Эдуард Макаревич - Восток - Запад. Звезды политического сыска
Оперативная информация подталкивала Герасимова к однозначному выводу: самое опасное звено — Совет рабочих депутатов. Его надо громить. И он объясняет это Дурново.
— Немыслимое дело, — отвечает тот. — Отдельные лица могут быть арестованы. Но весь Совет — никак нельзя. Литература может быть конфискована, но лишь некоторые издания. Мы — конституционная власть.
Снова и снова ставит Герасимов вопрос о разгроме Совета и получает отказ за отказом. Наконец у него в руках агентурное сообщение: Совет принял решение о подготовке вооруженного восстания. Спешит к Дурново. Совещаются: Дурново, Рачковский, второй директор Департамента полиции Вуич, от прокуратуры Камышанский. Решают: арестовать только председателя Совета Хрусталева, в отношении которого Герасимов привел неопровержимые данные о прямом отношении к подготовке восстания.
Яснее всего выразился Рачковский:
— Нам нужно оттягивать развязку и содействовать организации благомыслящих слоев общества.
Потерпев провал с либеральной интеллигенцией, Петр Иванович теперь на ее место в благомыслящий слой определил национальных патриотов — Союз русского народа под водительством профессора Дубровина. Революцию могут остановить патриоты-националисты, отстаивал идею Рачковский. Профессор Дубровин, которого нашел Петр Иванович, спешно разворачивал отряды русских патриотов.
— Несерьезно, — сказал как отрезал Герасимов. — Из-за угла они что-то и сделают. А в прямой схватке их поколотят, сметут просто. Нет за ними реальной силы. Сила у меня. Идеи же патриотические не за неделю внедряются.
Еще более жестче настаивает Герасимов на разгроме Совета, именно разгроме. Нутром чувствовал приближающуюся катастрофу. И выразился вполне определенно: «Или мы будем служить революционным украшением петербургских фонарей, или всех революционеров пошлем в тюрьмы и на виселицу». Эта фраза вошла в историю и кочевала из десятилетия в десятилетие, но была благополучно забыта в последние годы советского режима.
И опять совещание у Дурново. И очередной запрет на арест.
А ведь как убеждал: «Крушение монархии — дело дней. Любой ценой надо сокрушить главное гнездо революции — Совет рабочих депутатов. Арестовали Хрусталева? Ну, и что?! Там Троцкий! Меньшевик, но действует как большевик! Этот не Хрусталев. Это фанатик революционной войны, и он на самом деле руководит Советом. Он организатор восстания! Там отлаженные связи с заводами, институтами, оттуда управляют боевыми «тройками» и «пятерками», оттуда управляют боевыми дружинами, укомплектованными решительными людьми, готовыми на все».
Поистине, промедление было смерти подобно.
На другой день заявился к Дурново с утра с внеочередным докладом. Сказал то же самое. Только эмоции хлестали через край. При сем присутствовал министр юстиции Михаил Григорьевич Акимов, он же генерал-прокурор империи. Дурново опять играл в демократа и бубнил что-то о конституции.
— А я согласен с полковником, — неожиданно сказал Акимов. — И если вы как министр внутренних дел не считаете возможным дать разрешение на предлагаемые им меры, то это сделаю я. — И, вырвав лист из блокнота, написал распоряжение об аресте всего Совета рабочих депутатов.
В тот же вечер, 3 декабря 1905 года, армейское подразделение оцепило помещение Вольно-экономического общества, где заседал Совет. Заседание вел Троцкий. И он не прервал его, когда в зал вошел жандармский офицер. Историки достаточно полно реконструировали эту сцену.
Офицер вышел на середину зала и стал зачитывать ордер об аресте членов Совета. В зале повисла гробовая тишина. А председатель Совета Троцкий буднично произнес:
— Есть предложение принять к сведению заявление господина жандармского офицера. А теперь покиньте зал заседания Совета рабочих депутатов,обратился он к представителю власти.
