Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Кромѣ этого воинствующаго характера, "оффиціальность народность" грѣшила еще тѣмъ, что, опираясь на историческія основанія русскаго прошлаго (односторонне-освѣщенныя Карамзинымъ), она, въ то же время, не понимала, что въ исторіи неподвижнаго нѣтъ, — все движется, все развивается, и потому историческія основы, на которыхъ, быть можетъ, дѣйствительно, строилось міросозерцаніе нѣкоторыхъ общественныхъ группъ старой Москвы, — не могутъ оставаться основами общественнаго самосознанія Россіи ХІХ-го вѣка.
Оппозиція этому націонализму.
Вотъ почему уже многіе современники этой эпохи начали сомнѣваться въ благотворности такого «народнаи» характера новой политической системы. "Они соглашались, что она удовлетворяла преданіямъ массы, но утверждали, что, въ болѣе широкомъ смыслѣ, она вовсе не была народна, такъ какъ, по своей крайней исключительности, не давала никакого исхода для развитія умственныхъ и матеріальныхъ силъ народа, оставляя огромную долю самого народа въ рабствѣ, и, наконецъ, что даже въ способѣ ея дѣйствій господствовали взгляды, внушенные чужой, западной реакціей" (Пыпинъ). Изъ такихъ мыслей стало складываться оппозиціонное настроеніе въ русскомъ обществѣ николаевской эпохи.
Политика внутренняя и внѣшняя николаевской Россіи.
Одинъ изъ современниковъ такъ характеризуетъ внѣшнюю и внутреннюю политику императора, видя въ ней продолженіе идеаловъ Священнаго Союза и развитіе идей Меттерниха: "поддержаніе существующаго порядка не только въ Россіи, но во всей Европѣ, даже въ Турціи, защита охранительнаго монархическаго начала повсюду, исключительная опора на силу войскъ, организація общественнаго воспитанія и развитіе административнаго элемента путемъ централизаціи власти, обрусѣніе иноплеменныхъ народовъ, стремленіе создать единство вѣроисповѣданія, законодательства и администраціи, строгій надзоръ за общественной мыслью", — вотъ, главныя основанія внѣшней и внутренней политики русскаго правительства этого времени. Событія 1848-го года и польское возстаніе усилили еще болѣе этотъ режимъ, имѣвшій цѣлью объединить Россію и спасти ее отъ вліяній запада.
"Перевоспитаніе" русскаго общества.
Но опека правительства направлялась не только на искорененіе изъ русскаго сознанія чужихъ «ненародныхъ» идей, но и на воспитаніе тѣхъ идеаловъ, которые считались «истинно-народными». Въ этомъ отношеніи, правительство дѣйствовало очень умѣло, и, въ концѣ концовъ, создало въ русскомъ обществѣ преувеличенное понятіе о міровомъ значеніи своего отечества.[52]
Міровоззрѣніе русскихъ "націоналистовъ".
Послѣ вѣковъ рабскаго преклоненія передъ западомъ теперь массы русскаго общества прониклись презрѣніемъ къ этому западу; любовь къ родинѣ, теперь обратилась y многихъ въ національное самомнѣніе, не желавшее видѣть y себя ничего плохого. "Сущность этого представленія состояла въ томъ, что Россія есть совершенно особое государство и особая національность, непохожая на государства и національности Европы. На этомъ основаніи она отличается и должна отличаться отъ Европы всѣми основными чертами національнаго и государственнаго быта; къ ней совершенно неприложимы требованія и стремленія европейской жизни. Въ ней господствуетъ наилучшій порядокъ вещей, согласный съ требованьями религіи и истинной политической мудрости. Европа имѣетъ свои историческія отличія: въ религіи — католицизмъ, или протестантство, въ государствѣ — конституціонныя, или республиканскія учрежденія, въ обществѣ — свободу слова и печати, свободу общественную и т. п.; она гордится ими, какъ прогрессомъ и преимуществомъ, но этотъ прогрессъ есть заблужденіе и результатъ французскаго вольнодумства и революціи, поправшей въ прошломъ столѣтіи религію и монархію, и хотя укрощенной, но оставившей слѣды своего пагубнаго вліянія и зародыши дальнѣйшихъ европейскихъ безпорядковъ и волненія умовъ. Россія осталась свободна отъ этихъ тлетворныхъ вліяній, которыя только разъ пришли возмутить ея общественное спокойствіе (14 декабря 1825 г.). Она сохранила въ цѣлости преданія вѣковъ и, будучи тѣмъ предохранена отъ безпокойствъ и обмановъ конституціонныхъ, не можѳтъ сочувствовать либеральнымъ стремленіямъ, какія обнаруживаются и даже находятъ снисхожденіе правительствъ въ разныхъ государствахъ Европы, и не можетъ не поддерживать, съ своей стороны, принципа чистой монархіи. Въ религіозномъ отношеіи, Россія также поставлена въ положеніе, несходное съ европейскимъ, исключительное и завидное… Ея исповѣданіе заимствовано изъ византійскаго источника, вѣрно хранившаго древнія преданія церкви, и Россія осталась свободна отъ тѣхъ религіозныхъ волненій, которыя первоначально отклоняли отъ истиннаго пути католическую церковь, a потомъ поселили распри въ ея собственной средѣ и произвели протестантизмъ, съ его безчисленными сектами. Правда, въ русской церкви также происходили несогласія, и часть невѣжественнаго народа ушла въ расколъ, но правительство и церковь употребляютъ всѣ убѣжденія къ возвращенію заблудшихъ и къ искорененію ихъ заблужденій".
