Гаскойн Бэмбер - Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана
Под Читором в течение месяца были заложены две мины, на близком расстоянии одна от другой, однако фитили, к несчастью, оказались менее надежными, чем порох. Предполагалось, что оба взрыва произойдут одновременно, но между первым и вторым прошло некоторое время. Штурмовые группы, ожидая лишь одного взрыва, ринулись к стене крепости и находились в проломе, когда прогремел второй взрыв. Погибли две сотни моголов и среди них несколько любимых военачальников Акбара.
После этой трагической неудачи Акбар сосредоточил все усилия на сабате, сооружении куда более сложном, чем подкопы, и потому даже не завершенном. По идее это было постепенно растущее укрепление, предназначенное для того, чтобы обеспечить нападающих почти столь же надежной защитой, которой пользовались осажденные, и медленно продвигающее их к цели. Оно представляло собой крытый проход — в Читоре достаточно широкий, чтобы по нему могли проехать бок о бок десять всадников, и достаточно высокий, чтобы по нему мог двигаться человек на слоне, держа в руке поднятое вертикально копье. Стены прохода строили из камня, скрепленного глиной, и они могли отражать пушечные ядра, а крыша была деревянной, с кожаными сыромятными креплениями. На крыше и в боковых стенах были устроены камеры с бойницами, в которых, точно в крепости, укрывались оружие и стрелки. Сабат под Читором продвигался извилистым путем, вероятно, из-за крутого рельефа склона, однако Абу-ль-Фазл сообщает, что в результате ни один из участков крепостной стены не оставался недоступным для огня могольских орудий, укрытых в камерах. Передняя часть сабата постоянно надстраивалась, и нет нужды особо подчеркивать, насколько опасным было это место работы; несмотря на то что мастера и чернорабочие находились под защитой переносных щитов, обтянутых сыромятной кожей (показатель того, что начальная скорость пуль была в то время очень низкой), ежедневно погибало около двухсот человек. Но по мере того как этот опаснейший участок работы продвигался все ближе к стенам крепости, росло преимущество осаждающих. Гораздо легче, оставаясь под надежным прикрытием и без особых затруднений перезаряжая оружие, вести обстрел под острым углом вверх, нежели вниз. А сверх того, чем с более близкого расстояния вели огонь укрытые в сабате пушки, тем большие разрушения они причиняли выбранному для обстрела участку крепостной стены; увеличивалась таким образом и прицельность стрельбы по уже поврежденным местам. Как только широкая пасть сабата приблизилась бы к самой стене, слоны и воины, находившиеся в надежном укрытии, ринулись бы к пролому и, форсировав его, ворвались бы в крепость. Сабат Акбара был вероломной бронированной змеей, которая, медленно извиваясь, подползала к цели, чтобы вонзить зубы в стены Читора и разрушить их.
Акбар проявлял самый горячий интерес к сабату и проводил немалое время на его крыше, стреляя из укрытия по осажденным. Кто-то из хронистов утверждал, что именно пуля Акбара, выпущенная им из любимого ружья, носившего имя «Санграм», сразила коменданта крепости, когда тот присоединился к защитникам пролома, наконец-то проделанного в стене осаждающими 23 февраля 1568 года. Вполне вероятно, что так оно и было: Акбар всерьез занимался искусством стрельбы, у него было сто пять мушкетов в личном употреблении, но только «Санграм» удостоился записи в книге охотничьих достижений Акбара: из этого ружья император убил во время облавы тысячу девятнадцать животных. Акбару очень нравилось наблюдать за изготовлением оружия в дворцовых мастерских. Следует добавить, что в обычае у Абу-ль-Фазла, а вслед за ним и у других историков, было приписывать любое открытие второй половины XVI века, будь то техника, медицина или культура, плодовитому уму императора. Во всяком случае, был ли роковой выстрел только приписан Акбару из угождения или пуля вылетела из чьего-то другого ружья, вполне предсказуемым результатом гибели военачальника оказалось немедленное падение крепости. Поначалу никто из моголов не знал, кто такой этот погибший человек благородной наружности, однако вскоре в разных местах крепости вспыхнули столбы огня, и Бхагван Дас объяснил Акбару, что пуля угодила в Джаймала, а огни знаменуют джаухар — раджпуте — кий обычай поджигать своих женщин перед уходом в смертельный бой. Воины-раджпуты с честью пали в последующем сражении, но Акбар в дальнейшем запятнал свою победу, уничтожив более сорока тысяч крестьян, живших в крепости. Акбар в особенности жаждал выместить гнев на тысяче стрелков из мушкетов, причинивших большой урон его войску, но те спаслись при помощи невероятно дерзкой хитрости: они связали своих жен и детей и, грубо погоняя их, словно только что захваченных пленников, а сами вполне успешно выдавая себя за отряд победоносных моголов, благополучно вышли из крепости.
