Лев Гумилев - Струна истории
Если говорить о нормальных ценах, то всего гуннского скота не хватило бы на один караван шелка. Но гунны требовали, чтобы им продавали по демпинговым ценам, то есть значительно меньше себестоимости: «А в противном случае, – вы будете иметь дело с нами!»
А стреляли хунны из луков хорошо. Китайцам приходилось этот шелк выдавать по пониженным ценам. А когда это дело уже набрало инерцию и эти, промежуточные люди, сумели выкачивать из Рима – золото, а из Китая – шелк, то они продолжали делать это со страшной силой, не желая лишаться своих доходов. У них создался собственный стереотип поведения – жить за счет международной торговли.
Чем это кончилось? В Китае оказывалось, что все должности, которые занимались не по наследству, а по назначению, приходилось покупать, потому что государство нуждалось постоянно в деньгах на оплату армии и чиновничества. Кроме того, эти должности получались, как мы бы сказали, – по блату. То есть их очередная императрица или полуимператрица – фаворитка императора – проводила на эти должности своих знакомых. Те, оказавшись губернаторами провинций, верховными судьями, предводителями каких-то войск, председателями академий, – они самым простым образом возмещали, во-первых, свои затраты, а во-вторых, стремились оставить какое-то имущество для своих детей. Потому что они знали, что долго они на этих должностях не просидят.
За злоупотребления в Китае полагалось одно наказание – отрубить голову и конфисковать имущество. Поэтому покупать земли, дома, сады не имело никакого смысла – все будет конфисковано при очередном деле. Кроме того, грамотность в Китае была большая, и доносы они писали со страшной силой друг на друга. И поэтому они старались скопить золото, закопать и сообщить своим детям, где закопан клад, чтобы те, значит, потом воспользовались и не нищенствовали. Но правительство тоже состояло из людей не глупых и знающих свой народ. И поэтому они ввели такой закон, согласно которому взяточник, лихоимец, произвольщик был казнен не только сам, но и вся его семья. Таким образом, клады, которые были закопаны, пропадали. И они до сих пор, большей частью, лежат в китайской земле. И вряд ли удастся их когда-нибудь найти.
То есть шелк не пошел на пользу Китаю.
* * *Вот мы сейчас подошли примерно к I в., рубежу I–II вв. в этих трех крупных странах. Можем ли мы, не зная будущего (допустим, что мы сейчас живем не в 1977 г., а просто в 77 г. н. э.), можем ли мы рассчитать, что произойдет дальше, исходя из совершенно обычных, привычных нам представлений. Что бы мог подумать какой-нибудь исследователь, заброшенный к нам с Марса или из какой-нибудь планеты вокруг Кассиопеи, который бы, изучив все то, что мы сейчас подытожили, и изучив буквально и детально, какие бы он сделал выводы в отношении судьбы
– Римской империи, которая еще и Бретань захватила,
– Парфянского царства,
– Китайской империи, невероятно большой, –
какие бы он сделал выводы?
Он сказал бы, что, конечно, эти государства наведут у себя порядок, установят точную оплату своим войскам, легионерам. Прекратят безобразия, которые те устраивают, препираясь с гражданским населением, и Рим будет развиваться, расти и крепнуть. Куда же он денется? «Вечный город» недаром его назвали.
Великий Китай? – Ну, у них не всегда же будут сажать лихоимцев и прохвостов на государственные должности, да еще из-за того, что они родственники очередной фаворитки императора. Когда-нибудь же будут сажать толковых, умных людей. Вот сколько угодно есть конфуцианских грамотеев, – очень интеллигентных, очень честных и претендующих на государственные должности, хотя никогда их не получающих, а вот их и призвать! Вот они все и наведут порядок. Понимаете?
А в Парфии? – Ну, что это?! Урезать права аристократов немножко. Ну, как сделал Арташир Папакан. Уравнять права декхан. Будет прекрасная страна, культурная, с грамотностью, с архитектурой, с искусством, – должны развиваться.
Но что на самом деле получилось? Если бы этот представитель из «заповедной цивилизации» сделал бы такие выводы, то он был бы, с точки зрения уровня науки того времени, прав. Но выводы были бы категорически ошибочны.
Следовательно, уровень, не учитывающий диалектического развития этногенетических процессов, не может нас удовлетворить.
