Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
«Доколе же?» - спрашивал Дмитрий ^ не получал ответа.
Нет, не время думать обо всем этом. Ему ли, великому князю, размышлять о бренности жизни, когда ордынцы разрушают землю! Ныне ее поднимать надобно, обустраивать. После каждого ордынского набега в пустоши земля российская…
Но так ли? Уйдут ордынцы в степи, и встанет Русь. Из лесов поволокут русичи бревна. Поставят стены и сторожевые башни, отстроятся. Так было прежде, так и сейчас, так будет и впредь…
«А так ли? - думает Дмитрий. - Наступит день иль год, скинет Русь ордынское иго, может, тогда не будет ее разора. Станут растить хлеб, застучат молоты в кузницах, и люд от неволи спасен будет!..»
По утрам, едва солнце вставало и краем пробегало по Переяславлю-Залесскому, князю подавали коня, гридин придерживал стремя, и Дмитрий не торопясь выезжал за городские ворота.
Привстав в седле, он окидывал взглядом стройки: вон мужики бревна тянут, избы и хоромы ставят, а на пригорке, где церковь, уже срубили купол и звонницу.
Пробежится Дмитрий глазами по стройке, вздохнет: эвон, как люду трудно! Терпеливы русичи.
Когда после пожарища князь в Переяславль вернулся, сколько людских слез перевидал!
Тогда он слушал народ и гневом наливался. Но вот вперед подался белый как лунь искусный мастер Лука и поведал, что поутру набежали в Переяславль ордынцы и угнали нескольких мастеровых.
Дмитрий вскочил на коня, погнался за ордынцами. Успел на ходу крикнуть скакавшему рядом тиуну:
- Сума с тобой?
Тот кивнул, и великий князь дал коню повод. Пленных настигли в пути. Их вели в цепях. Сотник, завидев русского князя, подъехал, что-то крикнул сердито. Но Дмитрий кинул ему суму, сказал хрипло:
- Освободи!
Сотник суму взял, ордынцам махнул, и те принялись снимать цепи…
Еще раз окинув стройку глазами, великий князь выбрался за город.
* * *
Вернувшись в Переяславль-Залесский, великий князь затаил зло на Новгород. Вознамерился было покарать новгородцев, даже велел воеводе Ростиславу ополчение скликать.
Со всего удельного княжества сходились/мужики, вооруженные кто чем. Однако Дмитрий раздумал: не время свару затевать. Не поддержат великого князя ни Федор Ярославский, ни Константин Ростовский, а уж тем паче князь Андрей Городецкий, который еще в Муроме отсиживается. Великий князь иногда задумывается: кто брата Андрея на усобицу подбивает? Не хотел верить, что сам Андрей злобствует, и все чаще склонялся к тому, что боярин Сазон подстрекает его к неповиновению.
Дмитрий помнит этого боярина, маленького, тщедушного, с лицом хорька и козлиной бородой. Еще известно великому князю, что в ордынский набег Сазон остался в Костроме, в своей вотчине.
Позвал Дмитрий своих бояр, коим доверял, и сказал им:
- Сазон князя Андрея на черные дела подбивает. Его рук дело, - не иначе, хочет городецкого князя на владимирский великий стол умостить. Поезжайте в Кострому, выспросите у Сазона, на какую измену еще он Андрея науськал.
Не принял Новгород великого князя, отказался признать его. Озлобился Дмитрий: на кого ему опору держать? Андрей к Тохте отправился, и хотя не дал ему хан ярлык, но Русь разорил. Как ему, Дмитрию, власть сохранить?
И мысль, что ни день, все назойливее в голову лезла. Ныне два хана в Орде. Тохту, слухи есть, породил хан Ногай. Из небытия создал, в ханы возвел. Ногая теперь сам Тохта опасается. А что, ежели Ногаю поклониться?
Сошлись бояре из старшей дружины в хоромах княжеских в Переяславле-Залесском, Знали, зачем званы. Надобно совет Дмитрию подать, как поступить. Великий князь на бояр с надеждой смотрит: что они скажут, как приговорят. И за всех высказывался воевода Ростислав:
- Князь Дмитрий Александрович! Мы не год служим тебе и вместе с тобой Русь берегли. Могли ль укрыться от нас козни брата твоего, князя Городецкого? И в том, что он навел на нас татар, его происки. Доколе терпеть? В поисках великого княжения успокоится ли он? Ноне ушли ордынцы, не сел Андрей на владимирский стол, но кто ведает, найдет ли он покой? Нет, княже, наш тебе сказ: отправляйся к хану Ногаю, заручись поддержкой Орды Ногайской…
Дмитрий кивнул согласно:
- Андрею ума-разума набраться бы, а не стола великого искать. - Чуть повременив, заметил: - Кабы писал я хроники, страницы гневом бы полнились. Сколь зла творил Андрей! Только ли мне - люду нашему!