"Россія и во внутреннемъ своемъ бытѣ непохожа на европейскіе народы. Ее можно назвать вообще "особою частью свѣта"; со своими особыми учрежденіями, съ древней вѣрой, она сохранила патріархальныя добродѣтели, малоизвѣстныя народамъ западнымъ. Таковы, прежде всего, — народное благочестіе, полное довѣріе народа къ предержащимъ властямъ и безпрекословное повиновеніе; такова простота нравовъ и потребностей, не избалованныхъ роскошью и не нуждавшихся въ ней. Нашъ бытъ удивляетъ иностранцевъ и иногда вызываетъ ихъ осужденія, но онъ отвѣчаетъ нашимъ нравамъ и свидѣтельствуетъ о неиспорченности народа; такъ, крѣпостное право (хотя и нуждающееся въ улучшеніи) сохраняетъ въ себѣ много патріархальнаго, — хорошій помѣщикъ лучше охраняетъ интересы крестьянъ, чѣмъ могли бы они сами, и положеніе русскаго крестьянина лучше положенія западнаго рабочаго. На этихъ основаніяхъ Россія процвѣтаетъ, наслаждаясь внутреннимъ спокойствіемъ. Она сильна своимъ громаднымъ протяженіемъ, многочисленностью племенъ и патріархальными добродѣтелями народа. Извнѣ она не боится враговъ; ея голосъ рѣшаетъ европейскія дѣла, поддерживаетъ колеблющійся порядокъ; ея оружіе, милліонъ штыковъ, можетъ поддержать это вліяніе и ему случалось наказывать и истреблять революціонную крамолу. Есть недостатки въ практическомъ теченіи дѣлъ, но они происходятъ не отъ несовершенства законовъ и учрежденій, a отъ неисполненія эттхъ законовъ и отъ людскихъ пороковъ".[53] (Пыпинъ) Эта утопія была красивой и стройной системой, льстящей національному самолюбію, и потому она имѣла полный успѣхъ въ значительной части русскаго общества. Многіе видные общественные дѣятели, литераторы и публицисты вдохновлены были ею и легко приспособились къ этимъ идеаламъ "оффиціальной народности".
Критика этого міросозерцанія.
Лишь немногіе общественные дѣятели не поддались обаянію этой системы; они доказывали, что, вслѣдствіе примѣненія такой системы, русское общество лишено самодѣятельности, и въ умственно-нравственномъ, и въ матеріально-экономическомъ отношеніи; охраняя «народную» самобытность, система эта не допускала въ Россію ни смѣлыхъ выводовъ европейской науки, ни желѣзныхъ дорогъ; «самобытность» кончалась умственною и матеріальною бѣдностью и отсталостью (Пыпинъ). Крымская война доказала справедливость такого критическаго отношенія къ показному блеску николаевской Россіи: отсутствіе гласности прикрывало злоупотребленія, вѣра въ добродѣтели русскаго народа не оправдалась фактами: народъ коснѣлъ въ невѣжествѣ и бѣднѣлъ отъ солдатчины, бѣднѣлъ отъ того, что русская промышленность прозябала, торговля была въ рукахъ иностранцевъ, пути сообщенія были плохи. Но всѣ эти недостатки русской дѣйствительности замѣчались сперва лишь и многими дѣятелями, — они сдѣлались ясны всѣмъ, когда крымская война показала, что одной физической силы для процвѣтанія государству мало, — нужно образованіе, нужна гласность, самодѣятельность общества, взаимное уваженіе сословій и сознательная любовь къ родинѣ…
Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху.
На передовомъ русскомъ обществѣ отразились ярко послѣдствія новой политики правительства: такъ какъ сфера живыхъ общественныхъ интересовъ была закрыта, многіе примкнули къ идеямъ "оффиціальной народности" — въ силу вѣры, искренняго убѣжденія, или по причинамъ чисто-эгоистическимъ (Шѳвыревъ, Погодинъ, отчасти Пушкинъ и Гоголь). Другіе же — или замкнулись въ сферѣ своей интимной, личной жизни (Лермонтовъ), или сосредоточили свою дѣятельность въ области чистаго искусства (отчасти Пушкинъ), отвлеченной философіи (кружокъ Станкевича) и морали (Гоголь). Наконецъ, третьи — занялись вопросами философско-политическими; хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но, всетаки, во многихъ своихъ взглядахъ на прошлое, настоящее и будущее Россіи эти политики-теоретики ("славянофилы" и "западники") разошлись съ господствующиии взглядами "оффиціальной народности". Наконецъ, четвертые, несмотря на всю трудность своего положенія, отъ умствованій отвлеченныхъ переходили иногда къ живымъ вопросамъ современности, разрѣшая ихъ отнюдь не въ духѣ большинства; ихъ можно отнести къ группѣ ярко-оппозиціонной по отношенію къ идеаламъ правительства и массы русскаго общества. (Герценъ, Бѣлинскій, отчасти Чаадаевъ).
