Сергей Цветков - Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Условия русско-византийского договора 987 г.
Неожиданное расширение круга обсуждаемых тем за счет включения в него вопросов, связанных с бракосочетанием и крещением русского князя, делает понятной роль севастийского митрополита на переговорах 987 г. Видимо, именно при его посредничестве удалось достигнуть договоренности по всем ключевым пунктам. Принятые решения, очевидно, были таковы:
Василий II выражал готовность возобновить действие прежних русско-византийских договоров. Но отныне военно-политический союз Руси и Византии должен был получить совершенно другую основу. Больше не могло быть речи об опасливых отношениях соседей поневоле, разнствующих между собой во всем и прежде всего в вопросах веры. Новому соглашению предстояло скрепить навечно дружественные узы между двумя христианскими государями и двумя христианскими народами. С этой целью Владимиру предлагалось принять личное крещение по греческому обряду и содействовать быстрейшему обращению в христианство «бояр», «руси» и «всех людей Русской земли».
В случае выполнения этого условия международный ранг крещеной «Росии» подлежал коренному пересмотру. Ей предстояло войти в византийское сообщество народов на правах ближайшего союзника василевсов и защитника христианства в «скифских» землях. Василий II обещал закрепить почетное место Русской земли в системе внешнеполитических приоритетов империи как на уровне государственных, так и церковных отношений. Вслед за духовным усыновлением Владимира император обязывался даровать ему цесарское достоинство. В этом качестве Владимир мог рассчитывать и на вполне земное родство с Василием II через вступление в брак с его сестрой — багрянородной принцессой Анной. Светское величие царственной четы следовало подкрепить основанием в Киеве митрополичьей кафедры. Чтобы компенсировать Русской Церкви подчинение власти константинопольского патриарха, Василий II соглашался предоставить ей большую степень независимости в вопросах внутреннего устройства, выбора языка литургии и т. д.
Взамен от Владимира ожидали немедленного прекращения военных действий против империи и, по возможности скорейшей, отправки в Константинополь крупного русского отряда.
Вопрос о «двуличии» Василия II
Василий II давно заподозрен историками в неискренности, если не сказать в вероломстве, по отношению к Владимиру: будто бы, уступив на словах русскому князю, византийский император и не думал когда-нибудь выполнить свое обещание относительно его брака с Анной. Упирают главным образом на то, что Василий якобы был связан в своих решениях строгой матримониальной доктриной византийского императорского двора, запрещавшей династические браки между членами царского дома и «варварами».
Политические, юридические и богословские обоснования этого запрета содержались в постановлениях Трулльского собора 691—692 гг., где, правда, василевсам не возбранялось родниться через браки с иноземными правителями христианского вероисповедания. Однако со временем светская власть по-своему перетолковала соборные постановления, и отнюдь не в сторону умеренности. При императорах Македонской династии (867— 1056) любое брачное предложение из-за границы стало рассматриваться как нежелательный мезальянс. Например, Константин Багрянородный высказывается по этому поводу весьма категорично («Об управлении империей», глава 13): «…никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям, по сравнению с ромейским устроением, особенно же с иноверным и некрещеным, разве что с одними франками». В его глазах любые притязания подобного рода со стороны иноземных владык есть всего лишь «неразумные и нелепые домогательства», особенно неуместные, если они исходят от «этих неверных и нечестивых северных племен». При этом оказывается совершенно неважным, «той или иной из царских родственниц» является невеста, «из далеких или близких царскому благородству [она была], ради общеполезного или какого иного дела [она выдана]…» — в любом случае, пишет Константин, присваивая себе право толкования соборных решений и не моргнув глазом искажая их суть, «канон это запрещает и вся Церковь считает это чуждым и враждебным христианскому порядку».
Непоколебимым приверженцем подобных воззрений зарекомендовал себя также Никифор Фока. Его отказ германскому королю Отгону I, искавшему в Константинополе невесту для своего сына Отгона II, был выражен в следующих словах: «Неслыханнейшее дело, чтобы багрянородная дочь багрянородного императора[56] могла быть выдана за иноземца».