Когда березы стояли в самом соку и в чащах ночами свистели соловьи, из Переяславля-Залесского выехала дружина. Три десятка гридней сопровождали князя Дмитрия. Подобно Андрею, обозом великий князь себя не отягощал, всю кладь везли на вьючных лошадях. Первое время остерегались людей городецкого князя: в пути всякое могло случиться.
Дорога пролегала землями княжества Смоленского, миновали городки Дмитров и Можайск, Козельск и Трубчевск. Эти городки крепко стояли на пути хана Батыя.
День ото дня все дальше удалялись гридни от Переяславля-Залесского. Лесные места сменялись лесостепью, а однажды как-то незаметно Дмитрий обнаружил, что уже началась черноморская степь с ее буйными травами.
Теперь они поехали не торопясь, делая ночные остановки и давая отдых коням. Степь еще не томилась от безводья и жары, напоминала огромный пестрый ковер. Левобережная окраина некогда могучей Киевской Руси, измордованная частыми набегами степняков, ныне страшила безлюдьем, разрушением могучего стольного города Киева. Стоило ордам Батыя дважды пройтись здесь, и от прежде цветущего города остались лишь развалины.
Дмитрий слышал о Киеве многое, знал о его князьях, о том, как родилась на Днепре и его притоках христианская вера, о крещении Руси…
Местами дорога, какой ехал князь с дружиной, жалась к Днепру. Оттуда вечерами тянуло свежестью. То был древний славянский путь из варяг в греки, путь гостей торговых, путь воинов.
На десятые сутки услышали князь и гридни грозный рык: то подавали голоса хищные днепровские пороги. За ними начинались кочевья Ногайской Орды.
* * *
Ковыльная причерноморская степь. Где ей начало, где край? Когда Дмитрий с дружиной оказались в степи, они были подобны зеленому океану. Нередко травы скрывали конного, и мелькала только голова человека, да иногда из зеленой пучины вдруг выносился на взлобок табун диких лошадей - тарпанов или выбиралось стадо животных.
Степи тысячелетиями служили приютом многим кочевникам. Ставили в причерноморских степях свои вежи скифы и сарматы, жили здесь легендарные амазонки, побывали готы и свирепые гунны, тревожили днепровских славян печенеги и половцы. А когда из азиатских глубин выкатились многочисленные орды воинственных племен, опытной рукой великого Чингисхана объединенные в единый народ татар, степи стали их родным домом, а внук Чингиса Батый, покоритель Руси, на степных просторах и в низовьях Волги создал целую могущественную державу.
Многие языки слышала степь, многие народы повидала. И каждый из них оставлял в причерноморских степях свои памятники, седые курганы. Малые и большие, поросшие и с залысинами, они немо повествовали о прежних обитателях этого благодатного и тревожного края земли…
На вершинах могил восседали всевидящие, чуткие степные орлы, тяжело взлетали коршуны, а в сини неба пели жаворонки.
Проезжая степью, Дмитрий думал не о далеких племенах и народах, живших некогда здесь, а о Ногайской Орде, о хане Ногае. Как-то встретит он русского князя, который не в столицу Золотой Орды отправился за поддержкой, а к всесильному хану?..
О том, что русский князь держит путь к главному становищу Ногая, тому давно известно. Безлюдная с виду степь имела глаза и уши. Едва копыта княжеского коня подмяли степную траву, как к Ногаю уже поскакали с донесениями зоркие лазутчики.
Знал об этом и князь Дмитрий, а потому давно высматривал ордынские становища, вежи, дымки костров, таборы. Не знал одного великий князь: получив известие о нем, Ногай усмехнулся и, позвав мурзу Курбана, сказал:
- Ты, мурза, встретишь конязя урусов. Он будет жить в дальней юрте, а когда я захочу, ты приведешь его.
Зевнув и почесав живот, хан промолвил:
- Урусы власть делят. Хе! Городецкий конязь у Телебуга милости выпрашивал, а Тохта его, как собаку, пнул. Конязь Димитрий ко мне на брюхе приполз. Знаю, о чем плакаться будет… Дети храброго Искандера, однако, не волки - шакалы: падалью довольствуются…
* * *
Во времена Берке-хана на берегу притока Итиля, Ахтубе, восточные каменотесы возвели дворец. И был он легким, словно парил в небе. Но Ногай не любил дворец, где дуют ветры и несутся пески. А еще он презирал дворец, где плетутся интриги, а жизнь и смерть зависят от ханского настроения.
Потому, объявив себя ханом Ногайской Орды, он не возводит дворцов и живет в степи. Ему ставят шатры там, где он захочет, и Ногай видит на много верст юрты и кибитки своих соплеменников.
