Бэзил Харт - Сципион Африканский. Победитель Ганнибала
Кельтиберы в центре держались стойко, зная, что бегство бесполезно из-за незнакомства с местностью, а сдаваться нельзя, ибо они предали римлян, прибыв из Испании на службу к их врагам. По-видимому, Сципион использовал свою вторую и третью линию в качестве мобильного резерва, чтобы атаковать кельтиберов с флангов, вместо того чтобы, по обычаю, просто подкреплять гастатов. Окруженные со всех сторон, кельтиберы были разрезаны на отдельные группы там, где стояли, хоть и после упорного сопротивления, позволившего Гасдрубалу, Сифаку и множеству беглецов проложить себе дорогу и бежать. Гасдрубал с уцелевшими воинами нашел себе убежище в Карфагене, а Сифак с остатками конницы ушел домой в свою столицу Цирту.
Ночь положила конец резне. На следующий день Сципион отправил Масиниссу и Лелия в погоню за Сифаком, в то время как сам он очищал округу, занимая укрепленные городки и готовясь к маршу на Карфаген. Здесь вновь поднялась тревога, но в час испытания народ оказался тверже, чем о нем часто думают. Не много голосов прозвучало в пользу мира, и карфагеняне начали энергичную подготовку к сопротивлению. Подвозилось продовольствие для долгой осады, ремонтировались и расширялись укрепления. В то же время сенат решил послать флот атаковать римские корабли под Утикой и попытаться снять осаду. Затем было решено отозвать Ганнибала из Италии.
Сципион, облегчив обоз отправкой добычи в лагерь под Утикой, уже занял Тунис, сопротивлявшийся слабо, несмотря на сильные укрепления. Тунис отстоял всего на пятнадцать миль от Карфагена и был оттуда ясно виден — что, как говорит Полибий, было, по мнению Сципиона, «наиболее эффективным средством вселить в карфагенян ужас и смятение». Еще раз он преследовал моральную цель.
Едва он завершил этот маневр, как часовые доложили ему, что мимо проходит карфагенский флот. Он сразу же понял план противника и заключавшуюся в нем опасность, зная, что его корабли, нагруженные осадными машинами и частично переоборудованные в транспорты, не годятся для морской битвы. Без колебаний решил он отразить угрозу и двинулся форсированным маршем назад к Утике. Готовить корабли для боя не было времени, поэтому он придумал план поставить военные суда на якоря поближе к берегу и защитить их четырьмя рядами транспортов, связанных вместе цепями в плавучую стену. Он также перебросил трапы с одного транспорта на другой, чтобы войска могли свободно передвигаться вдоль линии, а между транспортами оставил узкие проходы для мелких гребных судов. Затем он разместил на транспортах тысячу отборных бойцов, в изобилии вооруженных метательным оружием, — предвидя современную доктрину использования в обороне повышенной огневой мощи взамен недостаточных людских ресурсов.
Благодаря медлительности карфагенского флота и дальнейшей задержке, из-за попытки карфагенян навязать битву в открытом море, чрезвычайные оборонные меры удалось завершить вовремя. Карфагенянам пришлось нападать на необычный боевой строй, кораблями атаковать стену. Преимущество в численности частично обесценивалось тем, что транспорты возвышались над водой выше, чем карфагенские суда, — так, что карфагенянам пришлось бросать дротики вверх, а римлянам, напротив, сверху было легче целиться, а оружие, брошенное сверху, приобретало большую убойную силу. Но попытки высылать через промежутки между транспортами легкие гребные суда для атак на карфагенские корабли — средство, очевидно почерпнутое Сципионом из сухопутной тактики, — не увенчались успехом и фактически мешали обороне. Надвигавшиеся корабли карфагенян просто опрокидывали их, благодаря своему весу и инерции, а на поздних стадиях битвы мелкие суда так смешались с кораблями противника, что мешали огню с транспортов.
Отбитые во фронтальной атаке, карфагеняне попробовали другую тактику, забрасывая на транспорты длинные балки с железными крючьями, прикованные цепями к собственным кораблям. Им удалось выволочь из первого ряда несколько транспортов — римляне едва успели перепрыгнуть на вторую линию судов. Но взломать удалось только одну линию, и противодействие было столь суровым, что карфагеняне решили удовольствоваться ограниченным успехом и отплыли назад в Карфаген. Они тащили с собой на буксире всего шесть захваченных транспортов, хотя, без сомнения, в бухте дрейфовали и другие суда, потерянные римлянами.