Англичанин сэр Томас Роу, посетивший Читор пятьдесят лет спустя, нашел крепость опустошенной и лежащей в развалинах, и его убедили, что моголы подобным же образом разоряли все древние города, которые захватывали. «Не понимаю, по какой причине, — заметил сэр Томас. — Разве только они ничего не помнили о величии прошлого и считали, что их династия и история мира — ровесники». Он был явно введен в заблуждение. Жестокая резня в Читоре нехарактерна для общей политики Акбара. Когда спустя год была взята соседняя крепость
раджпутов Рантхамбхор, с ее населением обошлись гораздо мягче. Отчасти, быть может, потому, что эта крепость сдалась быстрее. Однако Читор, сильнейшая крепость старшего царевича раджпутов, была символом, который вызывал безмерный гнев Акбара, и потому Великие Моголы в следующем столетии из чисто политических соображений твердо придерживались решения не восстанавливать укрепления Читора. Но при всем этом кампания Акбара потерпела неуспех в главном ее смысле. К 1579 году все влиятельные раджпутские князья признали верховную власть Акбара — за исключением Рана из Мевара, хотя с этого времени он известен в истории как правитель Удайпура.
В честь падения Читора Акбар совершил паломничество, частично пешком, на могилу ходжи Муин-уд-Дина Чишти в Аджмере. Император уже в течение шести лет совершал это ежегодное паломничество и слушал песнопения деревенских певцов, возносящих хвалу святому. На дороге, по которой Акбар двигался из Агры в Аджмер, были через равные промежутки установлены так называемые кос минар — изящные кирпичные оашенки, дорожные вехи, украшенные рогами оленей, убитых лично Акбаром во время его продолжительных охот. Но на этот раз религиозный пыл Акбара был вызван живым членом монашеского ордена Чишти. Вопреки более чем достаточному количеству жен двадцатишестилетний император до сих пор не имел наследника. Все дети, рожденные ему женами, умирали в младенчестве. У Акбара вошло в обыкновение обращаться к членам ордена с просьбами молиться о наследнике, и шейх Салим Чишти, живущий в Сикри, предсказал императору, что у него родятся три сына. Вскоре после этих утешительных предсказаний дочь раджи Амбера забеременела, и Акбар, во имя того, чтобы сбылось благоговейно воспринятое пророчество, отправил супругу пожить в доме шейха Салима. 30 августа 1569 года там и родился ребенок. Позже, когда он станет императором, его нарекут Джахангиром, но при рождении мальчику дали имя Салим в честь святого шейха, а в своей автобиографии он напишет, что отец его не называл иначе, нежели Шейху-баба{32}, прозвищем, образованным от слова «шейх». Предусмотрительно выждав пять месяцев, чтобы убедиться с достаточной основательностью, что и этот ребенок не уйдет в мир иной во младенчестве, Акбар еще раз совершил пешее паломничество в Аджмер — поблагодарить за чудо. А пророчество шейха Салима сбылось полностью. К шейху была отправлена другая жена Акбара и благополучно родила императору в 1579 году второго сына, Мурада. В 1572 году, когда весь двор находился в Аджмере, на свет появился третий сын, которого назвали Даниялем в честь местного святителя из того же ордена Чишти, в чьем уединенном жилище родился ребенок.
Акбар находился под таким впечатлением подобной последовательности событий, что решил учредить и построить новый столичный город в Сикри — в честь шейха Салима. С начала своего правления он сделал своей столицей Агру, а не Дели (так оно и оставалось вплоть до 1648 года, когда Шах Джахан перевел в Дели свою администрацию) и в 1565 году велел снести старое кирпичное укрепление Сикандар Лоди в Агре и начал возводить великолепную стену из обработанного песчаника, семидесяти футов высотой, окружающую всю территорию Красного форта Агры, получившего свое название по цвету этой стены. Она имеет форму лука, прямая «тетива» которого обращена к реке Джамне. Дворцы Акбара были построены на этой стене; из них он мог наблюдать любимые им бои слонов на ровном пространстве между рекой и крепостью: место было выбрано специально таким образом, чтобы разгоряченные животные могли в любое время войти в воду и остынуть. Из построенных из песчаника дворцов Акбара сохранился до сих пор лишь один, так называемый Джахангири Махал; остальные были снесены, по большей части Шах Джаханом, чтобы освободить место для более изысканных мраморных зданий вдоль той же самой реки. На строительство стены и нескольких дворцов ушло более пяти лет, но в течение этого достаточно бурного времени Акбар успел основать в семи милях от Агры временный и очень красивый городок, где он отдыхал и развлекался «порою состязаниями арабских гончих, порою полетом разных птиц»; играл Акбар и в поло по вновь изобретенному способу, вызывавшему сильное возбуждение: в игре использовали светящийся шар из тлеющего дерева палас, что позволяло предаваться этому развлечению ночью. (Играть с Акбаром в поло было небезопасно: один игрок был даже отправлен в паломничество в Мекку за недостаток подлинно спортивного духа.) Этот временный город назывался Нагарсин, и ныне от него ничего не сохранилось, однако уже близко к завершению работ в Агре мысли Акбара обратились к более впечатляющему проекту, и в 1571 году его каменщики были переведены в Сикри, деревню, где жил шейх Салим Чишти. По счастливой случайности шейх построил свое жилище на невысоком холме из твердого красного песчаника, прекрасного строительного материала, легкого в обработке и достаточно прочного. В последующие четырнадцать лет новому городу предстояло вырасти на холме, в буквальном смысле слова восстав из камня под ногами. Для его наименования к названию деревни Сикри прибавили слово Фатехпур, что в переводе означает «город победы».
