Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику
По переписи 1897 г. в России проживало 153 тыс. коми-зырян (из них вне исторической территории коми — около 24 тыс.) и 98 тыс. коми-пермяков (в основном в Верхнем Прикамье). После 1917 года коми народ получил автономию: в 1921 году была создана автономная область Коми (зырян), преобразованная в 1936 г. в автономную республику (ныне — Республика Коми), стремление коми-пермяков объединиться в одном национально-государственном образовании с коми-зырянами осталось нереализованным, для них в 1925 году был создан Коми-пермяцкий национальный округ в составе Пермской области.
В 1926 году в СССР было зарегистрировано 226 тыс. коми-зырян и 134 тыс. коми-пермяков, в 1959 — 287 тыс. коми-зырян (из них 245 тыс. — на территории Республики Коми) и 144 тыс. коми-пермяков (из них 127 тыс. — на территории национального округа), в 1979 году соответствующие цифры составили 327 тыс. (281 тыс.) и 151 тыс. (106 тыс.). По переписи 1989 года на территории России проживало 336,3 тыс. коми-зырян (из них — 291 тыс. в Республике Коми, что составляло около четверти населения республики), из которых 238,8 тыс. считали родным коми-зырянский язык, — и 147,2 тыс. коми-пермяков (95 тыс. на территории национального округа — около 63% населения округа), из которых родным коми-пермяцкий язык считали 104,7 тыс. человек.
Угорские народы
Венгерский, мансийский и хантыйский языки образуют в рамках финно-угорской группы уральской семьи особую подгруппу, называемую угорской (нем. ugrische и т. д.), и восходят к угорскому праязыку. Название угры дано этим народам по старому внешнему венгров в славянских языках (др.-рус. Угре и т. д., этимологию см. в разделе о венграх), использование этого слова для именования всех угорских народов стало возможным ещё и потому, что оно внешне сходно с др.-рус. Югра, применявшимся по отношению к хантам и манси, хотя на самом деле эти два слова никак между собой не связаны (об исконном значении этого слова, проблеме идентификации Югры и возможной этимологии см. раздел о манси).
Хантов и манси, говоря о них отдельно от венгров, принято называть обскими уграми. Обско-угорские языки (речь при этом идёт не просто о двух, мансийском и хантыйском языках, а о сложной системе мансийских и хантыйских диалектов) близки друг к другу, но эта близость объясняется большей частью ареально-генетическими и ареальными связями их, поэтому постулировать существование в прошлом особого «обско-угорского праязыка» нет оснований, — тем более, что некоторые весьма показательные параллели объединяют мансийские диалекты с венгерским языком, не задевая хантыйских. Обские угры, таким образом, образуют в большей мере историко-культурную общность, благодаря единому или близкому хозяйственно-культурному укладу (таёжные охотники, рыболовы, на севере ареала — оленеводы), чрезвычайной близости духовной культуры, сходству антропологических типов хантов и манси и отличию их по всем этим показателям от венгров, история которых по крайней мере на протяжении последних двух с половиной тысяч лет протекала совсем в других условиях и в другом этническом окружении, в отрыве от обских угров (см.).
Выделение угорского праязыка из прафинно-угорского имело место, как принято считать, примерно в конце III тыс. до н. э. Этот период (конец атлантикума — начало суббореала по климатологической шкале) для Западной Сибири был, во-первых, временем максимального расцвета лесов (западносибирской тайги со значительным участием позднее исчезнувших в Сибири широколиственных пород на юге), а во-вторых — временем повышенной увлажнённости, на которое приходится максимум торфообразования западносибирских болот. С другой стороны, в историческом плане уже в это время и особенно — чуть позже, с первой половины II тыс. до н. э. на юге Западной Сибири, в степной и лесостепной зоне появляются археологические культуры, носители которых (по-видимому, говорившие на индоевропейских, точнее — индоиранских, возможно также — на тохарских языках) были знакомы со скотоводством и металлом (афанасьевская, абашевская, затем — петровская и культуры андроновской общности). Благоприятные природные условия на южной границе западносибирских лесов, продуктивные в культурно-хозяйственном плане контакты с южными соседями должны были привести к обособлению финно-угорского населения южнолесной зоны от своих северных соплеменников, а заболачивание Западно-Сибирской равнины, влекущее за собой катастрофическое сокращение продуктивности таёжных биогеоценозов и, соответственно, отток населения из центральных областей Западной Сибири, ещё более способствовало разрыву связей между крайне южными (доугорскими) и крайне западными (дофинно-пермскими) группами финно-угров.
