный и точный ответ". Вдруг в журнале "Знамя" встречаю статью того же Алексея Шмелева "По законам пародии? (И. Шафаревич и его "Русофобия")". Автор приводит слова М. Агурского по поводу совсем другой статьи другого человека (псевдонима), что там "цитаты, исполненные искажений, (...) заимствованы из антисемитской литературы дореволюционного периода, как книги А. Шмакова, И. Лютостанского и др.". И дальше: "Не пользовался ли Шафаревич этим же оригиналом? Или он обнаружил какие-то новые данные?.." Увы, эти данные известны не только мне, но и Шмелеву. (А после, ссылаясь на Шмелева, казанская газета "Наука" печатает статью: "Как Шафаревич источники извратил".) Что уж тут апеллировать к Священному Писанию и христианским ценностям: на такие проделки не пойдет и средний готтентот! И еще пример. Был у меня вечер в МГУ в октябре 1989 года, и через несколько дней станция "Свобода" передала сообщение о нем: "от нашего московского корреспондента Марка Дейча". Всем, пришедшим на вечер, не удалось поместиться в зале, и устроители радиофицировали холл. Марк Дейч рассказал, что было совсем немного народу, да и неудивительно, так как уважающие себя люди не пошли бы на встречу с автором "Русофобии" (как любезно по отношению к сотням присутствовавших!). Вечер продолжался три с половиной часа, пока я не ответил на все вопросы. Марк Дейч сообщил, что, ответив на несколько записок, я сказал, что устал и хотел бы закончить вечер, и т. д. Остается недоумение: что это моральный и профессиональный уровень самого Марка Дейча или стиль радио "Свобода"? Чему можно и можно ли чему-либо верить в передачах этой радиостанции? Публицист Б. Сарнов пишет: "Я не способен в джентльменском парламентском стиле полемизировать, скажем, с Шафаревичем". К сожалению, далеко не он один. Вот некоторые характеристики, данные мне и моей работе: фашист, законченный нацист, сравнение с Гитлером-Розенбергом-Штрейхером (в назидание упоминается, что последние повешены), публикация работы в ФРГ - уголовно наказуемое действие, мания преследования, инсинуации, параноидальный бред, инквизитор, слился в одну кучу с Ниной Андреевой и идет с ней разными дорогами к одному обрыву, "фанатическая книга", "националистическая опухоль". "Книга полемики не заслуживает", "говорить не о чем", Синявский предлагает по поводу работы "не браниться, не сердиться, не читать нравоучения, а смеяться" - но ни он сам, ни другие авторы явно совету не последовали. Зато в "Новый мир" пришло письмо, в котором автор возмущается, что журнал напечатал мою статью (совсем другую): "Дело здесь не в содержании статьи, а в имени автора". Развивая эту линию плюрализма, Б. Сарнов потребовал, чтобы КГБ занялось моей работой. В газете "Советский цирк" эссе профессионального эстета о "Русофобии" иллюстрируется каким-то лицом с выпученными глазами и высунутым языком. В газете "Смена" публикация статей с критикой моего интервью той же газете сопровождается редакционным введением, содержащим ругательства, которые я раньше слышал только от пьяных, не полагал их возможными в прессе... Парамонов - философ - опубликовал эссе с нецензурным (или неоцензурным?) названием, обозначающим вещество, ранее относившееся исключительно к ведению ассенизаторов. На протяжении всего своего философски-ассенизационного исследования он весело купается, барахтается и ныряет в "веществе". Тогда услышал я (о диво!) запах скверный, Как будто тухлое разбилося яйцо, Иль карантинный страж курил жаровней серной. Я, нос себе зажав, отворотил лицо. Но мудрый вождь тащил меня все дале, дале И, камень приподняв за медное кольцо, Сошли мы вниз, - и я узрел себя в подвале.