Не оправдавшись здесь, надежды карфагенян были разбиты в другом месте, ибо силы преследования, посланные вдогонку Сифаку, достигли своей цели и отрезали, наконец, опору карфагенской мощи в Африке. Успех означал нечто еще большее, ибо Сципион получил доступ к тому нумидийскому источнику человеческих ресурсов, к которому так долго стремился и в котором нуждался, чтобы набрать достаточно сил для решающего удара.
Преследуя Сифака, Лелий и Масинисса после пятнадцатидневного марша прибыли в Массилию (наследственное царство Масиниссы, из которого его изгнали) и выгнали гарнизоны, оставленные Сифаком. Последний отступил еще дальше на восток в собственное царство, Массесилию — современный Алжир — и там, подстрекаемый женой, набрал свежие силы из обильного населения своих владений. Он попытался организовать их по римскому образцу — воображая, как многие копиисты в военной истории, что подражание внешнему устройству откроет ему секрет римских успехов. Войско его было достаточно велико, фактически достигнув первоначального уровня, но оставалось еще совсем сырым и недисциплинированным. С ним он двинулся против Лелия и Масиниссы. В первой кавалерийской схватке численное превосходство сказалось, но преимущество было потеряно, когда римская пехота встала в промежутках между конными отрядами. Вскоре неопытные войска дрогнули и побежали. Победа объясняется, в сущности, превосходством в обучении и дисциплине, а не тонким маневром, характерным для всех сражений Сципиона. Ввиду этого стоит отметить, что некоторые историки не упускают случая намекнуть, что Сципион более обязан своими успехами своим способным офицерам, чем самому себе.
Сифак, видя, что его силы раздавлены, пытался устыдить своих людей, выезжая вперед и подвергая себя опасности. В этих отважных попытках его сбили с коня, захватили в плен и притащили к Лелию. Как замечает Ливий, это было «зрелище, рассчитанное на то, чтобы доставить особенное удовольствие Масиниссе». Последний показал после битвы подлинный воинский дух и суждение, объявив Лелию, что как бы ни хотелось ему посетить свое вновь обретенное царство, однако «во времена успехов также не годится терять время, как в дни бедствий». Поэтому он испросил разрешения выступить с конницей на Цирту, столицу Сифака, с тем чтобы Лелий последовал за ним с пехотой. Получив согласие Лелия, Масинисса устремился вперед, прихватив Сифака с собой. Прибыв к стенам Цирты, он вызвал отцов города, но они отказывались явиться, пока он не показал им связанного Сифака. На этом слабодушные открыли ворота. Масинисса, расставив стражу, галопом помчался ко дворцу — и был встречен Софонисбой.
Эта женщина, знаменитая своей красотой и губительным влиянием почти как Елена Троянская или Клеопатра, настолько ловко воззвала к его гордости, жалости и страсти, что не только выманила у него клятву не выдавать ее римлянам, но, «поскольку нумидийцы — народ весьма влюбчивый, он сделался рабом своей пленницы». Когда она удалилась и ему пришлось решать проблему, как совместить свой долг с клятвой, страсть подсказала ему лазейку — жениться на ней самому в тот же самый день. Подошедший Лелий так рассердился, что сперва чуть не приказал выволочь ее из брачной постели и отправить с другими пленниками в лагерь под Утикой, но в конце концов смягчился, оставив решение Сципиону. Оба вождя начали очистку нумидийских городков, в которых еще оставались гарнизоны Сифака.
Когда пленники во главе со связанным Сифаком прибыли в лагерь Сципиона, солдаты высыпали из палаток полюбоваться зрелищем. Что за перемена судьбы! Всего несколько лет назад несчастный пленник был могущественным правителем, дружбы которого одновременно искали Сципион и Гасдрубал, рискнувшие отдаться в его руки — так высоко они ценили приз.
Такие мысли, вероятно, вместе с воспоминаниями о прежней дружбе, пронеслись в голове Сципиона и вызвали в его сердце сочувствие. Он начал расспрашивать Сифака о мотивах, заставивших его нарушить клятвенный союз с римлянами и без повода объявить им войну. Сифак, приободрившись от сочувственного тона Сципиона, ответил, что он был безумцем, но война была только вершиной его безумия, не его началом — началом был брак с Софонисбой. Эта «чума» очаровала и ослепила его. Но, рухнувший и падший, он объявил, что черпает некоторое утешение в том, что ее фатальные чары перенесены теперь на его величайшего врага.
Слова эти крайне встревожили Сципиона, ибо он хорошо осознавал и влияние Софонисбы, и угрозу, которую поспешная свадьба принесла римским планам. Она погубила одного страстного нумидийца, она вполне могла сгубить и второго. Когда вскоре после этого прибыли Лелий и Масинисса, Сципион никак не показал своих чувств, расхвалив обоих до небес за их успехи. Но потом он отвел Масиниссу в сторону.