Едва ли имеет смысл пытаться связать праугорскую общность с какой-либо археологической культурой, тем более, что археологическая карта позднего неолита юга Западной Сибири и Зауралья (аятско-коптяковский этап) весьма пёстрая, но нельзя не отметить, что в эту эпоху в Южном Зауралье и на юго-западе Западной Сибири наблюдается любопытное развитие орнаментации керамики: на фоне старой местной неолитической гребенчатой орнаментики, близкой к Волго-Камской, всё более заметным становится влияние геометрических традиций явно южного, степного происхождения. Влияние южных культур на лесные постепенно нарастает. В середине — второй половине II тыс. до н. э. в полосе южных лесов и лесостепей южного Зауралья и Прииртышья складываются андроноидные культуры (черкаскульская (черкаскульско-межовская), сузгунская и др.), названные так потому, что они представляли собой по сути северную периферию степной андроновской культурно-исторической общности и сложились под непосредственным влиянием фёдоровской культуры — одного из основных андроновских вариантов. Видимо, именно с андроноидными культурами юго-запада Западной Сибири и Южного Зауралья и следует связывать сложение собственно угорского компонента — носителей самоназвания *mańćɜ / *mäńćɜ (см. разделы о венграх и манси), давшего затем начало протовенгерской общности и вошедшего в состав обских угров.
Носители угорского праязыка, судя по реконструируемой праугорской лексике, должны были быть знакомы с коневодством и разведением крупного рогатого скота, с металлургией. Судя по данным археологии, уже в начале II тыс. до н. э. населению южнотаёжной полосы Зауралья и Западной Сибири были известны металлы и скотоводство. Во второй половине II тыс. до н. э. у носителей андроноидных культур уже сложилось прогрессивное комплексное хозяйство со сбалансированной долей присваивающих и производящих отраслей, позволявшее им гибко реагировать на изменения экологической и социальной обстановки. При этом их раннее скотоводство базировалось в условиях засушливого климата на заливных лугах в широких поймах рек, на так называемых «остепнённых» участках южнолесной и лесостепной зоны. В конце II и на рубеже II—I тыс. до н. э., в последней трети суббореала, происходит существенное увлажнение климата, приведшее, в частности, к затоплению пойменных земель, вызвавшему кризис хозяйства южнотаёжных и лесостепных групп, и одновременному росту травостоя в степях. Носители андроноидных культур в культурно-хозяйственном отношении были к этому времени уже готовы к переходу к образу жизни степных скотоводов, что и осуществила часть праугорских групп. Археологическим аналогом выделения из праугров-*mańćɜ степной группировки является, видимо, сложение в VI веке до н. э. саргатской (саргатско-гороховской) археологической общности, распространившейся от Барабинской низменности до предгорий Урала, создатели которой были степными коневодами с заметной тенденцией к кочевому образу жизни, в них можно видеть протовенгров (см. далее в разделе о венграх).
Судьбы другой части праугров-*mańćɜ, вероятно — той, что обитала севернее, сложились иначе. Преодолеть возникший экологический кризис (см. выше) путём ухода в степь они не смогли и вынуждены были приспособить своё комплексное хозяйство к таёжным условиям, что, естественно, было сопряжено с сокращением в нём доли скотоводства. «Возвращению» северных праугров-*mańćɜ в тайгу способствовало и другое обстоятельство: видимо, под влиянием всё тех же климатических сдвигов в конце II — начале I тыс. до н. э. в лесной зоне Зауралья и Приобья происходит экспансия на юг носителей керамики с «крестовой орнаментацией» (истоки, видимо, — атлымская культура Нижнего Приобья), в результате чего в Зауралье складывается гамаюнская, а несколько позже на Нижнем Иртыше и Средней Оби — молчановская культуры. Однако сложившаяся в Зауралье в VI веке до н. э. иткульская культура вновь демонстрирует преемственность с черкаскульско-межовскими традициями. Таким образом, с первой половины I тыс. до н. э. в южно‑ и среднетаёжной зоне Зауралья и Западной Сибири (низовья Тобола, Иртыша, бассейны Туры, Тавды, Демьянки) происходило смешение части праугров-*mańćɜ и северного населения, аборигенов западносибирской тайги (скорее всего, уральцев по языку, возможно — «параугров») и закладываются основы собственно обско-угорской этнической истории. Именно юго-запад лесной зоны Западной Сибири, Южное и Среднее Зауралье (от Демьянки и Нижнего Иртыша на востоке до Среднего Урала на западе) были «прародиной» обских угров. Помимо языка и этнонима, сохранившегося в виде самоназвания манси и названия хантыйской фратрии (см. разделы о манси и хантах), праугры-*mańćɜ передали обским уграм и некоторые особенности культуры, свидетельствующие о былом знакомстве их предков с коневодством и степной культурой (особая роль коня в религиозно-мифологической традиции, распашная одежда, поясной колчан и т. п.), что позволяло исследователям говорить о двухкомпонентом (северный, аборигенно-таёжный и южный, коневодческий компоненты) происхождении обско-угорской культуры.
