М. Воробьев - Русская история. Часть I
Он добивается от татарского хана освобождения всех русских мужчин от обязанности служить в татарском войске и принимать участие в войнах, которые ведут татары в других государствах. Ведь татары смотрели на всю Россию, на русское население как на своих подданных. А раз так, значит, все были обязаны на общих основаниях служить в татарской армии. Из всех повинностей эта была самая страшная. Так вот, Александр Невский добился того, что этот обычай не стал применяться к русскому населению. А на обратном пути, в Городце на Волге, он умер при очень странных обстоятельствах — возможно, он был отравлен. Когда-то его отец после путешествия в далекий Каракорум тоже вернулся тяжело больной, и болезнь его носила такой характер, что современные специалисты-химики могли бы говорить, вероятно, об очень медленно действующем яде растительного происхождения. Татары умели сводить счеты с теми, кто им был страшен или неугоден.
И вот оказывается, что Александр Невский, святой, полководец, человек, которого немыслимо даже на мгновение заподозрить в каких-то личных интересах, в отношении татар вел политику иную, чем в отношении тех же немцев или шведов. Он реально смотрел на вещи. Он мог вывести все новгородское ополчение, дружины свои, своего отца и своих братьев, но это привело бы к тому, что они все равно все бы погибли. Время борьбы еще не наступило, и следовательно, надо было менять политику, нужно было дать возможность сохраниться государственности русской на любых условиях. Нужно было воспользоваться той слабостью, которую выказали татары в вопросах сбора дани. Нужно было использовать фактическую свободу Русской Церкви, потому что татары были веротерпимы, они в это время еще язычники, а не мусульмане. Они уничтожали духовенство во время войны, как и любых других жителей, но в мирное время они, по своим обычаям, не грабили Церковь. Логика их была проста: если какому-то богу поклоняется так много народа, то с этим богом портить отношения не следует — типичная языческая психология. Когда-то так поступали римляне, которые в свой Пантеон включали абсолютно всех богов тех народов, которые они завоевывали. Поэтому в конце концов римский Пантеон стал напоминать {стр. 31} какой-то невероятный интернационал. Римляне же, принося жертвы этим божествам, говорили: «Неизвестно, поможет ли это, но, безусловно, не повредит».
Мне иногда кажется, что именно в то время сформировалась мысль о том, что военная борьба с татарами должна быть отложена, что надо выживать, что то наше качество, которое иногда является национальной добродетелью, а иногда пороком — терпение — нужно использовать. Нужно восстановить хоть как-то эти разоренные города, нужно сохранить веру, нужно позаботиться о пленниках, которые живут в Орде, — и вскоре, в конце XIII века, будет открыта в Сарае русская епархия.
Естественно, сарайские епископы занимались не только духовным окормлением пленных, фактически это была узаконенная резидентура, и поэтому когда с конца XIII столетия русские князья начнут регулярно ездить в Орду за ярлыками, они будут иметь всю необходимую информацию именно через представителей Русской Церкви. Кончится тем, что Иван Калита перед очередной поездкой в Орду еще сидя в Москве будет знать, кому из приближенных очередного хана что нужно привезти, т. е., попросту, какая взятка потребуется. Период этот нельзя назвать героическим. Часто на Руси именно самая необходимая работа идет медленно и внешне не имеет никакого эффектного обрамления. Она движется подспудно, внешне порой выглядя крайне непрезентабельно, порождая массу нареканий. Но русский народ — это бегун на длинные дистанции, нужно силы рассчитать очень надолго, потому что короткая вспышка ни к чему не приведет. Постепенно эта мысль становится, видимо, общей. Ведь, в сущности, та борьба, которая будет вестись между московскими князьями и тверскими, будет фактически борьбой двух политик, двух позиций. Политики, начало которой положил Александр Невский, и политики старой, периода феодальной раздробленности, когда мы, князья-удальцы, молодцы, ляжем костьми, но не посрамим веру православную.
Тверь, видимо, жила старыми традициями. Москва — новый город, новый центр — имела новые традиции. Можно сказать, что она родила новую политику, которая оказалась гораздо более дальновидной, более серьезной. А потом, конечно, было необходимо время для того, чтобы заново накопить силы.
Люди, которые испытали татарский погром, могли воспитать своих детей только так: сиди тихо, а то татарин придет. Эти дети не могли стать полноценными людьми. А татары еще собирали дань, значит, и следующее поколение было пуганое, и еще одно поколение было пуганое… А в 1327 году великим князем стал Иван Калита, и наступил мир на русской земле на целых 40 лет и тишина великая. На 40 лет — никаких татар. И народились новые поколения, которым прп слове «татарин» хотелось взяться за топор, за меч, и впоследствии эти уже освободившиеся от всяких страхов люди вышли на Куликово поле. Процесс постепенного освобождения от этого ужаса, восстановления нормальной психологии занял почти 140 лет.