В полном замешательстве тот ретировался. Троцкий предложил приготовиться к аресту, уничтожить документы, материалы, которые могут быть использованы властями против Совета, а тем, у кого есть оружие, привести его в негодность. А потом в зал ворвалась группа жандармов. Председатель еще успел крикнуть: «Смотрите, как царь исполняет свой манифест! Смотрите!»3
Всех арестованных свезли в Петропавловскую крепость. С Советом было покончено. Но агенты доносили, что в ответ на разгром Петербургского Совета рабочих депутатов руководство партий социал-демократов и социалистов-революционеров решило начать всеобщую забастовку и вооруженное восстание. О забастовке объявит всероссийский железнодорожный съезд, который собирается 6 декабря в Москве под предлогом пересмотра устава касс взаимопомощи железнодорожных служащих. Там на съезде будут люди от революционных партий и организаций.
Герасимов требует от Дурново отдать приказ об аресте всего съезда железнодорожников. Рачковский против. С ним согласен и министр. Решено, что Рачковский поедет в Москву наблюдать за работой съезда. После этого будут выработаны предложения.
Герасимов в ярости. Он кричит, что такая тактика до добра не доведет. С этой революционной публикой нельзя заниматься политическими играми. У него полная информация, он верит своим агентам. Собравшихся под видом железнодорожников революционеров нужно брать.
Кончилось как всегда по-русски, смешно и бестолково. Рачковский по нездоровью затянул отъезд в Москву, на съезд не попал. А ночью Дурново привезли с телеграфа копию телеграммы, разосланной съездом по всем железным дорогам: объявлялась всеобщая забастовка с переходом в вооруженное восстание.
Дурново вызывает Герасимова:
— Надо действовать. Вы были правы, мы сделали ошибку, что так долго тянули. Я уже говорил с Царским Селом4.
А Герасимов уже давно был готов действовать. После 17 октября, дня выхода царского манифеста, он разработал план пресечения вооруженного восстания и распорядился на свой страх и риск действовать в соответствии с ним. Была мобилизована усиленная команда наружного наблюдения — 250 человек. Они выследили подпольные оружейные мастерские, дома и квартиры всех активистов и руководителей революционных партий, Совета рабочих депутатов, командиров боевых дружин и групп, их контакты и запасные явки, пути получения нелегальной литературы и оружия. Были сделаны подробные списки, схемы связей и маршрутов поступления боевых средств. Герасимов взял непосредственно на себя эту часть операции: ставил задачи агентам, принимал доклады, разрабатывал формы документов, схем, списков. Для арестов рассчитал число войсковых и полицейских команд, их состав, маршруты выдвижения. Работа велась по 750 адресам. И она себя оправдала.
Когда, наконец, он получил приказ, застоявшаяся машина сыска заработала неотвратимо, плавно и жестко. Вот как он сам вспоминал об этом:
«Всю ночь я оставался в Охранном отделении. Каждую минуту поступали донесения. Всего было произведено около 350 обысков и арестов. Взяты 3 динамитных лаборатории, около 500 готовых бомб, много оружия, маузеров, несколько нелегальных типографий. В четырех или пяти местах было оказано вооруженное сопротивление. Сопротивлявшиеся убиты на месте. На следующий день было произведено еще более 400 обысков и арестов.
Отмечу, что среди арестованных тогда был Александр Федорович Керенский. Он был начальником боевой дружины социалистов-революционеров Александро-Невского района. Позднее, через 12 лет, он стал министром юстиции Временного правительства и в качестве такового издал приказ о моем аресте...
Именно этими мерами было предотвращено революционное восстание в Петербурге. Конечно, забастовки были. Были и разные попытки демонстраций и митингов. Но ничего похожего на тот взрыв, которого все опасались и который казался всем неизбежным, в Петербурге не случилось»5.
А Москва хлебнула революции. Рабочие отряды, баррикады, казаки, артиллерия и кровь. Много крови лилось в белокаменной. Потом первый русский марксист Г. Плеханов скажет: «Не надо было браться за оружие». На что ему другой русский марксист В. Ленин ответит: «Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснять массам... необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы»6.
Но в Петербурге было тихо. Там революцию задушили. И императорская власть, что в столице, не качнулась. А для России, если власть устояла в столице, значит устояла вообще. Полковник Герасимов Александр Васильевич имел к этому самое прямое отношение.
Герасимов: путь в жандармские офицеры
Когда полковник Герасимов укрощал революцию в Петербурге, выглядел он не на 44 года, а значительно моложе. Крепкий, ладно сбитый и по-военному статный. Бородка клинышком, аккуратные усы и острый взгляд серо-стальных глаз. Суров и строг. Таким его запечатлели современники.