Посмотрим, что произошло через тот же период – через 800 лет (примерно возьмем IX–X вв.) и прогуляемся по тем же районам.
Перерыв. Погодите минутку.
(Перерыв.)
Итак, представим себе, что какой-нибудь инопланетник пожелал проверить результаты своих прогнозов и на рубеже IX и X вв. посетил опять нашу Землю и посмотрел, что же случилось с теми государствами, которым он дал такой приятный и благожелательный прогноз.
Оказывается, что Рим превратился опять – сначала в небольшую деревню, а потом в скопление укрепленных замков, где сидели мужественные и хищные, совершенно нечестные, вероломные феодалы и всячески боролись один против другого. Уже без всякой системы, без всякого направления, просто каждый боролся против всех и все вместе – против самого главного из них духовного феодала – папы. А папа предавал их анафеме. Рим древнюю культуру знать не знал и всячески старался ущучить своих мятежных подданных. Но, как правило, безрезультатно.
Затем огромная, благоустроенная Римская империя развалилась на ряд совершенно новых этносоциальных образований. Римлян уже не стало. Римлянами назывались жители города Рима, который был по-прежнему страшно разноплеменный. Правда, говорили они на испорченной латыни, называющейся итальянским языком, но происхождения они были разного. По культуре они были разные. Кто приехал, тот и жил. А вместо единого большого римского народа образовались какие-то странные народы, о некоторых мы знаем сейчас – они до сих пор существуют, а некоторые сохранились только в памяти или как реликт.
Например, небольшая страна, именуемая Галлией – между Пиренеями, Рейном и Ла-Маншем, Бискайским заливом и Средиземным морем, была в это время пристанищем, по крайней мере, для восьми совершенно самостоятельных народов.
Вокруг города Парижа (который тогда уже существовал) жил народ, который называл себя Les Francs, то есть – франки, но говорили они не на франкском языке, как все прочие франки, которых мы называем сейчас франконцами, а говорили на смеси германской грамматики с латинскими корнями, с латинскими словами. Это те, кого мы называем сейчас французами. Занимали они очень небольшую территорию – от Рейна до Орлеана, вот эту вот территорию. (Л. Н. Гумилев показывает на карте. – Ред.)
А кругом жили совершенно другие народы:
– к югу от Луары жили аквитанцы, которые, хотя считались тоже французами, говорили на французском языке, но терпеть не могли парижан.
– к югу от Гаронны жили гасконцы – это баски, о которых я рассказывал раньше, которые вообще не знали французского языка и были жуткие головорезы. Но они, правда, нашли способ, так сказать, довольно благополучно удовлетворять своим мятежным наклонностям, – они создали институт баронов, которые нанимались служить любому королю, который их нанимал. Как впоследствии д'Артаньян поехал служить в Париж, так уже в X и XI вв. они служили и английскому королю, и французскому, и испанским королям (их было несколько). Но в это время они были совершенно самостоятельным народом и занимали пространство от Бордо до Пиренеев. Кстати сказать, до сих пор жители этих мест двуязычны, они знают свой язык – баскский, говорят на нем дома, и знают французский, потому что это им просто нужно.
На этой территории (Л. Н. Гумилев показывает на карте. – Ред.), прилегающей к Средиземному морю, в бывшей римской провинции сложился особый народ, который называл себя по имени страны, которую он населил, – провансальцы. А народ, который там сложился, никогда там раньше не существовал. Он сложился из разных племен, которые в этом благодатном месте оседали. Строили там небольшие укрепленные города, разводили виноград и оливки, занимались торговлей, морским грабежом и чувствовали себя не плохо до тех пор, пока на них не нападал кто-нибудь. А на них нападали все время со всех сторон. С моря, с берега Африки на них нападали мусульмане, с севера – французы. И поэтому провансальцы терпеть не могли французов. Это для них были одни из злейших врагов.
В горах по течению Роны поселилось древнегерманское племя бургундов. Слившись с местным населением, оно романизировалось, то есть потеряло свой язык, но сохранило свои традиции и ненависть к весьма агрессивным французам, жившим около Парижа. Даже много столетий спустя бургундский герцог Карл Смелый говорил про свой народ «nous sommes les autres Portougais», «мы – другие португальцы», мы не такие, как французы, хотя он сам был из фамилии Валуа, то есть из самого настоящего французского королевского рода.