И вот, сравнивая эти две эпохи — XIII век и нынешнюю, приходишь к выводу, что иго большевиков, может быть, было страшнее, чем иго татар: те хотя бы не трогали Церковь, не обращали насильно в мусульманство или язычество или принудительно — в атеизм. Хотя бы в этом отношении человек оставался самим собой. А здесь искалечена была огромная масса людей — 200 с лишним миллионов человек, и, конечно, освободиться от этого можно не сразу и не в одном поколении.
Так вот, на ваших глазах произошло то, что происходило во второй половине XIII — начале XIV века: достаточно было объявить, что состоять в партии не обязательно, как все стали партийные билеты выбрасывать. И вдруг стали восстанавливаться храмы, и вдруг у нас появились наши иконы, наши святыни. Их очень мало — сколько было уничтожено! Но ведь и татары уничтожили. Возникли новые святыни, возникли новые иконы, новые храмы, народились новые люди. Вот этот процесс — он нормальный, естественный, и он опять воссоздал нашу страну. И когда сейчас говорят о том, что все погибло, что сокращается объем производства, что у нас гиперинфляция, что у нас проворовалось все правительство… Я думаю, это совершенно естественный процесс. Не все сразу.
Иван Калита знал, сколько надо собрать дани для татар. Но собирал-то он больше. Он ведь грабил собственное население, а излишки складывал в казну, у себя, в подвалах кремлевских. И занимался этим 15 лет своего правления и еще раньше лет 15, пока правил его старший брат, Юрий Московский. Тот был часто в отъезде, так что заправлял всем Иван Калита. Награбил он очень много. И деньги эти сумел сохранить и передал в наследство своему сыну — вот какой был скупердяй. А сын его, Семен Гордый, ездил в Орду и там был тише воды и ниже травы. А приезжая обратно, опять из трудового народа выжимал все соки. И опять складывал, складывал, складывал… И вот уже племянник Семена Гордого (Семен Гордый умер, умерли его дети, и наследовал все его брат, человек крайне незначительный), этот мальчишка, Дмитрий Донской, использовал все то, что те накопили. Так что, я думаю, все, что происходит сейчас, нужно воспринимать не столь трагически. Современные процессы могут вам дать хоть немножко почувствовать все, что происходило тогда, хотя тогда, может быть, все было куда страшней, чем сегодня. Потому что когда установилось татарское иго, нападения на русские города продолжались 50–60 лет. Последний набег на Владимир зафиксирован в XIV столетии, а не в XIII. Киев был уничтожен и никогда не восстановился в прежнем своем значении. Киевское княжество обезлюдело, и туда пришли литовцы, и возникло там Великое Литовское княжество, из-за чего практически навсегда утратилось единство юго-западной и северо-восточной Руси. Это был процесс страшный, длинный, очень кровавый.
И только некоторые князья могли понять, скорее интуитивно, как надо действовать в этих условиях. Первым таким князем был Александр Невский, который фактически сам повел политику не то что замирения с Ордой, но покорности Орде. Думаю, что русские князья ненавидели Орду всеми силами своей души. Но — молчали. Известно, что Иван Калита был очень молчалив. И очень набожен. Я думаю, что {стр. 32} эта набожность была отнюдь не проформой, а человек этот, на душе у которого было много грехов, молился потому, что это давало ему силы молчать, нести бремя власти (есть такой роман, по-моему, талантливо написанный, потому что он действительно показывает психологию этого князя).
Вот что надо знать о татарском нашествии.
Что вам необходимо прочитать? Берите хрестоматии по древнерусской литературе — любые. И я на экзамене буду требовать, чтобы вы могли текстуально мне продемонстрировать ваши знания. «Повесть о разорении Рязани Батыем» есть в любой хрестоматии. Я люблю пользоваться «Памятниками литературы древней Руси» [13], но этот текст везде каноничен, во всех хрестоматиях печатается один и тот же перевод. Если вы воспользуетесь этим изданием, то тут надо прочитать следующее: «Слово о погибели русской земли», «Летописные повести о монголо-татарском нашествии» — здесь Лаврентьевская летопись, Ипатьевская и так называемый Тверской сборник. Этот том удобно использовать потому, что здесь приведены все летописные тексты о татарском нашествии. В обычных хрестоматиях по литературе этого нет. Я бы рекомендовал всем прочитать «Легенду о граде Китеже» — замечательно красивая и печальная вещь. Очень интересная, где очень любопытно отразились реальные события, в частности битва на реке Сити. «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Федора» — это очень короткое житие, но здесь оно печатается по самым древним спискам. Галицко-Волынская летопись. И, конечно, житие Александра Невского. Помимо того, что это потрясающая, на мой взгляд, литература, это и очень наглядная история. Дело в том, что все эти произведения писались практически сразу после описываемых событий, со слов очевидцев, а может быть, и теми, кто непосредственно участвовал в событиях. Естественно, что тем, кто будет пользоваться этим изданием, необходимо посмотреть и комментарии (это 3-й том «Памятники литературы древней Руси. XIII век»). У С. Ф. Платонова о татаро-монгольском нашествии написано очень мало.