Все это так. И тем не менее такой методологический подход, когда о поступках конкретного человека судят с позиций абстрактного долженствования, едва ли можно признать верным. Один весьма авторитетный моральный кодекс, например, требует от нас не убивать, не красть, не прелюбодействовать и т. д., однако у историков есть масса причин полагать, что политические деятели христианских стран не всегда руководствовались им на практике. Как известно, политическая теория и реальная политика тоже далеко не всегда пребывают между собой в полной гармонии. Говорить с чистой совестью о недопустимости иноземных браков имперским «расистам» мешало отсутствие у них чистой родословной, ибо на деле отступления от заявленного «брачного императива» бывали совсем нередки, и каждое столетие являлось свидетелем нескольких подобных случаев.
В этом отношении характерен пример того же Константина Багрянородного, все-таки допускавшего исключения как в теории (замечание о франках), так и на практике: в 944 г. он женил своего сына Романа II на побочной дочери итальянского короля Гуго, Бертеевдокии. Подобным же образом поступил в 1064 г. император Константин X — женой его сына Михаила стала дочь грузинского царя Баграта IV. Лет на десять раньше император Константин IX Мономах сам женился (четвертым браком) на аланской княжне.
Когда насущные политические нужды властно заявляли о себе, сватовство иностранного государя к византийской принцессе проходило легко и без заминок. Так, в 927 г. Роман I Лакапин был вынужден выдать свою внучку Марию-Ирину за «василевса болгар» Петра Симеоновича, чтобы приостановить болгарский натиск на балканские владения Византии. Оттон I три года (967—969) безуспешно пытался получить согласие Никифора Фоки на бракосочетание Отгона II с одной из византийских принцесс. Не помогали ни дипломатические переговоры, ни бряцание оружием. Но как только Иоанн Цимисхий, сменивший Фоку на троне, был поставлен перед необходимостью свернуть военные действия в Южной Италии, чтобы сосредоточить все силы против Святослава, брачный контракт с германским императором был немедленно подписан, причем по инициативе византийской стороны.
Конечно, могут возразить, что внучка Романа I, отданная за Петра, и племянница Цимисхия Феофано, ставшая женой Отгона II, были не чета багрянородной Анне, поскольку обе они приходились кровными родственницами не законным василевсам, а их формальным «соправителям». Но ведь при заключении в 987 г. русско-византийского договора и речь шла не о преодолении империей временных военно-политических трудностей, а о сохранении Василием II личной власти и судьбе Македонской династии в целом. В той ситуации он вряд ли руководствовался требованиями матримониальной традиции, к тому же вовсе не являвшейся такой уж незыблемой.
Василий II не был человеком, слепо придерживавшимся раз навсегда установленных правил. Наоборот, Михаил Пселл рисует его сторонником неординарных решений, особенно в минуту опасности. Политическая выгода всегда представляла для него несравненно большую ценность, нежели верность обычаю, в том числе и в области династических браков. Имеется бесспорное свидетельство того, что он отнюдь не считал смертным грехом выдачу багрянородной царевны замуж за иностранца, так как через несколько лет после замужества Анны он отдал и другую свою сестру за германского императора Отгона III. Правда, для того, чтобы получить ее, последнему понадобилось шесть лет нудных переговоров (995—1001), однако свадьба все-таки состоялась, хотя Василий уже не был тогда в таком плачевном положении, как в 987—988 гг.
Словом, поведение Василия II во всех трудных случаях определяли конкретные обстоятельства, что, принимая во внимание бурные события его царствования, совсем неудивительно. Поэтому нет ничего невероятного в том, что в 987 г. он с чистым сердцем пошел на заключение родственного союза с Владимиром, раз никакие другие посулы русскому князю не могли надежно гарантировать безотлагательной отправки им в Константинополь обещанной военной помощи.
В конце концов, заключая брачный договор с «архонтом росов», Василий II, как человек умный, понимал, что в данном случае он не столько нарушает официальную доктрину, сколько идет наперекор общественному мнению, настроенному враждебно по отношению к «народу рос» в связи с обострившимся ожиданием на исходе тысячелетия второго пришествия Христа[57]. Но коль скоро возможность этой брачной сделки ставилась в зависимость от крещения русского «варвара», то страдал от нее один лишь имперский предрассудок, а не христианский принцип династической политики, сформулированный Трулльским собором — не выдавать византийских принцесс замуж лишь за некрещеных варваров.
